ЛУННОЕ ЖИТЕЙСКОЕ…
Жили-были бабка с дедкой.
Шум и грохот, рык и писк.
То кидались табуреткой,
то посуду били вдрызг.
Пили капли, сердцем маясь.
а порой, в иные дни,
так бесстыже обнимались,
что хоть снова их жени.
Лунный свет шуршал сердито,
по сеня́м, как кот, бродя.
Черепки посуды битой
пересчитывал, кряхтя.
Улыбался хладнокровно,
заливал под крышу дом
и вскипал полулюбовным,
полудетским серебром.
За окном краснела вишня,
отряхаясь от ругни.
Всем соседям было слышно,
как целуются они.
И обидно до мигрени
средь поджаренных котлет,
что не к ним ночами в сени
ходит в гости лунный свет...
РОМАНС-ГОРОСКОП
А у меня уже всё было
и заросло быльём-бельём.
Упало шило, смылось мыло,
а решка выпала орлом.
А у меня ещё всё будет:
домою в комнатке полы,
закончу курсы, выйду в люди
(а, может, в дятлы иль орлы).
Съем все красивые сосульки,
запью текучкою снегов.
Не всё же мне строчить писульки...
пора добраться до Стихов.
***
Бывают дни – пустые куклы
И по рожденью – не мои.
В них тридцать три российских буквы
Шипят, как тридцать три змеи.
И нервно куришь сигарету.
И мрачно думаешь о том,
Что нет любви и счастья нету,
И правды нету за окном.
Но непонятная прохлада
На лоб ложится как рука
И говорит: «Не ври, не надо.
Прекрасна жизнь,
Да коротка».
Прекрасна…
Милостивый Боже,
Ведь посылал же Ты нам весть,
Что есть Любовь
И Счастье тоже…
И даже Правда где-то есть…
***
Будто веткою корявой
по окошку стук да скок –
этот утренний, вертлявый,
несерьёзный ветерок.
Хоть ругай его, хоть смейся,
хоть в обнимку с ним кружись.
Посылай его за смертью –
всё равно притащит жизнь.
Под мотив из «Чунга-Чанги» –
симпатяга-шалопут –
может, это чей-то ангел
без присмотра скачет тут?
Ни грустинки в нём, ни боли,
открывай окно да пой.
Познакомиться с ним что ли?
Вдруг окажется, что твой...
***
Я никогда с тобой не жил,
согласно штампу и билету.
Я потихоньку плыл да плыл
к тем берегам, которых нету.
Не замерзал и не сгорал
насмешливо и оголтело.
И никогда не умирал,
покамест ты не захотела...
РЕЛИКТ МЕЧТАТЕЛЬНЫЙ
Подойдёт человек-лопух,
скажет скромно (как лопушок):
– Я не знаю ни нот, ни букв,
но вчера сочинил стишок.
У меня внутри дисбаланс
чёрных кошек и светлых сил.
Я вчера сочинил романс,
а сегодня его забыл.
Запишите там, на столе,
промежуточный адрес мой:
я живу чуть-чуть на земле
и немножечко над землей.
Я не помню, где низ, где верх.
я к наукам с рожденья глух.
Над землёю я человек,
а когда на земле – лопух.
Я увидел в окне ваш стол,
комнатушку в сплошном дыму.
Я не знаю, зачем пришёл.
Может, скажете – я пойму...
И скользнёт за свою межу,
за туманный свой Рубикон.
А чего я ему скажу,
коль такой же лопух, как он?
ОГНЕВУШКА
В жарком полыме живет
огневушка – пьяны очи –
лихо пляшет и поёт,
строит рожи и хохочет.
И дурна да хороша.
Словно, вбита в долгий праздник,
чья-то грешная душа
веселится перед казнью.
Не считая зим и лет,
стервенеет, пламенеет.
Документов не имеет,
прав-обязанностей нет.
Брось в неё свой грех-грешок –
на лету к нему прилипнет.
Брось в огонь печаль-стишок –
на лету сожрёт и всхлипнет.
С нею просто жить-дружить.
И не стоит нервы тратить,
и не надо умным быть.
Просто – видеть.
И не спятить.
***
А помнишь «Тили-тили-тесто»,
дразнилку, полную вранья,
где я жених, а ты невеста
(как оказалось, не моя)?
Да и дворы-то были разные,
и города, и имена,
и всё же до сих пор поддразнивает
дразнилка, издали слышна.
И до сих пор чуть-чуть подмигивает
фонарик, выпавший из рук.
И сердце, кашляя, выпрыгивает
на свет и звук, на свет и звук.
И всё сближаются, как путники,
дворы и дети, (я и ты).
И всё виднее в дымке утренней
желанный флёр твоей фаты.
ШУРЫ-МУРЫ
Первые шуры-муры,
непреходящий свет,
ревностные амуры,
обмороки Джульетт.
Клёш и «Калинка» в моде.
А у Ромео – ха! –
от фонаря на морде
в синем огне щека.
Стоптаны века туфли,
вылинял интерьер.
Все фонари потухли
в окнах СССР.
Там до сих пор со свечкой
тихонький, словно мышь,
ищет стрелу с сердечком
чей-то Амур малыш.
Всхлипывает несмело,
вглядываясь во тьму.
Дай свой фонарь, Ромео,
чтоб посветить ему.
Вот она, расписная,
с синим пером стрела.
Что я о жизни знаю?
Помню одно: была...
АНТИСТИШОК
Ранний свет
над теченьем родной реки.
Лёгкий бред,
принимаемый за стихи.
Материк,
захлебнувшийся, как корвет.
Боль внутри,
принимаемая за бред.
Не греми
злыми мыслями ночь-день.
Обними
тёплой тенью мою тень.
Нет у нас
кроме нас с тобой и Его,
никого,
понимаешь ли,
никого.
Только стих,
проступивший из-под руки.
Грешный крик,
принимаемый за стихи.