Мариночка втайне очень гордилась собой. Ей удалось стать хозяйкой своей… нет, не судьбы, все-таки приходилось признать, что судьба вершится кем-то другим, повыше ее – жизнь то и дело наглядно демонстрировала это, - но она смогла стать хозяйкой самой себе! Долгое годы никто ее не замечал в офисе, так что она и сама-то себя не знала, но теперь… Теперь ее все уважали. И даже иногда просили ее совета в той или иной ситуации. И она давала эти советы – с видом искренним и благожелательным. А ведь у нее даже диплома о высшем образовании не было, и она не скрывала этого!
Нет, тому, чему Мариночка выучилась за последние двадцать пять лет, в институтах не учат.
Если Мариночку спросить о том, как она попала в город на Неве, то да – теперь это уже был миф, легенда. Мариночка, сгустив краски, повествовала о побеге из дома, пяти сутках, проведенных в плацкартном вагоне у туалета на верхней полке, единственном чемодане - и, разумеется, о тоненькой пачке денежных знаков, туго свернутых и спрятанных в лифчике платья, которое было на ней. Поезд прибывал на Московский вокзал в шесть утра. Мариночка вспоминала как страшный сон свой первый день пребывания в культурной столице... И все-таки она не пропала: устроилась уборщицей в трамвайное депо – там сразу же давали койку в общежитии. Осенью ее взяли в ученики водителя трамвая.
Уже весной она познакомилась с высоким атлетом, студентом четвертого курса какого-то технического вуза, и летом молодые люди вместе отправились в Геленджик. Там же они узнали о том, что Мариночка ждет ребенка. Вернулись с отдыха и расписались.
Отныне у Мариночки был муж, глубоко шокированная выбором сына свекровь, квартира – и никакого трамвайного депо: муж запретил Мариночке иметь что-либо общее с ее прежним миром. Было решено, что потом, когда ребенок родится и подрастет, у Мариночки будет еще возможность выбрать профессию и получить образование.
Но как раз эта часть истории Мариночку сейчас, по прошествии стольких лет, занимала меньше всего: то, что у нее вышло с молодым атлетом, Геленджиком и свадьбой, - было уделом многих. Почему-то никакого волшебства она в этом не видела. Она считала это само собой разумеющимся, ведь ей было двадцать, она была молода и красива - и знала об этом.
Последующие три года Мариночка разрывалась между ребенком и мужем, а муж в свою очередь разрывался между молодой женой и матерью, у которой шок от женитьбы сына так и не проходил, и то, что у них троих было каждый вечер в квартире – то было как раз-таки волшебство, впрочем, больше походящее на колдовство. Перед колдовством Мариночка была бессильна… Вдруг, безо всякой видимой причины, в квартире повисало напряжение, свекровь ходила вокруг нее и младенца кругами, наливаясь чем-то зловещим – потом следовала вспышка, буря слез, жалоб и даже мольбы, адресованные сыну, защитить ее от произвола невестки, - Мариночка все это время стояла здесь же, в комнате, и плакала. Молодой муж матери не противоречил, посматривал на Мариночку оловянными глазами и только ночью, в их полутороспальной кровати, не сразу, он становился прежним. Через три дня все повторялось.
Самым забавным в этом эпизоде могла показаться все возрастающая скупость мужа, как полагала Мариночка, переданная ему с молоком матери. В доме почему-то не было крышек для кастрюль, сковороды, скалки – так что Маринины пирожки были изготовлены вручную в буквальном смысле... Однажды Мариночка, вернувшись домой после прогулки с ребенком, принесла в дом новенький нож с зазубренным лезвием и коричневой ручкой для резки мяса и овощей - тем, что был у них на кухне, она не могла резать, - принесла и торжествующе протянула свекрови – в знак окончательного примирения после вчерашнего очередного скандала.
- Вот, смотрите! Это мы с Кирюшей сэкономили на проезде и купили!
