Сегодняшняя публикация – дебют автора, который год назад столкнулся с тяжелой болезнью и, преодолевая её, начал писать рассказы. По мнению Алексея Мирнина, время борьбы с недугом заставило его по-иному взглянуть на многое из того, что происходит с человеком на протяжении жизни.
Маленькая железнодорожная станция в глухой казахской степи плавилась в горячей дымке. Пахнущая полынью бескрайняя степь - океан, колышущийся волнами серебристого ковыля с черными шарами перекати-поля, хранила тайну. Эта тайна была зарыта в иссохшей почве, она угадывалась в струящемся мареве, ею веяло от старых развалин царского пикета.
Корнями она уходила в седую старину, к великому земляку местных жителей – древнему философу, поэту, певцу и композитору Коркыту, который в своих песнях искал бессмертия во всех четырех частях света. Казалось, что степной ветер до сих пор чуть слышно наигрывает чудесную мелодию на струнах его кобыза.
Единственная улица, покрытая густым слоем светло-коричневой пыли, тянулась к ближайшему поселку, затерянному форпосту на краю света, излучавшему обманчивое спокойствие.
На дороге не было ни души, если не считать залегшей в тень небольшого строения кудлатой собаки Стрелки - дочери Белки. Белку еще щенком так назвали двое безымянных ракетчиков, оставивших в ауле после себя не только собаку, но и двух смышленых девчонок-полукровок, о рождении которых они так никогда и не узнали.
Со стороны станции доносились обрывки передачи «Радио Маяк» с выпуском последних известий, транслируемых через громкоговоритель в самые ответственные моменты жизни страны. На этот раз передавали информацию о запуске межпланетной станции «Луна-11». Место её запуска было совсем рядом, на соседней станции Тюратам.
По тропинке, покрытой сетью трещин шли в сторону железнодорожной насыпи двое. Белобрысый, сероглазый и худой как велосипед «Орленок», мальчик лет семи в белой майке, черных широких штанах до колен, завязанных на веревочку, держал за руку равную ему по возрасту, загорелую почти до черноты девочку с чуть раскосыми карими глазами и высокими скулами. На её коротком белом платьице, в районе сердца, красовалась вышитая мамиными руками маленькая синяя ракета. На ногах у обоих были брезентовые тапочки, сшитые местным умельцем.
За насыпью лежала их цель – высохшее солёное озеро. Его белая соляная корка напоминала снег. Дно озера превратилось в маленькую пустыню из растрескавшейся грязи с призрачными останками неизвестных животных. Но жизнь, в её наиболее стойких формах, продолжалась. Кусты полыни и тамариска, с редкой, ломкой серо-зелёной листвой, цеплялись за края отступающей береговой линии, уходили корнями глубоко в землю, в отчаянных поисках влаги. Заросли этих библейских* растений служили своеобразным убежищем, тайным местом встреч двух детей, ещё не столкнувшихся с правилами того места и того времени, в которых они жили.
Поселок, смесь казахского аула и импровизированной промплощадки из механизмов и вагончиков на колесах, не подходил для их тихой зарождающейся дружбы. Не подходила и станция, с её педантичной начальницей-казашкой, красноверхая фуражка которой вечно торчала в окошке напротив неправильно навешанных входных дверей, распахивающихся в маленький полутемный станционный зал.
Только у солёного озера, спрятавшись среди неподвижных кустов тамариска, они могли найти уединение от мира, которому не дано было понять чистую красоту их детских отношений.
Их дружба возникла всего неделю назад, но она была уже так глубока, как степное небо. Они чувствовали себя двумя половинками одного целого, их различия растворялись в солнечных лучах. Их слова - отражение мгновенных впечатлений, недооформленных мечтаний, калейдоскопа открытий и наблюдений, увиденных через призму сфокусированного детского взгляда, понятного лишь им самим.
Через неделю заканчивалось их беззаботное детство: приближалось 1 сентября. Это не вызывало у них никаких отрицательных эмоций. Наоборот, они с радостью и распахнутым сердцем ждали наступления новой жизни, которая представлялась им полной тайны и приключений.
Их родители с утра уезжали на мотрисе работать на соседнюю станцию и возвращались домой поздним вечером. Дружбе мешала только зависть ровесников и поселковых ребят постарше, которые дразнились и украшали пыльные дорожки надписями типа Лёня+Лена=Любовь. От них в первую очередь и пытались скрыться эти двое.
