***
Тогда патефоны играли.
Но этого вам не понять.
И даже представить едва ли
Сумеете это. Опять
Пластинку извлечь из конверта
И установить на штырёк –
Такая отрада, поверьте:
Иголка, мембрана – вперёд!
И грянув, царит «Рио-рита».
А платье – сплошной крепдешин.
Войны окаянство забыто;
Живи! Наслаждайся! Дыши!
Вращаясь, уводит пластинка
Иглу по дорожке вперёд.
А мама стройна, как тростинка,
Легка, как заморский фокстрот.
У папы рука на отлёте,
А мама счастливая с ним;
Ну, где вы такого найдёте –
Удачлив и неотразим!
Иголка домчала до края.
Пластинка не крутится вспять.
И музыка будет другая
Другим по-другому играть.
Далёкие сороковые…
Ты в память свою загляни;
Какие они молодые!
Как счастливы были они.
ЖУРАВЛИ НАД ИСТРОЙ
На заре берёзы, будто свечи,
Листья златоцветные зажгли.
Улетая, созывают вече,
Клича в поднебесье, журавли.
Как узнать: ликуют, иль рыдают
По тому, что ждёт их вдалеке.
Иль молитву чудную читают
На своём журавьем языке.
Отражает их круженье Истра,
И уносит взмахи крыл река.
А над нами нежно-серебристы
Перистые ткутся облака.
Покружат и, выстроившись клином,
Растворятся в небе, чтоб весной
Из далёких стран дорогой длинной
Воротиться, как всегда, домой.
Час придёт, и ты вослед за стаей…
Но тебя не отразит вода,
Как ты вознесёшься, улетая,
Чтоб не возвратиться никогда.
***
Мука крестьянского помола,
Ядрёны дрожжи на хмелю…
Я голову склоняю долу,
И хлебу говорю: «Люблю».
Он испечён был в печке русской,
Но прежде вынянчен рукой.
Сияя корочкою хрусткой,
Такой живой, такой родной.
Хлеб выпекался впрок, с заделом.
На всю неделю тот задел.
Но взрез был ноздреватым, белым
И не крошился, не черствел.
Пекли его не для барыги -
Но из холстинки чтоб достать,
И, ко груди прижав ковригу,
Ломоть душистый отпластать.
Эх, милота - обеды в поле:
Щерба густа и горяча…
Зовёт снедать кухарка Поля
В рубахе цвета кумача.
Брезент на травке раскатала,
Взвар по стаканам разлила…
А что? Для счастья разве мало.
Коль хлеба вволю припасла!
Но памятны лихие годы,
Не видел кто – тот, видною, слеп
Шли комиссары. И подводы
Везли в уезд на ссыпку хлеб.
А измождённые старухи,
Смоловши сор на жерновах,
Мальцов кормили затирухой,
Чтоб род крестьянский не зачах…
Теперь такого нет в помине.
Кричи, а впрочем, не кричи…
В село везут теперь в машине
Фабричной марки кирпичи.
Как близнецы они похожи.
Вкус - не берусь я описать.
В них синтетические дрожжи -
Сильна химическая стать!
О чём грустить? Сейчас не голод!
Но в памяти жива пока
Мука крестьянского помола,
Всех нас вскормившая мука.
***
Скорый поезд был скор – не бывает иначе.
Он врезался, вгрызался, врывался во тьму
И она отвечала безудержным плачем –
Дождь, противясь движенью, хлестал по окну.
Там, в полночных огнях, проносящихся мимо,
За окном, перечёркнутым наискосок,
Разглядеть я пытался улыбку любимой,
Ко стеклу прижимая горячий висок.
А в вагоне плацкартном играла гармошка:
Кто-то пел про разлуку и мать её так.
В этой песне с надрывом печаль понарошку.
И цена той печали – истёртый пятак.
Ты мотивчик чумной никогда не услышишь,
Потому что всё дальше перрон, где одна
Ты стоишь и на пальцы озябшие дышишь.
