ЗАМОСКВОРЕЦКИЙ ДВОРИК
Мой старый двор! Ты часто снишься мне:
Прозрачный купол тополиной тени,
И старый дом, и стертые ступени,
И дверь со скрипом, и герань в окне…
Мой старый двор – ристалище котов,
Ты, словно страж, хранил в земле «секреты»:
Осколок чашки, фантик от конфеты
И черепки бутылок всех сортов.
Ты был таким, как все дворы кругом:
В тени асфальт взрывали шампиньоны,
А по углам цвели взахлёб пионы,
Посаженные старым чудаком.
Ты белым взмахом стаи голубей
Приветствовал и праздники, и будни,
Твои скамейки были многолюдны
От стариков и маленьких детей.
Под шум скандальный карточных атак
Ты наряжался в мокрые пеленки,
Подставив грудь под детские ножонки,
Ты помогал им сделать первый шаг…
Мой дом! Я помню твой последний день:
Столетний хлам, на выброс обреченный,
Тоску квартир, от жизни отлученных,
Стыдливый ужас обнаженных стен.
Свою ненужность исчерпав до дна,
Ты как солдат, не найденный наградой,
Готовился к прощальному параду,
Как и соседи – старые дома…
…Давно уж нет того клочка земли,
Где тополя, где воробьи в скворечнях.
Мой старый двор, мой двор в Замоскворечье,
Ты до сих пор приходишь в сны мои!
МОЯ ВАЛОВАЯ
Здесь был булыжник, коцанный подковами,
Стоял на страже чудо-монастырь…
К тебе, родная старая Валовая,
Меня уводит память-поводырь.
Здесь никогда никто волов не видывал,
Здесь были рвы когда-то и валы.
Посадский люд врагов с них опрокидывал,
Не преклоняя гордой головы.
Здесь где-то дремлет детство голоногое
В тени чугунных кружевных ворот,
И до сих пор девчонкой-недотрогою
Моя душа бессмертная живет.
Мы здесь любили, ждали, ненавидели,
Здесь мы учились к слабому спешить…
Сюда я шла, когда меня обидели,
Когда не знала, что и как решить.
Меня судьба письмом с почтовой маркою
Вела по странам, городам, домам,
Но старый двор с воротами и аркою
Меня встречал в любые времена.
Сейчас здесь все живет по-современному -
Стерт прежний мир асфальтовым катком.
Моя исчезла детская вселенная –
Ворота, арка, двор и старый дом.
Где был мой дом – теперь Кольцо Садовое,
Его утюжит авто-мото-рать,
Спят под асфальтом шумная столовая,
Мой «детский угол» и моя кровать…
Но по ночам, лишь только веки смежились,
Мой двор приходит кадром из кино,
И там девчонка - дерзкая и нежная –
Моя душа из детства моего.
СТАРЫЙ РЕПРОДУКТОР
Когда-то, звонким детским летом,
Играя в прятки, лет шести,
В углу, за стареньким буфетом
Мне довелось его найти.
В восторге родственники были –
Нашлась пропажа давних лет!
С него стряхнули клочья пыли
И водрузили на буфет.
Огромный круглый РЕПРОДУКТОР!
Черней вороньего крыла!
Он так пугал меня под утро
Чернильным взглядом из угла.
Он, словно око Чуда-Юда,
Следил за мною и считал:
Раз – мамино разбито блюдо,
Два – синий бабушкин бокал,
Три – напроказила, шалила
За строгой маминой спиной…
Я кулаком ему грозила,
Чтоб не подглядывал за мной!
Его я страстно не любила
Со всех своих щенячьих сил
И даже веником побила,
Чтоб на меня не доносил!
И в наших странных отношеньях
Я чуяла его укор
За то, что не прошу прощенья,
За дерзкий взгляд в глаза, в упор.
И я решила: «Баста! Хватит!»
Пока все спали, на заре
Врага, схватив в свои объятья,
Снесла в помойку на дворе…
От поисков устав порядком,
Сказала мама, помолчав:
«Тот репродуктор в сорок пятом
Нам про Победу прокричал!»
Я вихрем мчалась по тропинке,
Чтоб репродуктор отыскать,
Но тщетно. В вечер, под пластинку,
Бабуля плакала и мать…
С тех пор на стареньком буфете
Пустует место, как в строю,
И горький стыд за случай этот
Ночами душу жжет мою.
