Ильяс уже устал ходить за дедом. Ему уже всё надоело: и рынок, и магазины, и трамваи. Хотелось домой, к маме. А как он радовался утром, когда они, затолкав в холщовые мешки двух молочных поросят, собирались в город. А как он ждал этого дня! Ведь разговоры о том, что дед возьмёт его с собой в город, шли уже больше месяца.
− Вот подрастут поросята, чуть-чуть ещё подрастут, вот тогда и поедем.
− Вот такие? − вытягивал Ильяс руки в стороны.
− Да, − кивал дед, − вот такие, − и его «такие» получались намного больше, чем у него. Значит, ждать придётся ещё долго, думал мальчик. А дед пояснял: − Сначала поедем на рынок…
− Нет, − поправлял он деда. − Сначала сядем в автобус, а потом в трамвай.
− Ах, да, − сразу соглашался дед, − сначала сядем в автобус, а потом − в трамвай. Там продадим хрюшек. А их сразу заберут. Вот увидишь, у кого-то свадьба, у кого-то юбилей. Обязательно да найдется кто-нибудь. Потом зайдём к бабушке Уле, попьём чай, и – в город. Купим тебе лимонад, мороженое…
Ильяс настолько живо представлял, как он напьётся лимонаду, наестся мороженого, что казалось, всё как будто уже происходило. Сладко щекоча, из ноздрей выходил лимонадный газ, а мороженое, уже подтаявшее, текло по губам, по рукам, а вафельная корочка приятно хрустела на зубах.
Наконец этот день наступил. Как-то так получилось, что всё произошло совсем не так, как мечталось ему. И сейчас он уже ничего не хотел, только домой, только к маме. А у деда ещё были дела, и он тянул за собой Ильяса за липкую ладошку. Дед тянул, а он, не переставая, ныл:
– Дед, я хочу пи´сять. Дед, я хочу пить. Дед, айда домой.
Хрюшек продали совсем не так, как планировали. То ли все уже переженились, и никто не справлял юбилеи, что хрюшками никто не интересовался. А они, животины бедные, видно, уже устали лежать в тесноте и в темноте, и время от времени начинали визжать, будто уже оказались на чьей-то свадьбе.
Так до обеда проторчали в тени у лип по дороге на Хитрый рынок, там, где обычно устраивались те, кто продавал так же, как они, живым весом, да ещё из-под полы. Если кто-нибудь издали видел милиционера, то по цепочке эта весть доходила до них с дедом. Тогда дед бросал мешок за спину, и они мигом уходили. Шли быстро, будто торопились по своим делам, и не было даже мысли, что они намерены что-то продавать. Потоптавшись невдалеке какое-то время, снова занимали своё место.
Казалось, конца и края не будет тех, кто проходил мимо. Некоторые интересовались их товаром, спрашивали сколько, но также шли дальше.
Здесь было не так интересно. Поэтому Ильяс отошёл от деда и пошёл по рынку.
Прямо у входа, расстелив на земле газеты и на них разложив свой товар, сидел инвалид − загорелый и грустный бородатый старик. Он, положив подбородок на руки, а руками упершись об обмотанный верх костылей, привычным взглядом встречал каждого, кто проходил мимо. Ильяс его товар рассматривал издалека, уверенный, что обязательно приведёт сюда деда, когда продадут хрюшек. Чего только у бородатого не было: фонарики, крючки, лампы, ножики – мечта всех мальчишек с их улицы. Вот позавидуют ему, когда он вытащит из кармана один из этих складных ножиков.
У пивного ларька толпились мужики. Дяденьки с красными повязками выводили тех, кто пытался пролезть без очереди, а шатающихся уводили под руки.
Ильяс побывал везде. Несколько раз прошёлся там, где из кузова машины продавали всякие промтовары. Ещё был необычно одетый человек в тюбетейке и в пёстром халате. В его мешках горкой лежали изюм, чернослив. Он даже угостил его, насыпав немного ему в ладошку. Ильяс тут же всё съел, и у него разболелся живот.