И душа твоя, словно они, холодна.
***
Я знаю, что разлука неизбежна
И дней последних нам не устеречь.
Но вслушайся: неистово и нежно
Звучит любви загадочная речь.
Она темна, она с молитвой схожа.
Как загулявший Вакх, она хмельна.
Но все-таки стократ она дороже
Всех ясных слов холодного ума.
Любовь одна не ведает сомненья.
Как будто зная все и наперед,
Она речам любовным откровенья
Пророческого силу придает.
А между тем, открыта дверь разлукам,
Идут мгновенья, хода не тая.
О, речь Любви! Твоим внимая звукам,
Мы в даль глядим сквозь тьму небытия.
ДОМОДЕДОВО
- Увидимся, бог даст, - она сказала.
Но он, прощаясь, знает, что она
Стеной прозрачной аэровокзала
Уже навеки с ним разлучена.
И что за вздор все эти расписанья,
Исчирканный цифирью небосвод,
Когда, как нож, пронзают расстоянья:
Прилёт и вылет, вылет и прилёт.
Нет! Коль случилось – стало быть, случилось;
Билет проверен, чмокнула печать.
Не стоит уповать на чью-то милость,
И жалостью на жалость отвечать.
Прости-прощай! Уже даёт отмашку
Диспетчер, разрешая скорый взлёт.
И в белой, как у ангела, рубашке,
Пилот на небо двести душ влечёт.
И, вспарывая небо грозовое,
Он вознесёт в заоблачную высь
Любовь, которой поклонялись двое,
И от которой оба отреклись.
***
Той ночи августовской сумрак,
Как будто на границе сна,
Где явь – не явь, где тьма и смута,
Сводящие меня с ума.
Прерывисто её дыханье
И тело сотрясает дрожь,
Но наступает миг слиянья -
Еще мгновенье - и умрешь.
А ночь уже пошла на убыль
Зови беглянку – не зови.
Но ты ее целуешь в губы
Пока еще совсем твои.
***
Какие слова сказать?
Какие, Боже!
Если любовь, как тать –
За пазухою ножик.
Если в радость беда,
Если некуда деться.
Если на небе звезда
Бьется, как сердце…
ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ
Она его любила, и он ее любил.
Она его забыла, и он ее забыл.
И позабыты оба, живут они, живут,
И спят и просыпаются, и снова вечер ждут.
И чаю наливают, и в чай кладут лимон.
Но не напоминает о прежней жизни он.
Когда она любила, и он ее любил,
И самовар старинный им воду кипятил.
А чашки с ободочком, а ложки – серебро.
Давно ушли годочки, распродано добро.
И только перед смертью их сон соединил:
В том сне она любила, и он ее любил.
ЛЮБОВНЫЕ ПИСЬМА
Любовные письма? Я их не хранил.
Я тут же их в ясном огне хоронил.
Подумаешь, нежность, подумаешь, страсть!
Одна в них надсада, одна в них напасть.
А следом – разлука. Чего нам жалеть!
Огонь полыхнёт – вот завидная смерть.
И писем не стало. Такие дела…
Но помнишь, как ночь распростёрла крыла;
И абрис твой тонкий, подсвечен звездой,
И стон наслажденья. И тёмной листвой
Промчавшийся ветер, влекущий рассвет…
То было в письме. А теперь его нет.
И только дымок от сгоревшей любви.
Но он расточится. Лови – не лови.
ГЕФСИМАНСКИЙ САД
Учись прощать. Учись просить прощенье,
Смиряя дух, не умножая зла.
Как страшно знать - не будет возвращенья
Под сень олив… Ты помнишь: ночь была
И шли враги, ступая вслед Иуде.
Во тьме кроваво факел стражи плыл.
На помощь звать? Молить Отца о чуде,
Когда ты знаешь, что твой час пробил?
Когда невмочь, когда обступит лихо,
Когда отрезан даже путь назад,
Закрой глаза, прочти молитву тихо
И вспомни ночь и Гефсиманский сад.