Когда началась Великая Отечественная война, сыновей моего деда – старших братьев моей мамы – призвали в Красную Армию. Они сразу же, как и их сверстники, были направлены на фронт. Да и каждый из них, твёрдо веря в скорую победу, всякими правдами и неправдами стремился как можно скорее попасть на передовую, чтобы успеть совершить свой ратный подвиг (ведь другого такого шанса наверняка уже не будет), и, овеянный неувядаемой славой, вернуться домой. Уверен, практически никто даже не думал о том, что война затянется на 1418 бессонных дней и ночей.
Младший из братьев погиб в самом начале войны. Всего один солдатский треугольник получили от него родители. Написанное химическим карандашом коротенькое письмо с рисунком, изображающим ветвистое дерево со спрятавшейся в его густой листве птицей, на которую направил дуло своего автомата стоящий под деревом немецкий солдат, переходило из рук в руки. И каждый по-своему расшифровывал тайный смысл рисунка, хотя в одном мнения совпадали: «птица – это наш солдат, и дерево надёжно защитит его, и он целым и невредимым вернётся домой». Увы, не уберегло дерево нашего солдата, не сумело защитить.
Утешало то, что старший брат вернулся с Великой Победой. О том, что он внёс весомую солдатскую лепту в её достижение, свидетельствовали звёздочки старшего лейтенанта на блестящих погонах, а также медали и ордена, отражавшие всплеск солнечных лучей на его груди.
А вот деда ни за что не призывали в действующую армию, несмотря на его активные устные и письменные старания. Не призывали, как говорила мама (я хорошо помню её слова), по разным причинам, одной из которых было состояние его здоровья. Я уверен, что среди прочих причин была и другая, довольно-таки важная для советского государства: дети. В семье деда было пятеро дочерей – одна младше другой.
Дед всё своё время проводил в горах, иногда уходил довольно-таки далеко и надолго. К слову сказать, дедовский дом находился почти на самой верхушке горы, среди вековых дубов. Чтобы оказаться в горном лесу, нужно было сделать всего несколько шагов и выйти за лестничный забор перед домом. Далее деревянный забор из горизонтальных параллельных жердей продолжался вокруг добротного сада. В горах дед занимался очень важным государственным делом: пас колхозный скот. Ведь фронту кроме оружия и одежды, нужны были и продукты питания.
Как известно, летом 1942 года немецкие войска вторглись на территорию Абхазии, высадились они и в высокогорном селе Псху, в окрестностях которого как раз в это время находился наш дед.
Не совсем понятно, откуда появившиеся вдруг немцы окружили ничего не подозревавшего нашего деда. Они защёлкали затворами автоматов и так бодро крикнули: «Hande hoch!», что «даже горы эхом отозвались». (Затем местные острословы говорили, подмигивая друг другу, что, мол, да, действительно, до них доходили какие-то непонятные обрывки на очень (ино)странном языке, но они, неучи же, всё это, к сожалению, так непростительно приписали слуховой галлюцинации.) В общем, немцы не только взяли деда в самый настоящий плен, но и обвинили в том, что он, якобы, был проводником советских войск, действовавших в горах и наносящих чувствительные потери немецкому десанту. К слову сказать, сами того не подозревая, они попали в самую что ни на есть «десятку»: именно так и обстояло дело, дед часто по труднопроходимым, только ему одному известным горным тропам проводил и сопровождал красноармейцев, ведь очень хорошо знал местность.
Так вот, как рассказывали наши родственники, дед не так долго побывал в «гостях» у немцев, родные, привыкшие к его почти постоянному и продолжительному отсутствию, не успели даже по-хорошему испугаться за него, а он взял да вернулся домой.
Да как же это так?! Некоторые даже не верили, что он был в плену. Но о том, что он действительно испытал ужасы немецкого плена, красноречиво «рассказывали» следы побоев на его теле - некоторые шрамы навсегда остались на спине.
