О ШЕЯ ЛЕБЕДЯ! О ГРУДЬ! О БАРАБАН…
Думаю, многие помнят некогда популярного певца Вадима Казаченко. Лет тридцать назад он пел из всех утюгов: «Больно мне, больно, / Не унять эту злую боль. / Больно мне, больно, / Умирает любовь…» Всякий раз, когда я слышал этот незамысловатый припев, то ловил себя на мысли, что мне не хочется сопереживать исполнителю в синих шёлковых шароварах. Ему больно и даже больно-больно, а я не верю его «злой боли»…
Многие авторы, чьи рукописи стихов мне приходится редактировать в «Образе», почему-то полагают, что если требуется передать чувство одиночества, то достаточно раз десять повторить это слово в тексте, и будет убедительно. Стихи о любви? Обязательно должны быть слова «любовь», «любимый» и все производные. И вот ты читаешь про любовную любовь любимой любовницы — и снова! — не веришь автору.
Поэт разговаривает с читателем языком образов, метафор, аллегорий и ассоциаций. У Карела Чапека есть примечательный рассказ «Поэт» (1928). Кратко: автомобиль сбил насмерть нетрезвую старуху и скрылся, инспектор опрашивает свидетелей: увы, никто не запомнил марку автомобиля, ни цвет, не говоря уже о номере. Среди очевидцев был и поэт, самый бесполезный свидетель, по мнению инспектора. Однако под впечатлением от происшествия поэт написал стихи. И в них оказался зашифрован номер автомобиля: «О шея лебедя! / О грудь! / О барабан и эти палочки…» Так сознание поэта отобразило цифры номера: 2, 3 и 5.
Итог: поэзия иносказательна, и чтобы написать о любви, необязательно использовать это слово через строку. Да и частое употребление слова «душа» не сделает стихи более душевными…
ГЛАГОЛОМ ЖГИ, НО НЕ РИФМУЙ
«А вы недолюбливаете глагольные рифмы!» — в сердцах воскликнул автор, которому я вернул рукопись стихов на доработку.
Это так и не так. Как поэт-практик я стараюсь избегать глагольных рифм. Мне они кажутся слишком лёгкими, простыми, поверхностными. Представьте, вы спускаетесь в подземелье с сундуками, наполненными редкими сокровищами со всех просторов русского языка. Вам страшно, неуютно, вы спешите и хватаете первую попавшуюся на глаза кучку у самой двери. Выносите на свет божий, разглядываете, а там — копеечная бижутерия.
Только не надо опять про Пушкина! Двести лет назад в этих подземных сокровищницах ещё почти ничего не было, поэты как дети радовались любой блестящей безделушке.
Впрочем, так ли плоха глагольная рифма? Не так. Рифма рифме рознь. Есть попсовые рифмы, безыскусные и наглые: бежать-гулять; танцевать-молчать. А есть очень красивые рифмы, ядра — чистый изумруд: удивлять-удалять; бежать-ублажать и т. д.
«Да какая разница, какие у меня рифмы, главное суть!» Разница большая. Для русского регулярного стиха рифма очень важна. Именно рифма направляет автора, подсказывает ему нетривиальные повороты мысли, рифма помогает формулировать и точно передать эмоциональное состояние. Плохая рифма (бедная, приблизительная) часто ведёт автора на широкую трассу банальщины, делает стихотворение безликим, а иногда попросту косноязычным. И наоборот. Да, сами по себе изощрённые рифмы с «изподвывертом» не гарантируют художественной ценности текста. Но шансы всё же выше.
ДУША И СЕРДЦЕ
Недавно увидел (не в первый раз, кстати!) в редактируемой мной рукописи стихов что-то вроде: «Твоя любовь наполнила мне сердце, твоя любовь наполнила мне душу» (строки изменены, так как дословно цитировать не могу по этическим соображениям). Поэтессе, видимо, хотелось усилить эффект от нахлынувшего чувства: одного сердца показалось мало, и вот в следующей строке появилась душа. Хорошо же? Нет. Перебор.
Дело в том, что в поэтическом словаре слова «душа» и «сердце» используются как синонимы. «Сердце, тебе не хочется покоя», но «Душа обязана трудиться». Поэтому я рекомендую выбрать что-то одно. Если нужно вписаться в ямбический размер — берём душу, если в хорей — сердце. Если надо передать строгость звукописью — сердце (с…рдц), если хочется показать мягкость — душа (ша). Удобно. Ещё один подарок поэтам от великого и могучего.
Я ИЛИ НЕ Я?
Читаю рукопись стихов. Пожилой автор вспоминает «дела давно минувших дней». Вроде гладенько, а не цепляет. В чём дело? В глаголах! Автор пишет о юношеской любви и честно использует глаголы прошедшего времени — лет сорок прошло-то!
Пишу на полях рукописи: попробуйте всё перевести в настоящее время. И показываю, как это можно сделать. Автор (ура-ура!) прислушался и прислал новый вариант. И что же?
Стихотворение ожило и зазвучало! (Не привожу, так как не уполномочен).
Это известный приём: хотите усилить эмоциональный накал текста — пишите в настоящем времени. «Здесь и сейчас» всегда сильнее, чем «там и тогда». Если надо подчеркнуть временной лаг, сделайте это одним штрихом: оставьте глагол прошедшего времени в первой строфе. Этого хватит. А дальше — только глаголы настоящего времени.