Свекровь отпрянула, взвизгнув:
- Ты его купила, чтоб меня зарезать?!
Нож выпал из Мариночкиных пальцев на пол.
В полном соответствии с народной приметой, в дом тут же явился мужчина – сын, муж и отец. И грянул грандиозный скандал. Последний, потому что свекровь была неумолима: «Еще один такой раз - и я не выдержу», - тихонько поведала она сыну, держась рукой за то место, где у нее должно было быть сердце. Но так, чтобы Мариночка тоже слышала.
После развода, перенасыщенного нелепыми обвинениями, грязной ложью и взаимными претензиями, Мариночка очутилась в малюсенькой коммунальной комнате страшного на вид дома. Риэлторша уверяла Мариночку, что ей как раз-таки крупно повезло: дом стоял в очереди на снос, жильцам будут раздавать квартиры в новых домах, так что это даже хорошо, что Мариночка не одна, а с ребенком.
Вот отсюда рассказ о жизненном опыте Мариночки мог бы стать по-настоящему занимательным. Ведь теперь в нем была правда, и только правда – голая и сермяжная, как тогда выглядела Мариночкина комната и сама Мариночка.
От прошлой жизни ей досталась детская кроватка, повидавшая виды коляска-трость и малыш. И больше ничего. Ах нет, еще нож с зазубренным лезвием и коричневой ручкой. Тот самый, которым она намеревалась зарезать свекровь.
Мариночка хорошо запомнила тот момент, когда она осталась одна с сыном в голой комнате – как она провернула ключ в замке и, медленно развернувшись, привалилась спиной к двери. От нечего делать подняла глаза на потолок в желтых потеках, равнодушно оглядела свисающие обои, потом перевела взгляд вниз, на пол с подгнившим паркетом. Растерянно подошла к окну и уставилась вниз, не зная, как ей быть дальше. Тут взгляд ее упал на диван, стоявший прислоненным к мусорному контейнеру.
Диван!
Мысль еще не оформилась в голове у Мариночки, но она проверила застежку ремня в коляске спящего в ней сына - закрыта ли - и, набросив на плечи куртку, сбежала вниз.
Диван оказался чистым золотом – в том смысле, что когда-то был обит тканью с золотистой ниткой. Рядом с ним в луже с окурками и птичьим пометом сидел мишка кофейного цвета и улыбался. Мариночка долго стояла возле помойки и смотрела то на диван, то на медведя. Совсем рядом на детской площадке распивали пиво какие-то мужики и что-то шумно обсуждали. В какой-то момент говорящий смолк и посмотрел на Мариночку:
- Что, диван понравился?
Она растерянно кивнула, не решаясь заговорить. Кто-то из мужиков добродушно засмеялся, а один из них встал и, нетвердо ступая, пошел прямо на Мариночку. В итоге трое из них, четвертый остался на площадке, весело и дружно взялись за диван и потащили его к Мариночке на пятый этаж. Когда диван втискивали в дверь, у него отломилась ножка.
- Это ничего, девушка, мы еще лучше ножку приделаем! – воскликнул один из них, и все засмеялись. – Да правда! – Говоривший исчез, а когда вернулся – в руках у него было по кирпичу.
- О, как влитой встал! – обрадовался он, увидев диван, стоящий у окна, опустился на колени и стал пристраивать кирпичи.
- Ну, девушка, с таким диваном теперь… – Все опять засмеялись, кроме Мариночки.
Тут заплакал ребенок, и очень кстати: словно по команде, мужики смолкли, испуганно воззрились на Кирюшу, зашикали друг другу и тихонько стали выбираться из комнаты.
- Ну, если что – зовите. Мы вам и стол можем притащить, и стулья – да мало ли что понадобится! – сказал на прощание тот, что бегал за кирпичами.
Через минуту он снова возник на пороге - с кофейным медведем, с тем самым.