На берегу солёного озера, среди кустов тамариска, они создали свой собственный микромир – убежище, построенное на тихом смехе, шёпотом сказанных тайнах и неосознанном слиянии родственных душ. Это был мир, ограниченный бескрайностью степи, мир, который они инстинктивно защищали от чего-то, что рано или поздно попытается их разлучить.
Степь, безмолвный свидетель, затаила дыхание, ожидая, переживет ли их дружба – дерзкий цветок, распустившийся в самом сердце пустынного края, – суровые реалии обыденной жизни.
Перебравшись через насыпь, Лёня с Леной нырнули в объятия тамарисковых кустов, чьи колючие ветки цеплялись за одежду и оставляли белые царапины на загорелой коже. Поляна, безопасный островок посреди безбрежного степного простора, приветствовала их, словно старый друг. Сухая земля, на которую они уселись, казалась им мягкой.
Детская невинность и любопытство смешались в их встретившихся взглядах.
– Смотри, – сказала Лена, внезапно осмелев. Она легко приподняла подол своего платья.
Леня смущённо смотрел на неё, не зная, что сказать. Позже воспоминание об этом, абсолютно естественном тогда жесте, выжигало душу Лёни, словно клеймо стыда.
– Теперь ты! – приказала Лена.
Леня замялся, почувствовав еще большую неловкость.
В это мгновение мир взорвался.
– Что за чёрт…?! – Гортанный рык, разорвавший степную тишь, словно исходил из преисподней.
Над кустами нависла фигура, громадная, как грозовая туча. Лицо было тёмным пятном в запутанной чаще седой бороды. Путевой обходчик Петбе, старый и измождённый, как дно соленого озера, навис над ними, его глаза были расширены от смеси шока, отвращения и чего-то, напоминающего… веселье?
Леня замер. Его лицо полыхнуло багрянцем. Стыд, жгучий и колючий, нахлынул на него удушающей волной, от которой ему захотелось зарыться в землю и исчезнуть.
– Что вы тут, чёрт вас дери, делаете?! – снова рявкнул Петбе, и его голос, словно ударная волна, врезался в уши Лёни, разом разрушив хрустальные границы их тайного мира.
Лена, с задушенным всхлипом, разорвавшим сердце Лёни, одёрнула платье и бросилась бежать. Белая полоска на потемневшем фоне степи. Испуганная птица, улетающая от тени ястреба.
И тут Лёня услышал другой звук. Низкий гул, который перерастал в чудовищный, сотрясающий землю рев. Никаких сомнений – это был приближающийся поезд с могучим советским паровозом во главе. Он грохотал словно предвестник иной, взрослой жизни, со всеми её запутанными, противоречивыми правилами, в котором не было места их маленькому детскому мирку.
Очумевший от жары машинист в раскаленной кабине паровоза, мчавшего состав на всех парах, безостановочно гудел, завидев людей около железнодорожного полотна. Чудовищный механический вопль, казалось, разрывал саму ткань степной тишины. Рёв приближающегося поезда заполнил уши Лёни. Его разум, в вихре смятения и ужаса, тщетно пытался осмыслить внезапный переход от тихой близости их тайного уединения к неумолимой реальности, которая теперь грозила поглотить их.
- Ленаааа!
Её имя застряло безмолвным криком в его горле. Он выскочил из кустов, шипы рвали его голые ноги, оставляя огненные рубцы. Боли он не почувствовал, зато всем телом ощущал вибрацию воздуха и земли, животный страх, пульсирующий в венах.
- Ленааааа!
Он видел её сейчас, маленькую белую фигурку, слепо бегущую к приближающемуся поезду, словно притянутую его разрушительной силой.
Она не понимает! Эта мысль ударила его, как молния. Она не замечает опасности!
- Лена! Стой! - вырвался из его горла хриплый крик, утонувший в оглушительном грохоте поезда.
Он бежал, движимый первобытным инстинктом защитить, сохранить, каким-то образом искупить стыд, который привёл их к этой грани. До него доносились отчаянные крики путевого обходчика, невнятное предупреждение, которое оставалось за гранью его сознания.
Даже Стрелка, станционная собака, обычно такая спокойная и равнодушная к драмам человеческой жизни, почувствовала опасность. Она неистово металась по ту сторону станционных путей, затем как будто вросла в землю и припадая на лапы бешено лаяла на приближающийся поезд, словно пытаясь его остановить.