РУССКИЕ ПЕТРУШКИ
Ольге Кондратьевой
Ты прав, поэт, что жизнь – арена цирка,
Что каждый маску носит, как лицо,
Что амплуа всем роздано на бирках –
Быть праведником или подлецом.
Но мы с тобой, дружок, паяцы оба:
Венок поэта – шутовской колпак.
Мы верим, любим, чувствуем особо,
А потому и в жизни все у нас не так.
Я – рыжий клоун, но не Арлекино.
Ты – не Пьеро, хоть душу давит грусть.
Петрушки мы от века и доныне.
Петрушки русские! И хорошо, и пусть!
Пускай хохочет публика над нами,
Мы – в колпаках, нам это нипочем.
Давай, Петрушка, звякнем бубенцами
И – на арену вновь, к плечу плечом!
РОССИЯ ДЕВЯНОСТЫХ
Ложь, воровство, хмельной угар,
Вослед – похмельное бессилье,
Синяк ‒ свидетель драк и свар…
И это ты – моя Россия?!
Слепая зависть и возня
Вокруг валюты и процентов,
И волчья смертная грызня
За фунты, доллары и центы;
Там ‒ лица детские в грязи
И старики с сумой у храма,
Здесь ‒ миллион за лимузин,
И преклоненье перед хамом;
Бесстыжее кругом враньё,
Всепоклонение насилью,
И на погостах вороньё, -
Все это ты, моя Россия?!
Россия – нет! – не такова!
Она споет еще о многом,
Ее златые купола
Горят, как свечи перед Богом!
Россия – на своих полях –
На Бородинском, Куликовом,
Где русский воин пал в боях,
Чтоб Родину не запрягли в оковы;
Она в святых своих местах,
Что сердцу русскому так близки,
Она в часовнях и крестах,
Монастырях и обелисках;
Она в есенинских стихах
Про розового жеребенка;
Россия светится в глазах
Русоголового ребенка.
Россия – там, где бьет родник
И мастерства, и вдохновенья.
Спаси ее и сохрани,
Божественное провиденье!
ЖЕНЩИНА
О, женщины! Ничтожество – вам имя!
В.Шекспир
О, женщины! Терпение – вам имя!
На том стою и буду впредь стоять!
Мужчины лгут, а может быть – Бог с ними –
Им это просто не дано понять.
О, Женщина! Сестра, жена, подруга,
И няня, и кормилица, - все в ней.
И у мужчины нет надежней друга,
А у ребенка - нет щита прочней.
Уж если любит Женщина – как в омут
Пойдет на все: на плаху, на костер,
В острог, на каторгу, и раз, и два, и снова
Переживая боль, и муку, и позор.
Но чтоб всего точней ей имя дать,
Скажу лишь: «Женщина! Твое призванье – Мать!»
ПОМИНАЛЬНОЕ
Марине Цветаевой
Поцелованная Богом –
Кудри русые,
Тонкий стан, босые ноги,
Ступни узкие.
С милым вместе – к аналою,
Счастьем грезила.
В вечность твердою рукою
Строчки врезала.
Стих наотмашь, словно плеть,
Душу высечет.
Сгусток боли не стерпеть –
С кровью вытечет.
Русь, прощай, грядущим Хамом
Изнасилованная!
Но без Родины нет храма,
Спаса с Силами…
Откололась прочь от стана,
Кровью выкрашенного,
А к другому не пристала –
Щепка выкрошенная.
Дунул ветер – возвратиться ? -
Снова предали:
Подарили клетку птице,
Зёрен не дали.
Протянули ржавый гвоздь,
Пеньку свежую,
Да земли могильной горсть
В холм заснеженный...
Спой, соловушка, под утро
Песню вешнюю.
Помяни, случайный путник,
Душу грешную!
ПЕРЕД ВОЗВРАЩЕНИЕМ
Марине Цветаевой
Молва обо мне: «Надменна,
Талантлива, умна.
Чрезмерна и дерзновенна,
Насмешлива, не смиренна,
Горда. И, увы, бедна».
В Европе ветер колючий,
И долго зима ползет.
Не кормит талант могучий,
А стих – словно жажда – мучит,
Не выплюнешь – склеит рот.
Здесь одиноко в людях
На грубых ботинках грязь.