Он постоял у хлебного ларька, подышал, думая, что вкусный запах идёт оттуда, не догадываясь, что сзади находилась пекарня. Мягкий, тёплый аромат свежеиспечённого хлеба разбудил голод, который, наверное, перебил боль.
Тут он увидел столовую. В прошлом году дед водил его туда. Может и сегодня они пойдут. Поэтому он решил узнать, что там дают. Зашёл, глянул на столы, где сидели люди, но перед ними тарелки стояли пустые. Наверное, всё уже съели. Заметил, что за ничейным столом горкой лежал нарезанный хлеб. Он знал, что оттуда можно брать – так, бесплатно. Он огляделся по сторонам и засунул в каждый карман по два кусочка, а один взял в руки. Тут рядом с ним возникла старая бабка и полгорки сгребла в свою кошёлку, но из-за стойки выскочила высокая, здоровая тётенька и начала отчитывать старуху:
‒ Знаю, знаю, свиней кормишь. Ишь ты, повадилась, каждый день набирать.
Чтобы ноги твоей больше в нашей столовой не было. Глянь-ка ты на неё. Помирать пора, а туда же. Бога не боится.
‒ Тебе что жалко? Со своего кармана? − закричала старуха, но, прижав кошёлку к груди, быстро смылась.
Так ей и надо, подумал Ильяс, как можно таким вкусным хлебом свиней кормить, дед только отруби отваривал, да картошку варил.
Главное, его никто не ругал. Но всё-таки он решил вернуться к деду. Долго что-то он гуляет, может, дед уже и хрюшек продал, да его дожидается, рассердится и в следующий раз не возьмёт с собой. Ведь обычно дед не пускал его далеко от себя.
Обратную дорогу он пробежал быстро. Дед и не думал ругаться, обрадовался хлебу, медленно поел. Потом, держа одну ладошку, сложенную лодочкой у подбородка, кинул в рот крошки.
Наконец-то к ним подошла одна тётя.
− Сколько?
− Двадцать пять!
− Рублей?
Дед, вытаращив глаза:
− Копеек! – он любил так пошутить.
У недогадливой покупательницы, поди, и мысли такой . купить поросёнка, не было. А судя по тазику, что она несла, прижав к боку, и по распаренному лицу, можно было понять, что шла она из бани и от нечего делать спросила. Она пробубнила про себя ругательства и, пожав плечами, ушла. Подошли другие. Это были муж и жена. В это время Ильяс уже сидел, прислонившись спиной к стволу липы, и его уже ничего не интересовало. Он уже не думал, что собирался вернуться на рынок за фонариком и даже про ножик с блестящей чёрной ручкой, который лежал на самом видном месте у инвалида, забыл.
Жена – бочка. За ней плёлся маленький толстый муж, тоже бочка, но ростом поменьше. Он, даже не спросив ничего, сразу своими короткими руками по очереди вытянул за ноги поросят, поглядел, и с помощью деда засунул их в другие мешки и туго завязал. За это время жена вытащила из блестящей сумочки толстый кошелёк, отсчитала пятьдесят рублей. А муж еле поволок мешки к машине. На крики поросят никто не обращал внимания. Дед с удовольствием ещё раз пересчитал деньги и, завернув в платок, засунул в нагрудный карман пиджака. Они, наконец, легко вздохнули, сели в трамвай и поехали.
Сначала зашли к бабушке Уле. Она не была «настоящей» бабушкой Ильяса. Настоящие жили в деревне. Одна вместе с ними, другая через улицу. А эта с мужем жила в городе, на берегу Камы. Из их дома были видны ворота кладбища. Б-р-р! Ильяс никогда не хотел бы жить в таком доме. Может, поэтому у них и детей не было. Были они старые и неинтересные. Бабушка эта, не настоящая, нигде не работала, торговала на рынке.
Все, что у них имелось – ягоды, огурцы ли с помидорами, а они как раз на красной глине особенно хорошо росли, бабушка Уля несла на рынок. Ещё они держали кур, продавали яйца. Дед помогал принести, унести.