Тот же эффект достигается при использовании личных местоимений. Лирическое стихотворение требует «я». Не ты, не вы, не он/она, а я! Давайте вспомним песни-баллады Высоцкого. Десятки образов: спортсмен, солдат, зэк, псих, рабочий, актёр, шофёр, дура в цирке (Зин) и даже як-истребитель (самолёт, между прочим). И всюду — от первого лица! Я отношусь к поколению, которое песни Высоцкого слушало с нелегальных кассет. Поэтому мы были уверены, что запрещённый автор фронтовик и наверняка успел отсидеть.
Итак: настоящее время в художественном тексте эмоционально сильнее прошедшего и будущего, а «я» сильнее, чем «он» и «она».
СЛИШКОМ ДЛИННАЯ СТРОКА
Своим авторам я часто привожу слова Бродского о том, что поэзия — это высшая форма существования языка. Высшая форма. Идеальная структура. Воплощённая красота. Даже визуальная. Не раз убеждался (и на своих стихах, и на чужих), что если какая-то строка — одна-единственная — заметно выбивается из силлабо-тонической строфы, значит, с ней, скорее всего, что-то не в порядке. Даже если размер формально соблюдён и на слух ничего не режет. Я вновь и вновь перечитываю непослушную строку: можно ли её переписать другими словами и ужать?
Настоящие стихи красивы даже на бумаге.
О НЕСУЩЕСТВУЮЩИХ ЗНАКАХ
В редактируемых мной рукописях то и дело попадаются несуществующие знаки пунктуации. Да-да, таких знаков нет, использовать их нельзя, но авторы почему-то об этом не знают. Они, возможно, рассуждают так: есть восклицательный знак (!), есть вопросительный знак (?), значит, любое их сочетание допустимо. Нет. Итак, вот неполный список несуществующих знаков:
…!
??!
!?!
...?
...,
ЖЕМЧУГ ПОЭЗИИ
Важный элемент служебного аппарата любой книги — прикнижная аннотация. Это очень краткий — буквально в один-два абзаца — пересказ содержания. Прикнижная аннотация размещается обычно на обороте титула — на странице выходных данных, сразу под ISBN.
К аннотации следует отнестись очень серьёзно: именно это описание попадёт в библиотечную карточку, по нему будут искать и оценивать сборник.
В приличных издательствах аннотацию всегда пишет редактор книги, так как тут требуется определённый опыт и знания. Но очень часто издательские онлайн-сервисы перекладывают это на авторов (и не только это). И тогда возникают редкие шедевры. Например, в книге одной сибирской поэтессы, о которой я ничего никогда не слышал, я прочёл в аннотации: «Каждое её стихотворение — настоящая жемчужина русской поэзии». Жемчужина! Каждое!
Аннотация должна быть информативной и отстранённой, без броских эпитетов и незаслуженных обобщений (выдающийся поэт, главное событие года и пр.). И не надо в книге, выходящей скромным тиражом 100 экз., писать, что она «рассчитана на самую широкую читательскую аудиторию». Это смешно.
Отсутствие аннотации является НАРУШЕНИЕМ правил оформления книги!
ОБРАТНО ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД
В поэтических текстах нередко встречаются так называемые плеоназмы. Подняться вверх, спуститься вниз, вернуться назад, бесплатный подарок и т. д. Как правило, я всегда делаю пометы в тексте в подобных случаях, привлекая внимание автора: может, он просто пропустил, глаз замылился, не подумал и пр. Но я никогда не настаиваю на переделке строки. Если автор использовал плеоназм сознательно, если он выглядит органично в предложении и даже функционален, то подобное отступление от норм и правил вполне допустимо. Это тоже часть инструментария поэта! Часто плеоназм добавляет строке энергичности, яркости: «подниматься вверх» звучит эмоционально сильнее, чем просто «идти вверх» или «подниматься», не так ли?.. Стихи — это же ещё и дыхание, и интонация, и экспрессия. Чуткий редактор поймёт и не осудит.
Но — иногда это просто речевая ошибка. И тут мы тоже начеку.
ХОТЬ ГОРШКОМ НАЗОВИ…
Нужно ли давать стихотворению название? Решать автору, разумеется. Моё профессиональное мнение: стихотворение с названием ЛУЧШЕ безымянного. Конечно, есть спасительные три звёздочки, но… Название помогает и автору, и читателю. Подбирая название, автор волей-неволей отвечает сам себе на вопрос: «Что я хотел сказать этими стихами?», а читатель сразу же получает подсказку, что же тут главное. Да и с утилитарной стороны, искать в книге стихотворение по названию гораздо удобнее, чем по первой строке (кто его вспомнит?). И аргумент для книжных эстетов: визуально стихи с заголовком выглядят всегда привлекательнее: в ведущих издательствах, например, в нашем «Образе», как правило, для заголовков подбирают красивый шрифт (часто рукописный). При стремлении современного книжного дизайна к минимализму, даже заголовок становится важным элементом оформления. А три звёздочки во всех шрифтах не дают подобного эффекта. Хуже всего — называть стихи, полностью повторив первую строку. Так делать не стоит.