***
Знаки читаются, даже когда их нет.
Видишь, в окне горит одинокий свет.
Значит, отныне окно для тебя горит.
Значит отныне, к тебе этот свет прибит.
Словно, гореть – это высшее из искусств.
Я улыбаюсь, плачу, на части рвусь,
Рифмы дарю направо, налево, врозь,
Видишь, я вижу тебя насквозь.
Значит, ты часть, оставшаяся во мне.
Знаки читаются, даже когда их нет.
Даже когда темнота в твоей голове…
Но я есть свет.
***
Говорят: ты целая! А я – лишь треть.
Жизнь научит меня всему: терпеть,
Говорить неправду, сражаться, в любовь играть,
Прятать чувства, эмоций не выдавать,
Опрокинет, утопит, выдернет из глубин.
Ты один у себя на страже, всегда один.
В одиночестве сила, но источник вселенской боли,
Эта боль, спасая, тебя неволит,
Выдаёт за правду желание быть собой,
Как ты с этим справляешься, мой герой?
Я справляюсь молча – во по́ле воин –
Отдаваясь тебе всецело, да Божьей воле,
Вспоминая запах травя́ный твоих ключиц.
Время всё сотрёт, но память не излечить,
В ней шелест листьев будет летним и городским,
Померещится солнце сонным глазам людским,
Проплывём над миром мы, пьяные, как закат,
И никто отныне не виноват.
***
А я любила разное: подшучивать,
Струиться под ладонями теплом,
И медленный пожар в тебе раскручивать,
И растекаться плавким серебром,
И пламенную речь, и голос пламенный,
В единое сплетенье наших рук,
И выдох твой, отчаяньем отравленный,
И ночь, как отраженье тьмы вокруг,
Зрачки твои драконьи, вертикальные,
И мягкий смех, и шёпот у виска,
Слова, такие тихие прощальные,
И ломку в ожидании звонка.
Хочу смотреть, как рушится сомнение
В глазах твоих: нам быть или не быть?..
Хочу остаться в памяти мгновением
Единственным, что хочешь сохранить.
***
Ни в одних объятиях не было так тепло.
И мерещится: время в тупик зашло,
Заплутало, замялось, мечется, словно бес,
В небе птица крылами рисует нательный крест,
Тает облако. Спотыкаясь, крадётся снег.
У меня в ладонях греется человек,
Тянет губы робко к тёплым губам моим,
Выдыхает дым.
Провожу по векам пальцами, как по льду.
Отведу беду и страхи, боль его отведу.
Он не верит, он думает, я предам,
Но всё льнёт к губам.
Он напуган – мальчик внутри ожил.
Боль свою на атомы разложил
И впустил любовь на свой ледяной порог,
Но принять не смог.
Ни в одних объятиях не было так тепло.
Ты не бойся – что было, теперь прошло.
Всё, что было, вспомнится, но потом.
Птица на снег – крылом.
***
Пройдёт полсотни лет,
Мы встретимся опять,
Зажжём на кухне свет
И будем вспоминать:
И розу, и вино,
И свечи по углам,
И станет всё равно,
О чём я солгала,
И правда ли лгала
Или молчанье – ложь?..
Там, на краю стола,
Лежит безвольный нож,
Как символ или знак,
Как память или смерть.
Скажи, мой милый, как
Мне на тебя смотреть?
Над лезвием ножа
Печаль моя кружит,
Волнуясь и дрожа,
Храня любовь и жизнь.
Полсотни долгих лет
Я помню всё равно
И свечи на столе,
И розу, и вино.
***
Прямая стрела – я – вижу твоё лицо.
Лишь тетива не выдержит, полечу.
Осилю полёт, вчеканюсь в конце концов,
Останется след – рассечина по плечу.
Прямая стрела неистова и вольна,
Пронзает туман, пронизывает броню,
И каждому воину – по вере его – война,
Я в этой войне тебя на потом храню.
Доспехи спадут, история о стране,
О битве за право зваться твоей женой.
И ты, безоружный, достанешься только мне,
Но я не должна править твоей страной.
Доспехи спадут, рассыплются по слогам,
Битва за право стоять пред твоей стеной.
И ты, бездыханный, рухнешь к моим ногам,
Но я не хочу победы такой ценой.
Прямая стрела – я – помню твоё лицо,
Там пальцы мои – пламенем по губам.
Я видела всё, худшие из концов.
Я в этой войне
тебя никому
не отдам.
ПТИЦА ПАУЛИН
«Иди сюда, Бенедикт, целовать меня будем…»
(с) Т. Толстая
Отворяй, отворяй, за калиткой – зелёный лес,
Он шумит, утыкаясь в упрямую стынь небес,
Он воздел свои лапы еловые к облакам,
Отворяй, говорю, отдайся его рукам.
Укачает, укутает хвоей, как полотном,
Заходи, заходи, в этом лесу – дом,
По зелёному мху, к рассвету бы да поспеть,
Будет птица твоя в клетке грудной петь.