- Во какой зверь веселый, только постирайте его!
Остаток вечера, намывая комнату и разбираясь в немудреных пожитках, Мариночка косилась на свой новый диван и на сидящего в его уголке медведя, который после стирки нахохлился и больше не улыбался. А когда сын, напрыгавшись в кроватке, незаметно уснул, словно щенок в манеже, она бросила все и улеглась на диван, как была, в одежде, вытянулась в струнку, ощутив спиной, наверное, каждую пружину этого дивана… Она была почти счастлива.
Утром Мариночка проснулась другим человеком. Взяв с собой сына и документы, она отправилась в собес. Отстояла там колоссальную очередь на матпомощь. Затем обошла все близлежащие ясли-сады и нашла сад с пятидневкой. Далее в ее планах значилась биржа труда. Биржа труда послала ее на курсы машинописи.
Те веселые мужики с детской площадки больше не появлялись, а ведь время шло, на помойку то и дело выносили стол, стулья, книжные шкафы – вместе с книгами. В течение ближайших суток мебель исчезала. Мариночка, стоя возле помойки, беспомощно оглядывалась на какого-нибудь папашу, гуляющего с детишками возле площадки, на пэтэушников, слоняющихся у дома… Нанять грузчиков она не решалась – не знала, откуда они берутся и хватит ли у нее денег оплатить их труд… Хватит, наверное, но ведь был же еще холодильник, купленный в рассрочку, да, к тому же, Кирюше в сад требовались две пары ботинок.
Окончив курсы, она два месяца проискала работу, а потом, когда у нее закончились деньги ездить на собеседования, просто открыла старый справочник «Желтые страницы» и стала звонить во все фирмы подряд.
Так она и очутилась в издательстве, в котором трудилась по сию пору. Мариночка чувствовала, что не нравится тетеньке с кудельками пепельного оттенка на голове, сидящей напротив нее в кресле, та нетерпеливым голосом задавала вопросы, засыпала Мариночку терминами, значения которых она не знала, так что в конце концов Мариночка стала заикаться, нервничать все больше и больше и была уже не в состоянии даже просто «рассказать о себе».
Тут в кабинет вошел пожилой дядька в костюме, и тон женщины изменился, сделался сахарным: это был директор издательства. Он с веселым любопытством рассматривал Мариночку, словно та была мартышкой в зоопарке, наряженной по случаю приезда высоких гостей в платье с оборкой.
И когда Мариночке на другой день все-таки позвонили и пригласили выйти на работу, она была уверена, что взял ее Виктор Сергеевич, а вовсе не Агнесса Витольдовна, та тетенька. Впрочем, Агнесса Витольдовна так и сказала:
- Ну что ж, Мариночка, смотрите не подведите Виктора Сергеевича.
И Мариночка делала все, чтобы не подвести Виктора Сергеевича. Никогда не спорила с начальством, не конфликтовала с «девочками», всегда готова была задержаться до восьми, а то и до девяти вечера, делала все, что скажут, и угадывала то, что от нее потребуется, – и в какой-то момент ей не стало равных в коллективе. Со временем ей стали перепадать левые заказы, за которые хорошо платили, и этих заказов становилось все больше, и исполняла Мариночка их все лучше.
Однако она продолжала покупать только самое дешевое – и продукты, и мебель, и предметы гигиены. Натура свекрови, казалось, передалась и ей - через мужа? И ходили они с сыном по-прежнему только пешком, метро и загородная электричка были вынужденной мерой.
Вьюга, пурга в лицо, холод пронизывает до позвоночника, идти до поликлиники четыре остановки, и сын еще окончательно не выздоровел… Но Мариночка, помня новенький коричневый нож и ту бурю, которую он вызвал, держалась стойко. «Денег у нас, сынок, нет. Мы пользуемся только тем, что бесплатно», - без конца твердила она ему. Так что они шли и шли по пурге, то и дело проваливаясь в снег, если не попадали в колею. Сын скулил, а потом горько плакал и спрашивал у нее, очень несчастный, замотанный в шарфы по самую макушку, с трудом запрокидывая голову кверху, к ее лицу:
- А то, чем мы дышим, мама, это тоже бесплатно?
