Военным регулировщицам посвящается
Время между дежурствами девушки-регулировщицы коротали в фургоне «полуторки», где военный уют создавали двухъярусные нары – дощатые настилы, приспособленные для быта и сна, устроенные вдоль толстых брезентовых стен.
Зоя лежала на спине, закинув руки за голову и согнув ноги в коленях. Подол юбки соскользнул, открыв верхний край хлопчатобумажных чулок с резинками, но девушка не обращала на это внимания, ведь рядом – только подруга Маша.
– Маш, а Маш! У тебя парень есть? – спросила Зоя.
Маша, лёжа на животе и обхватив подушку руками, отдыхала на соседней кровати. Надеясь вздремнуть, она проигнорировала вопрос, но в памяти тут же всплыл эпизод из мая Сорок первого года.
…Ей тогда только исполнилось семнадцать, и, как будто подарком ко дню рождения, судьба преподнесла нечаянную встречу. Маша, переполненная смутными ожиданиями, выбежала из дома в сад и закружилась среди цветущих яблонь, раскинув в стороны руки, запрокинув к небу лицо и зажмурив от счастья глаза.
– Эй, хозяюшка, редиску не продадите? – услышала она мужской голос и резко остановилась, отчего пышная юбка по инерции закрутилась вокруг бёдер, а толстая коса тяжело стукнула по груди.
Свесив руки через забор, на Машу смотрел светловолосый веснушчатый парень.
– Ба, да ты красавица!.. Давай знакомиться. Никита... – Белозубо улыбаясь, он протянул руку и добавил, чтобы придать Маше уверенности: – Мы тут по соседству с вами дачу сняли на лето…
Потом были и танцы в клубе, и брошенные в мокрую траву велосипеды, и жаркие поцелуи под расшитым звёздами небом, и… Война.
Никита вернулся в Сталинград, откуда был родом, ушёл добровольцем на фронт и той же зимой пропал без вести в боях под Москвой. А Марию, когда ей исполнилось восемнадцать, военкомат направил служить в автодорожные части военным регулировщиком. С тех пор она всё время на дороге, вблизи линии фронта: днём с флажками, ночью с фонарём. С длинной косой пришлось расстаться и усмирять непослушные чёрные кудри гребёнкой, которую она носила для удобства вместо ободка…
– Знаешь, что я перво-наперво сделаю, когда мы одолеем этих проклятых фашистов? – продолжила Зоя. – Закажу себе крепдешиновое платье в горошек, как у Целиковской в «Воздушном извозчике»… Помнишь, к нам недавно новый фильм привозили?.. И – на танцы.
– Тебе такое пойдёт, – зевнула Маша, оторвала голову от подушки и внимательно посмотрела на Зою. – Вы с ней очень похожи: ты такая же белокурая и брови у тебя ниточкой, как у неё. – Поняв, что уже не уснуть, Маша, встала с настила и, потягиваясь, мечтательно добавила: – Но для танцев ещё туфли красивые нужны.
– Да, туфли – это проблема… – поскучнела Зоя.
– Да разве ж это проблема, глупая? – Маша обняла подружку. – Вот победим Гитлера, будут у нас и платья, и туфли, и… – она звонко хохотнула, – и женихи. – Потянула Зою за руки, заставив подняться, и закружила её в узком проходе между нарами, напевая «Офицерский вальс».
Брезентовый скат фургона, служивший дверью, распахнулся.
– Ефрейтор Маслова! – зычно позвал командир отделения.
– Я! – отозвалась Зоя и замерла по стойке «смирно».
– На выход!
– Есть!
– А ты, Лиманова, – назидательно заметил начальник, – вместо того чтобы прыгать, спать ложись. Тебе сегодня в ночь…
Зоя привела себя в порядок: ремень, кобура, берет, сапоги, планшет, флажки – красный и жёлтый.
– До вечера, Машка. Не скучай!
– Возвращайся живой!..
В боях за Варшаву, Зоя дежурила недалеко от железнодорожного моста, который то и дело бомбила немецкая авиация. Пока работали зенитчики, Зоя держала автоколонну на берегу и мысленно умоляла небеса о дожде. Тогда бы налеты прекратились, и движение по мосту возобновилось. Но какие дожди в марте?
И вот снова за спиной Зои мост, но на этот раз настолько узкий, что вереницу машин и людей на обоих берегах приходилось время от времени останавливать, чтобы пропустить колонну с противоположного берега.
Из текущего мимо людского потока в адрес девушки летели шуточные предложения провести вместе вечерок-другой. Предложения были по-весеннему романтичные, а из-за приближающейся победы ещё и оптимистичные. Даже из шеренги пленных немцев кто-то послал Зое воздушный поцелуй.
Но регулировщицам не положено отвлекаться на всякие глупости, поэтому Зоя держала лицо, хмуря брови и сосредоточившись на своих обязанностях. Только молодость всё равно брала своё, и лицо девушки, припорошенное копотью и пылью, часто озаряла улыбка.