Дед с удовольствием и гордостью рассказывал о своём героическом поступке. И слушатели смаковали его рассказы, как его взяли в плен, как он бежал из плена, как его преследовали немецкие десантники, прошедшие специальную альпинистскую подготовку, и как он, играючи и умело, «водил их за нос в горах, где каждое ущелье, каждую тропинку, каждый кустик знал наизусть, как сказку Ованеса Туманяна «Конец зла»:
Хозяин здесь – я,
Гора тут моя.
Мое и дупло,
Гнездо и тепло.
И кто мог посметь
Моим завладеть?
Но, как оказалось впоследствии, зло как ни в чём не бывало не только припеваючи продолжало жить дальше, но и преследовало деда буквально по пятам. На то зло и всемогуще.
Окончилась война, прошло еще несколько лет. Дед всё это время по первой же просьбе сельских зевак начинал «вкусно и сочно» вспоминать вслух о своём героическом поступке. Понятно, что со временем его «подвиг» всё больше и больше обрастал «важными подробностями».
Но вот настал 1948 год, и вместе с ним начались новые репрессии. Бдительные граждане вспомнили (да и не надо было вспоминать: дед сам всячески напоминал об этом, не упуская удобной возможности), что наш герой был в немецком плену. Они посчитали своим долгом души и сердца сообщить об этом «куда надо». И вот однажды приехали за дедом. Вернее, приезжали несколько раз, потому что деда всегда не оказывалось дома. Но, в конце концов, тем, кто «откуда надо», удалось его, ничего не подозревавшего, арестовать как «злейшего врага советской власти, завербованного немцами для ведения подрывной работы в глубоком советском тылу».
По мнению особистов, их версию красноречиво подтверждал и тот факт, что дед очень много времени проводил в лесу. Они считали, что это недвусмысленно указывало на то, что он – «замаскированный самый настоящий враг рабочих и крестьян». Далее, по их логике, богатый глухой лес не только надёжно укрывал его, но и неплохо подкармливал. Вот такой вот «грешный» лес! «Будь наша воля, мы бы приговорили его к смертной казни через сожжение!»,– говорили они. Конечно, никакой логики во всём этом не было, да и не могло быть, потому что само время было вне логики. Вот в этом-то как раз и была своя чудовищная логика.
Не буду далее утомлять читателя и скажу коротко: «влепили» нашему деду шесть лет за шпионаж в пользу иностранного государства и сослали «куда надо» – в Сибирь. Но деду повезло. Повезло совсем-совсем чуточку, хотя сам он считал, что ему «очень даже крупно повезло», ведь многим и многим миллионам советских людей, которые стали невинными жертвами того сурового времени, понадобилось несколько десятилетий для реабилитации. Ему повезло «намного больше», чем всем остальным, потому что когда в марте 1953 года случилась смерть Сталина, деда досрочно освободили; может быть и потому, что даже те, кто «откуда надо», не верили в вину в инкриминируемом ему преступлении. До окончания срока ссылки оставалось всего ничего, но ведь освободили же! Притом - досрочно! «Это тебе не фунт хурма», – наверняка сказал дед.
И хотя его полностью оправдали, он больше никогда не рассказывал о своём героическом поступке, которым некогда гордился «в течение целых пяти лет». Не рассказывал, даже когда я по «наводке» старших приставал к нему: «Дед, а дед, ну расскажи, пожалуйста…»
Он не отвечал, только однажды просто сказал: «Абол! Зато я увидел Сибирь. Это тебе не фунт хурма – Сибирь».
Тонким чувством юмора обладал наш дед.
…Я хорошо помню рассказы старших о том, как в середине 60-х годов прошлого века деда убили в его любимых горах воры, которые намеревались угнать колхозный скот на Северный Кавказ для продажи. Наш самых честных правил дед во время «разборки» получил удар обухом по голове сзади. Его сбросили со скалы вниз, в глубокое ущелье, где он скончался в страшнейших муках. Об этом красноречиво рассказывали следы, оставшиеся на краю обрыва, глубокая рана на голове деда, а также оторванные ногти на пальцах обеих рук, которыми дедушка перед смертью буквально «распахал» землю вокруг себя...