Себя же Мариночка на каждом шагу уверяла в том, что вырабатывает стальной характер, который так необходим одинокой матери, чтобы выстоять. Выжить.
Набегавшись за день, она изредка, урывками, смотрела телевизор. Ее интересовали, конечно, не новости, а фильмы, только что вышедшие в прокат, которые обсуждали «девочки» у них в издательстве. Все эти картины были, конечно же, про любовь. Однако у Мариночки в жизни ничего подобного не происходило - не происходило вообще ничего, а время неумолимо отстукивало вперед… Расстроенная, в недоумении, Мариночка выключала телевизор и подходила к зеркалу, видела там белое личико, голубые глаза, соломенные волосы - и ложилась на свой диван, сглатывая тайные слезы. Она всем своим существом ждала любви, только ее одной. Должен был наконец появиться тот, кто спас бы ее от этой жизни. И он в конце концов появился.
По выходным Мариночка повадилась подрабатывать в массовке на «Ленфильме». В сущности, это был единственный способ прикоснуться к блистательному миру звезд, к жизни, которая так волновала ее. Известный актер, а теперь еще и продюсер, уже начавший стареть и терять форму, но все еще не сходивший с обложек таблоидов, заметил белую кожу и голубые глаза Мариночки и пофлиртовал с ней раз, другой. В следующий свой приезд на «Ленфильм» он вдруг пригласил ее в ресторан! Мариночка ликовала: ведь это значило, что он ее не забыл! Она позвонила сыну, объяснила, что на работе аврал, чтобы он не ждал ее – ложился без нее и спокойно засыпал... Потом они оказались в его номере, и там он подливал и подливал ей какое-то вино, она беспрестанно смеялась... Наутро Мариночка проснулась одна. Ни актера, ни его вещей – даже записки не было. Только пятьсот рублей лежали на тумбочке. Вероятно, ей на такси.
Сгорая от стыда, Мариночка на цыпочках вышла из номера, прошмыгнула по коридору к выходу и выбралась из отеля. Домой доехала на метро. Сын еще спал. Она покормила его, отправила в школу и, как обычно, поехала на работу. Он не звонил ей, конечно, и не позвонил никогда… На «Ленфильме» она больше не появлялась.
А потом как-то сами собой настали лучшие времена. Десять лет понадобилось, чтобы их коммуналку расселили! Родители, вспомнив о дочери, что-то подарили, что-то подзаняли, и Мариночка смогла купить в спальном районе двушку. Ремонтом она занималась от души – чтобы было как у всех!
Благодаря постоянной экономии у Мариночки уже давно был счет в банке. Вряд ли она смогла бы ответить, если бы ее спросили, - на что ей эти сбережения, не лучше ли купить сыну лишний раз фруктов или сводить его в театр, а вернуться домой на такси… Но она помнила свой тот нож и свекровь. Оттуда все началось…
Впрочем, Мариночка и без банковского счета ушла очень далеко от той девочки в лапшовом свитерке, давящейся слезами на кухне свекрови. Очень далеко.