Не настоящая эта бабушка считала, что деньги портят детей, и поэтому была совсем неинтересная. Ильяс, глядя на неё, подумал, что, наверное, её как раз и испортили деньги. А дедушка, муж её, худой высокий старик с красным лицом, так не считал и всегда давал пятьдесят копеек, так что с ним можно было ещё дружить. И он с этим дедом здоровался по-особому: кто кого сильнее ударит ладошкой.
Дом у них был небольшой, и в него можно было попасть и со стороны улицы, и со стороны сада через веранду, но чаще там двери бывали закрыты.
Дед просунул руку, открыл калитку, и прошёл в сад. Собрал в свою сумку самые крупные спелые помидоры, потом вышел на улицу, опустил щеколду, и они пошли в дом с другой стороны.
– Ой, какие красивые помидоры! Где купили? Где такие продают? – чмокала не настоящая бабушка беззубым ртом. – А какие вкусные! Во рту тают.
– Ешьте, ешьте, – говорил дед. – Ешьте, будто свое ешьте. Купили на рынке, где же ещё? Хрюшек продали и идём вот.
– За сколько отдали? – узнав за сколько, начала возмущаться. – Продешевили! Можно было ещё десятку сверху, тоже забрали бы. Редко нынче возят, редко.
Пока они были у неё, она без конца учила деда мудростям торговли. Наконец, попив чаю и угостив бабушку Улю помидорами из её собственного сада, вышли на улицу.
– Хоть раз поешьте свое, а то всё на рынок, всё на рынок. Сами ведь и не попробуют. Скряги! – дед ругал свою сестру.
Иной раз не настоящая эта бабушка приезжала к ним в деревню. Сажала она картошку и тоже начинала деда уму разуму учить. «Не умеешь жить, надо так, надо эдак. Вот мы…» Деду эти нравоучения не нравились. «Всё, всё надоела, езжай в свой город и лучше сиди там», – на второй же день дед начинал гнать свою сестру обратно…
Сейчас начнётся самое интересное, ради чего и приезжал Ильяс в город. Они с дедом сели в трамвай и поедут в центр. А там всего-всего… Прямо на улице стоят продавцы мороженого, из толстых бочек продают квас, на стойках из огромных стеклянных конусов наливают газировку, хочешь без сиропа, хочешь с сиропом – вишнёвым, малиновым, грушевым. Не только мальчики и девочки любят лакомиться сладкой водой, но и осы тучей жужжат вокруг.
Он и дед напьются, а потом поедут в парк. Дед даст ему три рубля, а сам сядет на скамейке и будет курить. Ильяс будет кататься на колесе, но не на самом большом, туда его ещё не пускают. Говорят, ещё маленький. Да какой же он маленький! Скоро в школу пойдёт. Но ничего, скоро он подрастёт и будет кататься и на большом. А пока он возьмёт билет на маленькое, там тоже всё видно…
Как-то так получилось, что у него сразу заболел живот. То ли три стакана газированной воды с сиропом вишнёвым, малиновым и грушевым не так легли рядом с помидорами бабушки Ули, то ли газу тётя-продавщица дала много, то ли сиропа. Но как бы он старался не думать об этом, а думать о колесе, на котором сейчас полетит наверх, и сверху будет махать деду рукой, все равно боль не отпускала. И хочешь не хочешь, ему пришлось, нагнувшись, обхватив живот руками, идти к деду на скамейку. Ни на какое колесо он уже не хотел, не хотел даже мороженого.
Когда ему чуток стало легче, они пошли по магазинам. Хотя у него не было никакого желания ходить по магазинам, но ему ничего не оставалось, как плестись за дедом. А деду дома заказали столько вещей, что они вдвоём запоминали, что же надо привести из города.
– Ну, что нам нужно купить? – нарочно спрашивал дед.
На что Ильяс, не так чеканя, как хотелось бы услышать ему, тихо ответил:
– Батарей.
– Молодец! – подбодрил его дед.
Он уже не помнил, сколько магазинов они обошли и к скольким продавцам обращались с одним и тем же вопросом: «Нет ли у вас батарей?» Но, к сожаленью, этих батарей, которые они с дедом искали, нигде не было. Они объездили почти весь город.