А затем случилось невозможное. Время, казалось, раскололось и замедлилось и он догнал Лену как раз в тот момент, когда она ступила на рельсы. Паровоз, ревущий и изрыгающий дым и пар, был над ними, жар от колёс обжигал их лица. В это застывшее мгновение Лёня увидел мир с ужасающей ясностью. Вот путевой обходчик, гигант с пепельным лицом и дрожащей бородой, в чьих черных глазах застыли ужас и раскаяние. Вот силуэт Стрелки, чей неслышимый сейчас лай был отважной попыткой предупредить неизбежное. Он увидел Лену. Её лицо – маска ужаса, устремлённый в него взгляд –отчаянная мольба о спасении. Яростное содрогание земли, калейдоскоп расплывчатых образов – сталь, пыль, небо – всё слилось в одно ощущение стремительно приближающейся опасности.
Он схватил её руку – худую, но сильную и рванул Лену назад. Они покатились с насыпи, клубок рук и ног, белого и черного хлопка. Земля дрожала под ними, когда поезд с ревом и грохотом промчался мимо.
Потом – тишина. Тишина настолько глубокая, настолько абсолютная, что она ощущалась как нечто физическое, давящее.
Они лежали на горячем гравии насыпи, перепачканные пылью и мазутом, с прерывающимся дыханием и гулко бьющимися сердцами. Потом Лена всхлипнула – тихий, надломленный звук, пронзивший тишину, словно осколок стекла. Он повернул голову, шея онемела и болела, и увидел её припорошенное пылью лицо со следами слез. Глаза были широко раскрыты от только что пережитого ужаса, отражая и его собственный страх. Он протянул дрожащую руку и бережно коснулся её плеча.
– Лена? – прошептал он осевшим голосом. – Ты как?
Она кивнула, резко и мелко, но не произнесла ни слова. Они лежали молча и неподвижно, две маленькие, сломленные фигурки посреди равнодушной степи, и тишина между ними достигла самых небес. В голове Лени крутились обрывки разных мыслей. «Где ты сейчас, Луна-одиннадцать?», - почему-то подумал он.
Послышалось частое дыхание Стрелки, которая наконец добралась до них. Её бархатный, теплый язык быстро слизал слезы Лены передавая любовь и утешение, тепло и спокойствие, которые не выразить словами. Девочка даже улыбнулась, как будто собака перенесла её в другую реальность.
Медленно, неуверенно начал возвращаться привычный мир. Звон в ушах стих, уступив место стрекочущим трелям цикад и далёкому блеянию овец. Вернулись ощущения. Почувствовав тепло солнца на своей коже и сухую землю под щекой Лёня сел и огляделся. Голова кружилась. Поезда не было, он исчез так же быстро, как и появился, оставив после себя лишь слабый запах дыма и пережитое чувство нереальности.
Обходчика Петбе тоже не было, как будто этот инцидент был лишь сном, мимолетным кошмаром, вызванным жарким солнцем.
Но стыд остался. Он прилип к Лёне, словно пыль, покрывшая его кожу, и давил тяжёлым, удушающим грузом. Он посмотрел на Лену. Её маленькое лицо цвета темного меда все еще сохраняло следы испуга, и, наверное, раскаяния за свою внутреннюю свободу.
Его охватила волна вины. Да, это была его вина. Это ему доверила Лена свою тайну, а он не смог ее уберечь от позора. Он протянул руку и взял ее за пальцы. Это было легкое пожатие, безмолвное извинение, обещание защиты.
– Не бойся, – хрипло прошептал он. – Я здесь.
Лена посмотрела на него, и в её глазах была смесь страха, благодарности и чего-то ещё. Чего-то, что Лёня еще не мог расшифровать. Это был взгляд, который выходил за рамки их семи лет, взгляд, который говорил об общем пережитом, выкованном в пламени стыда и страха, о молчаливом понимании, которое навсегда свяжет их.
Теперь они осознавали, что пересекли черту, которую им не следовало пересекать. И взрослый человеческий мир, в своей бесконечной мудрости и жестокости, никогда не даст им это забыть. Бремя, которое они понесут с собой до конца своих дней. Но именно этот, повисший на сердце груз, возможно, стал первым шагом на пути к постижению самих себя и мира, каким бы суровым он ни был.
Степь, безмолвный свидетель миллионов неповторимых человеческих судеб, неслышно играла музыку Коркыта, добавив короткую ноту в свою бесконечную мелодию.
__________________________________
* Тамариск – библейское дерево:
- в Ветхом завете символизировал гостеприимство Авраама, обеспечивавшего своих гостей тенью, пищей и проповедью;
- в исламе из тамариска был изготовлен минбар, на котором пророк Мухаммед совершил показательную молитву.