Птица белая, нежная, шёлковы кружева,
Замирает, дрожит, значит, ещё жива,
Озирается, робкая, по зоб в ледяной лжи,
Отворяй, отворяй, волю ей покажи.
Птица белая, кружевная, имя ей – Паулин,
В клетке грудной в плену бесконечных льдин,
Несмело воркует, молча глядит в глаза,
Так хочет свободы, боится о ней сказать.
Нежными крыльями обнимает себя саму,
Кружево стелется, освещает лесную тьму.
Выпусти, выпусти, и явь обернётся сном.
Паулин остаётся в доме своём лесном.
Белая птица с продрогшей душой твоей,
Станет скучать, но воля всего важней.
Шепнёт благодарно, когда полетит провожать:
Приходи, приходи
будем меня
целовать…
ИЛЬЮШКИНСКОЕ
(поездка к брату)
Лесная глушь, еловый холодок,
Дорога змеевидная под Тверью.
Несёт меня сознания поток,
Я постигаю правду между строк
И нахожу сплошное лицемерье.
Накатывает жгучая волна,
Сосновый дух пропитывает кожу,
Во мне встаёт великая стена,
От лжи людской не защитит она,
Но расстоянье преумножит.
Летит машина. Я туда лечу,
Где облака и озеро лесное,
Где ничего не жду и не хочу,
Где я о главном помню, но молчу
И привыкаю к странному покою.
Там в доме – тишь, камина трескотня,
Качалка-кресло – маленькая радость,
Вино в бокале катится, звеня.
Немного остаётся от меня,
Наверное, уже и не осталось.
А в спальне свет не выключен пока –
В окно глазеет ранняя звезда,
И капает свобода с потолка,
И я лежу, бессмертна и легка,
Отныне и – теперь уж – навсегда.
***
Дорога ему – обратная,
Но сдюжит ли мой жених?
Зачёркнутая и ватная
Иду на своих двоих
По тропам души мутной
Сквозь пепел и сквозь мгу.
Твержу себе поминутно:
Я вывезу, я смогу.
Ведь било же под рёбра
Желанье его – быть
И нежным, и самым добрым,
И глупости говорить.
Так было, пока не струсил,
Пока не отвёл взгляд.
Нутро завязал в узел,
Узлу угнетённо рад.
Какие уж тут крылья?
Любовь уж какая тут?
Молчание есть бессилье.
К обрыву следы ведут,
Висит над обрывом ангел,
Дрожит золотой свет.
Когда ты его оставил?
Когда потерял след?
Взметнётся над краем утёса
Протянутая рука.
Хватайся, пока не поздно,
Пока я люблю,
пока…
***
Я вырастаю из этого тела,
Из собственной головы.
Такую улыбчивую и смелую
Уже не найдёте Вы,
Уже не стоять над речной теменью,
Птиц не кормить с руки.
Мне жаль одного – моего времени,
Канувшего у реки.
Не жаль поцелуев, не жаль объятий,
Оголения до души.
Не повернуть нашу реку вспять, и
Нам уже не ожить.
Вам остаётся мерять шагами
Город ночной и улицы.
Когда-то любовь приключится с Вами,
Когда-то мечты сбудутся.
А я вырастаю из этого тела,
Голову – на эшафот.
Знаете… я просто любви хотела…
Когда-нибудь заживёт.
***
Я ещё немного поболею
И из жизни вычеркну тебя.
Отзвучало тоненько свирелью
Сердце на изломе октября.
Понагнулись в изморози ивы
К блеску леденеющей воды.
Посмотри, как страшно и красиво
Остывают памяти следы.
Как дрожат ладони бестолково.
Как струится в сердце тишина.
Я пьяна сегодня, я готова
Тишиной пресытиться сполна.
И ещё немного не навстречу.
Поперёк и порознь. И навзрыд.
Время убивает и калечит,
Потому что правду говорит.
***
Кажется, что вода заполняет меня до краёв,
Кажется, мой огонь погаснуть вот-вот готов,
Белый больничный свет выел печаль Земли,
Кажется, больше нет ни глупости, ни любви.
Видимо, мы висим в похрустывающей тьме,
Белый больничный свет еле дрожит во мне,
Лампа под потолком охотится на мотылька.
Боль говорит со мной голосом старика
О том, что вода во мне – хрипящий старик и есть,
О том, что огонь извне в меня помещается весь,
Лампа горит, и свет сражается с мотыльком,
Ты смотришь, как я тянусь, чтоб коснуться тебя рукой,
Чтоб пальцы мои прошли фалангами сквозь твой мрак…
Старик замолкает во мне, он знает, что ты – дурак,
Карточный балагур, скрывающий в тишине
Попытки меня забыть, но помнящий обо мне.
А я вижу свет вокруг обгорелого мотылька.
Боль говорит: люби… люби его, дурака…