В деревне только в нескольких домах имелось радио, которое работало с помощью батареек. По вечерам у деда собиралась вся улица, чтобы послушать концерт. Дед шёл и ругал их: «Ильгам Шакиров, Альфия Авзалова… Послушаете теперь… Нет батарей, нигде нет. Вот проклятие».
Они и из последнего магазина ушли ни с чем, здесь тоже не оказалось тех четырёхугольных плоских батареек. «Дефицит!» – продавцы протягивали руки в стороны. Дед ругал всех и завод, который выпускал товар, но почему-то их нигде не было. «Почему нет в каждом магазине, – бурчал дед, – почему бы не выпускать много, чтобы они были везде». Потом ругал соседей, что они повадились к ним ходить и слушать концерт. «Купили бы сами это радио и тоже, как он, искали бы эти батареи по всему городу. Слушайте теперь. Нет батарей, нигде нет».
Ильяс тоже соглашался с дедом. Да, а то привыкли. Собирается вся улица, стульев не хватает, некоторые на пол возле печки усаживаются.
«Может, есть в «Зените?» Отправили их в какой-то новый универмаг. Ильяс снова начал хныкать. Дед купил ему мороженое. Он, позабыв, что только что корчился от боли, начал есть. Они снова сели в трамвай и доехали до места.
– Есть у вас батареи? – обратился дед к продавщице. – Все магазины обошли, нигде нет. Нам сказали, что у вас есть.
– Ах, конечно, есть! – продавщица веером разложила перед ними на столе лотерейные билеты. – Выбирайте любую.
Ярко-красная напомаженная улыбка продавщицы напрочь вывела из себя деда. Он отматерился, плюнул на пол и пошёл прочь. За ним следом поплёлся Ильяс, обернулся, поглядел на растерявшуюся продавщицу и крикнул:
– Батарей, понимаешь, ба-та-рей! Радио слушать!
И побежал следом за дедом. Они уже были у дверей, когда их догнала эта глухая продавщица.
– Есть у нас батарейки, только в другом отделе. Вон! – махнул рукой, – в отделе радиотоваров.
– Так бы сразу и сказала. А то лотерей, лотерей! Вытащила! Придумали народ обманывать.
Набрали они этих батареек. Наконец дед успокоился, увидев это, Ильяс спросил:
– Деда, а что это за билеты она хотела нам продать? Куда с ними можно попасть?
– А никуда! Придумали народ обманывать. Не слышал ещё, чтобы кто-то что-то выигрывал. Обманут, не глядя, и деньги потеряешь.
– А зачем они тогда?
– Ну, может, кто-то что-то и выиграл.
– Что?
– Ну-у-у… Будто бы машину.
А! Вот почему дед так часто злится. Он никогда ничего не выиграл, а только поросят продавал. Вот вырастет Ильяс, обязательно купит этот билет и выиграет.
На радостях купили у магазина ещё мороженое.
В трамвае покачивало, и снова начал болеть живот, видимо помидоры бабушки Ули и газированная вода с сиропом вишнёвым, малиновым и грушевым, никак не хотели пускать к себе ещё одно мороженое и начали войну.
Но Ильяс решил потерпеть и не жаловался, потому что дед шёл довольный, и он не хотел его расстраивать.
– Теперь надолго хватит, а то повадились, каждый вечер Ильгам Шакирова им подавай. Пусть слушают теперь.
Дед уже давно забыл, что ещё им заказывали дома, а внук подавно. Хотя дома каждый раз, как только он спрашивал, что купить, отчеканивал, повторяя каждое слово, как солдат на плацу. Теперь и не вспомнил бы ничего, потому что как только сели в автобус, внук положил голову ему на колени и уснул.
И снился Ильясу Хитрый рынок, будто бородатый инвалид вместе с ножиками и крючками разложил веером и лотерейные билеты.
____________________________________
*Хитрый рынок – в начале и середине XX века так называли рынок в старых Набережных Челнах, расположенный на улице Центральной нынешнего Комсомольского района города. В отличие от воскресного городского рынка, на «хитром рынке» каждый день торговали мелкими промтоварами и продуктами частного хозяйства.