МУЗЕ
Чтоб ни случилось – не печалься!
Пусть о своём базар галдит,
Хлопочет зависть, и начальство
При встрече в сторону глядит…
Горячим ветром сушит губы
То, что забыть нам не дано,
И крутит юность в сельском клубе
Неотменимое кино.
Пусть сбился звук, и рвётся лента,
И сердце рвётся от тоски –
Товарищ Сухов из Педжента
Идёт домой через пески.
И он дойдёт, не сгинет где-то –
Ведь столько сделать предстоит!
…И там, в песках, найдёт Джавдета
Неразговорчивый Саид…
***
Мамины да божьи, а ведь верим
Пыль в глаза пустившим торгашам,
Пустоглазым их весам и мерам,
Их аршинам, ломаным грошам.
То мошне поклоны бьём, то чину -
Годы, годы, годы, не часы…
А вот эта гирька: «Жизнь случилась!» -
Видно, закатилась за весы.
***
Когда-то АК ты умел собирать в темноте,
А нынче встаёшь – и от шага палату шатает.
В ковидном отсеке запишут тебя на КТ,
И то ведь не первым – с лихвой добровольцев хватает.
А наших в Москве вон опять набирают в десант,
Пусть творческий, да – и ещё не окончена запись…
И тянешь шиповника мутные сто пятьдесят;
И восемь таблеток в бумажной закрутке – на закусь.
А в зеркало глянешь – в десант не возьмёт и Харон,
В Аиде и призраки (помнишь пословицу?) краше.
И хоть обложила непруха - со всех, сколько есть их, сторон! –
Как жар очи склеит, к своим пробиваешься… К нашим…
СНОВА О НАЗВАНИИ
Пусть называется так, как назвали.
Нужно уже эту правду нам знать:
Это закончится завтра едва ли,
Если яснее, точнее назвать.
Это уже не удержишь в секрете,
Зубы пытаясь заговорить…
Грузит сосед камуфляжные сети –
Не карасей разжиревших дурить.
Рады такой вот, не первой «попутке»,
В той материнской заботе близки,
Тащат соседки блинцы и закрутки –
И шерстяные, хоть лето, носки…
Если вглядеться в страну не спросонок,
Не через наволочь, не через муть,
Видно, что каждый убитый просёлок
Греет под рваной рубахою
Путь.
А в том пути, по глазам ли пороша,
Пот ли солёный как щёлочь их ест,
Честного путника всякая ноша
Знает одно лишь название – крест.
***
Отказался… Зря! Глотаю слюнки,
А сосед-молчун, примёрзший к лунке,
Из горла́ глотнувши «для сугреву»,
Мыслью растекается по древу.
Как шуга замёрзшая, шершаво
Древо это: Киев и Варшава,
Вражья Прага, мутная София –
Соль земли, видал? А мы - плохие!
Вся родова: купола златые,
Берия – внебрачный внук Батыя,
Квас и сказ, побаска и былина,
Русский штык, ходивший до Берлина!
За Уралы счёт нам, за Сибири,
За Христа, что сдуру возлюбили;
Скоро счёт придёт и за Иуду…
- Будешь, брат? Поговорим хоть…
- Буду!
***
Сколько в русских исканьях ни шарь я,
Выйдет: попусту тратится дар.
Восклицания все, вопрошанья –
Лишь гречанке Риторике дань.
Всё терзаний разводим цветочки,
Всё нудим про тюрьму да суму…
А над i приколачивать точки -
Без замаха, по шляпку! - кому?
***
Мои друзья, они в глуши не кисли,
На них в парнасских чайных музы висли, -
И, воздымая чай, звенели чарки!
А я, как ночь, с рекой играл в молчанку…
Порой, от скуки, и в мои чертоги
Друзья мои с небес спускались – боги!
Богам богини юные внимали,
Пыля толпой с Олимпа до Лимана.
Да, набивались и ко мне в подружки –
А рыбу чистить, ложки драить, кружки?!
А им, бедовым, подавай забавы,
Богиням тем с горячими губами…
Мелели кружки, ложек гасла тяга,
И котелок пустел, но прежде – фляга;
Последним, пыхнув, уголёк сдавался…
И я опять с рекою оставался.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ СПЯЩЕЙ ВНУЧКИ
…Слова искались, по ночам бродилось –
Не мы, слепые, молодость старалась!
Слова, на ощупь, всё же находились –
Горячие… А головы – терялись.