В одну из таких «улыбчивых» минут из кабины, проезжавшей мимо полуторки, в сторону Зои полетел небольшой, завёрнутый в грубую бумагу и перетянутый бечёвкой свёрток:
– Лови, сестрёнка!
Девушка ловко поймала его, быстро сунула за широкое голенище и продолжила работу.
Внезапно совсем рядом заработали «катюши». Прямо через головы сгрудившихся на берегу людей в сторону противника с оглушающим рёвом понеслись стрелы реактивных снарядов. На берегу задымилась прошлогодняя трава.
Уши заложило. Зое показалось, что она попала в ад, и даже присела от испуга, закрыв голову руками. Потом вдруг всё затихло, а через несколько секунд горизонт вспух фонтанами разрывов.
Зоя взяла себя в руки и снова сосредоточилась на работе. До конца дежурства оставалось всего ничего.
Откуда он взялся, этот грузовик?! Он мчался, не сворачивая, прямо на девушку. Что с водителем? Ранен? Заснул? Остановилось сердце?.. Отказали тормоза? Но она не может уступить дорогу: за её спиной забитый людьми мост! Зоя резко подняла левой рукой красный флажок и закричала что было силы, словно солдат за баранкой мог её услышать:
– Стой! Сто-ой!
Машина даже не затормозила. Тогда Зоя отчаянно замахала флажками, пытаясь хотя бы их неуставным мельтешением привлечь внимание водителя, но грузовик продолжал неумолимо на неё надвигаться. Зоя не теряла самообладания и оставалась на посту до последней минуты. И только окончательно убедившись, что её усилия напрасны, она попыталась увернуться от полуторки…
9 мая 1945 года Зоя встретила в больничном городке на железнодорожной станции Меер в тридцати километрах от Берлина. «Победа! Победа!» – звучало со всех сторон. Девушка радовалась вместе со всеми: такой ужас пережили, что до смерти не забудешь. Уж она-то, точно, будет помнить: врачи, как ни старались, не смогли спасти её расплющенную грузовиком ступню.
После демобилизации Маша в последний раз навестила фронтовую подругу.
В больничном корпусе пахло карболкой, озабоченно сновали медсёстры, принимая раненых: советские войска ещё долго наводили порядок на вражеской территории и добивали последних фашистов.
Зоя лежала на койке, подложив под спину сразу две подушки, и читала потрёпанную, без начала и конца, книгу. Увидев Машу, она хотела встать, но Маша замахала на неё руками, мол, сиди-сиди. Девушки обнялись. Маша присела на край кровати поверх одеяла, которым были закрыты ноги Зои, и отметила про себя, что та ещё больше похудела. Под глазами лежали тени, короткая мужская стрижка жёстко подчёркивала впалые щёки.
Но несмотря на трагичность момента, Маша не могла скрыть приподнятое настроение.
– Смотри, что у меня есть, – она протянула подруге свежую газету.
Зоя развернула серые листы и увидела фотографию, на которой Маша стояла на фоне полуразрушенных Бранденбургских ворот. Красным флажком, который на чёрно-белом снимке был более тёмным, она запрещала движение в одном направлении, а жёлтым, более светлым, разрешала движение в другом. Лицо оживляла усталая улыбка, из-за ремня выглядывал букетик цветов. Под снимком стояло имя фотокорреспондента – Евгений Халей.
– А мы с Женей решили пожениться.
– Поздравляю! Рада за тебя, – искренне отозвалась Зоя.
– Ну а ты как? – смутилась Маша своей пылкостью. – Скоро выпишут?
– Скоро. Знаешь, что?.. Пошукай-ка в тумбочке, там, на нижней полке…
Маша наклонилась, полезла в тумбочку, но так неуклюже, что с грохотом упали стоявшие рядом костыли. Маша покраснела, извинилась, поднялась с кровати, поставила костыли на место и вытащила наконец перетянутый шпагатом свёрток. На бумаге кляксами застыли бурые пятна.
– Мой свадебный подарок, – чуть севшим голосом пояснила Зоя. – Носи и радуйся за нас обеих.
Маша снова села, развернула бумагу и увидела белые туфли-лодочки. Такие неземные и ослепительно красивые, что девушка невольно спрятала под кровать ноги, обутые в грубые ботинки.
Сначала Маша была не в силах оторвать взгляд от подарка, потом всё-таки сделала это и с благодарностью взглянула на Зою. Та нервно перебирала одеяло, глядя перед собой потухшими глазами…
– Может быть, не надо? – боясь обидеть подругу, чуть ли не шёпотом спросила Маша. – Их можно продать или обменять…
– Наши мечты, подруга, дороже всех денег на свете…
У Маши глаза вдруг налились слезами, и она, уткнувшись лицом в туфли, горько разрыдалась.