Поэту без Родины трудно,
Но – никому не подсудна –
Я с Родиной развелась!
Весной зацветут акации,
В мой сказочный Крым маня.
В вагоны репатриации
Удачливая эмиграция
Выдавливает меня.
Запомнить меня красивой
И ласковой не молю:
Я вас ни о чем не просила!
…Дорога назад, в Россию,
Сворачивается в петлю…
***
Марине Цветаевой
Помните, я просила:
«Прохожий, остановись!
Взгляни на мою могилу
И имени поклонись»?
Истово заклинала:
"Помните – я жила!
Радовалась, страдала
И не как все была,
Строки стихов слагала
Твердые, как гранит,
Счастья, любви искала
И презирала быт…"
Кончив с судьбою счеты,
Бросив петлю на крюк,
Прошлым земным заботам
Она очертила круг.
Боже! Что натворила!
Наспех сколочен гроб,
И под сосной могила
Жадно раскрыла рот…
Без отпеванья, тихо,
Все ж обрела покой.
Стон ли, смех ли, стих ли
Прошелестел над рекой?
Горько никто не плакал.
Тишь, немота окрест.
Дождик грибной накапал
На поминальный крест.
Сосны спят безразлично –
Холмик не сберегли.
Капли слез земляничных
На глазах у земли.
Грубый и неухоженный,
Сгнил поминальный крест,
И молодой прохожий
Имя не смог прочесть,
Молча перекрестился
И положил цветок,
Зёрен насыпал птицам,
В горле сглотнув комок:
«Где же твой след, Марина?
Последняя колея?»
Стала ее могилой –
Русская вся земля!..
ОСИПУ МАНДЕЛЬШТАМУ
Мандельштам! Ман-дель-штам…
По далеким медвежьим углам
Это имя с утра до утра
Носят ветры потерь и утрат.
Где поэта последний приют?
Где «Осанну» поэту поют?
В тех далеких таежных местах
Ни венка, ни свечи, ни креста…
Зеки тело сложили на мох,
Молча приняли гаснущий вздох,
Не поняв – умирает поэт,
Что рождается раз в сотню лет.
В каменистую корку земли
Закопали, насколько смогли,
Сверху камень, и номер на нем
Нацарапали ржавым гвоздем.
Сколько этих могил без имен
Нам досталось от прежних времен,
И в одной, что в тайге где-то там,
Безымянно лежит Мандельштам.
Худ и мал, как смешной воробей,
Он боялся больниц и врачей,
Но, однако, не струсил восстать
И тирана ТИРАНОМ назвать!
Да и каждая чудо-строка
Против меры сильна и ярка.
Как же можно такое принять
Там, где нужно терпеть и молчать?!
Вот и все. Ни креста, ни цветка,
Лишь травинка – слаба и редка.
Навестят только птица да зверь,
Да оплачут дожди и метель,
Да холодные эти ветра,
Да звезда, что горит до утра,
Что поведает дальним мирам,
Что такое – ПОЭТ МАНДЕЛЬШТАМ!
МОЛИТВА
Любовь! Ты стон,
Ты явь и сон
Непостижимый.
Храню твой лик,
Как лунный блик
Недостижимый.
Храню твой жест –
К руке рука.
Не дотянуться!
Несу твой крест
Издалека.
Не дай споткнуться!
Не дай упасть,
Не дай пропасть
И оступиться!
Избавь от мук,
От жадных рук
И любопытства,
Ненужных братств,
Чужих богатств
И ложных истин!
Спаси от лжи,
Похвал ханжи,
И льстивой кисти.
Дай силу – быть,
Дай волю – жить,
Дай ‒ сердцу биться!
Дай голос ‒ петь,
Дай взмах ‒ взлететь
И… не разбиться!
ВОСПОМИНАНИЕ
Лето. Полдень в Агараки:
Запах моря, звон долин,
Шорох гальки, птичьи драки,
Солнце – рыжий апельсин!
Под ногами мох пружинит,
На ветру листва дрожит,
На щеке дождинка стынет,
И в руке рука лежит…
А в Москве вечерней пусто,
С неба сыплется зима,
И друзей вокруг не густо,
И не греют их дома.
Снег на улице пустынной
Прячет легкие следы,
А в застылости картинной –
Ожидание беды.
На сугроб собака лает,
Не горит свечи огонь,
На щеке снежинка тает
И пуста моя ладонь…