Представь: на жёлтом тополь пишет письма…
Он не махал руками, не кричал нам,
Но друг у друга вдруг по ним нашлись мы;
Кто не читал, тот скажет, что случайно.
Потом нашли в райцентре тесном пу́стынь,
Взрастили рай и яблочко сорвали.
Потом детей своих нашли в капусте –
Озябших, на груди отогревали.
И жизнь саму: и под луной гулянья,
И соловья безбашенные трели…
И не пропали даром те старанья:
Вот и тебя, выходит, отогрели!
И в нашей жизни, бо́льной и метельной,
Уже декабрьской, словно завеснилось.
Хоть кажется и мне, и колыбельной,
Что это всё и ей, и мне приснилось…
САМАЯ ГЛАВНАЯ РОЛЬ
Нулём в массовке уличной
Торчать – он рыжий, что ли?
Когда напротив, в рюмочной,
Он в самой главной роли!
В домашних тапках – близко ведь! –
«Браток, свободен столик?»
Узнать по взгляду исповедь -
Искусство непростое.
Потом – о чём тут спорить-то? -
Всё слушает, кивает…
Из говорящих коротко
Никто не наливает.
***
Ты кто, пиит? Калиф на миг:
Как фейерверк, сгорят слова.
А не рвануть ли сразу в миф,
Взяв имя, скажем, Франсуа?
Сыграть на висельной струне
Смурной судьбы – наверняка…
И ничего, что нынче не
Глухие Средние века!
Литературных фраеров
Ты тем зарежешь без ножа –
Клошар из бывших школяров
В дерюге русского бомжа!
И вознесёт тебе хвалу
«Стихирой» тюкнутый народ:
Дурак стрезва́ и во хмелю,
А спохмела́ – святой юрод!
Пивной ларёк или Париж,
Всё это мифу трын-трава –
Ты сам историю творишь!
…Ну что, решился, Франсуа?
ТЕ ИМЕНА, ТЕ ВРЕМЕНА…
Те имена, названья книг
И строк порыв и грусть –
Сто миллионов знало их
(Сто тысяч – наизусть).
Те времена давно прошли…
Открыв смартфон, жена:
«Сто человек тебя прочли!»
Такие времена?
ПОЕЗД НА КАЛАЧ
Эти строки и во сне всё болят…
Время в чеховском пенсне прячет взгляд.
Пуст воронежский вокзал, первый путь.
Хоть бы слово мне сказал кто-нибудь!
Поздно, ветрено, темно… Время-врач
Знает: он ушёл давно на Калач -
Тот, что вёз простой народ, смех, багаж,
Неторопкий поезд тот, общий, наш…
В Лисках, что ли? – тормозил; на руках
Нянчил всё – носил, грузил - хлеб в лотках.
Жизнь верстала тот маршрут, ей с руки:
Все разъезды хлеба ждут, тупики.
Никого не забывал поезд тот,
Даже стрелке хлеб совал: «Тёплый, вот!»
Даже стрелке хлеб совал впопыхах:
Тёплый, он не остывал, домом пах!
…Путь глухой, перрон немой… Молодость сквозит…
Поезд, я хочу домой – увези!
Сломан век, наложен жгут – жгучие слова.
…Там отец и мама ждут, бабушка жива…
***
Морок… Дремота…
- А солнечно, звёздно
Будет ли?
- Будет. Ни рано, ни поздно.
- Зябко!
А будет – что губы не студит,
Снегом в глаза не срывается?
- Будет!
Будет слепящее, будет шальное;
Спазмы Шопена
На всё остальное…
Холмик.
Печаль – от венков до бурьяна.
…Время приходит
Ни поздно, ни рано.
***
Правую руку держу своей левой
Строгой, задумчивой, непримиримой рукою:
«Это прочтётся детьми – и Романом, и Леной,
Это прочтётся детьми – и Анютой, и Колей…»
Левой рукою держу свою правую руку
С оберегающей тихою силой:
«Это ведь пишется внучкам – и внуку,
Лизой прочтётся, Маришей, Максимом!»
Правую, мерить решившую мерой
Неотменимою – левой сжимаю до боли:
«Это прочтётся – ты помнишь об этом? – и Верой;
Верой, любовью, надеждой – что сталось с тобою…»
Темень торгуется, тающий свет дорожится…
Да не себя, не себя, не себя я жалею!
Непоправимо, когда на живое ложится
Строчка, что тяжкой могильной плиты тяжелее.