Начитавшись книжек типа «Полюби себя сам, и тогда тебя полюбят другие», Мариночка, проснувшись поутру, благодарила жизнь, каждый лучик солнца, садилась перед зеркалом и говорила себе, любимой, слова любви («Мое лицо – покрывало божественной любви. На нем нет ни пятнышка. Оно свежее, чем кожа младенца» и т. д.), а также всем предметам, окружающим ее, и… день проходил вполне себе сносно. Даже хорошо. И завтрашний, и послезавтрашний – размеренно, спокойно, в высшей степени умиротворенно. Конечно, на первых порах в голову Мариночки лезли разные подлые мысли (не могли не лезть) вроде той, что не может женщина, которой перевалило за тридцать пять, становиться день ото дня краше. Тогда лучик солнца, который благословляла Мариночка, нет-нет да и отскакивал от зеркала - и бил Мариночке прямо в глаз, в самое глазное яблоко, до слез. Мариночка хлопала ресницами, вглядываясь в свое отражение – и видела на своем лице гусиные лапки и мешки под глазами. Однако умные люди из тех же книжек убедительно доказывали, что эти мысли от лукавого, что это сознание заявляет о себе, а сознание следует игнорировать и работать на уровне подсознания. И Мариночка работала на уровне подсознания. И весьма успешно. Так, что могла бы с полной уверенностью переформулировать заглавие книжки: «Полюби себя сам, и тогда тебе не понадобится ничья любовь».
Вот тогда-то ее все и зауважали: она ведь больше не ныла! Она сумела организовать самое себя и свою жизнь. Научилась управлять собой и своей жизнью. Она была отныне хозяйка своих чувств, своих эмоций - раз уж ничего нельзя было поделать с обстоятельствами.
Все девицы вокруг бились в истериках от разводов, измен и сеточек на лице, а она, Мариночка, тихо торжествовала. Брала копеечные тени, смотрела на них с обожанием, любовно наносила их подушечкой пальца - и просто-таки светилась счастьем.
Перестав страдать, Мариночка вдруг научилась из всего извлекать пользу. Да, очень может быть, поначалу это было наносное удовольствие, но, как ни странно, искусственное удовольствие очень быстро сменилось подлинным, и Мариночке подумалось, что это, наверное, к ней пришла мудрость.
Она обожала свою квартиру – и не уставала сдувать пылинки с поверхностей своей драгоценной мебели и панелей специальным арсеналом тряпочек и средств для уборки. С удовольствием готовила на своей великолепной индукционной плите и перекладывала еду из своих кастрюль в веселые, разноцветные контейнеры для себя и для сына, уже студента. С наслаждением принимала ванну из трав по вечерам, а по выходным – с бокалом вина из «Пятерочки» просиживала за любимым сериалом (и хмурилась, если ее отвлекали в такое время звонком). Потом брала горный велосипед и колесила с любимыми шлягерами в наушниках.
Она сделала им с сыном загранпаспорта. Самое время было, вслед за всеми, ринуться галопом по Европам. Мариночка даже сходила в турагентство, еще чуть-чуть – и выложила бы ту кругленькую сумму, которая требовалась на перелет к теплому морю, отель и экскурсии. Вовремя остановилась! Ведь спустить за две недели так называемого отдыха деньги, которые копились почти год – это же шаг назад! Шаг назад – куда? А туда, к свекрови… Нет, пусть другие отказывают себе целый год в удовольствиях за удовольствие изнывать от длительного ожидания в аэропорту и фотографироваться у каждого памятника, а она… Она не может себе этого позволить. Слишком фатально она тогда заразилась от матери с сыном, фатально и смешно одновременно, она ведь, настоящая, такой не была!
Итак, Мариночка и дальше отказывала себе «в удовольствиях», пока счет в банке не возрос настолько, что необходимость во что-то вложить деньги сделалась очевидной. Вот тогда она впервые в жизни и задумалась, а не купить ли ей… машину? Тогда она сама себе станет туроператором…
- Вот куда мы поедем! – говорила она сыну-второкурснику и постукивала ноготком указательного пальца в карту, в местечко где-нибудь под Лугой, где находился монастырь, в который невозможно было добраться иначе, чем на машине. На машине - или пешком.
Да, совершенно точно, машина сделает их, до сих пор бегающих на метро тридцать минут пешком, свободными, абсолютно свободными! Жаль, что не бывает розовых машин. Но, может, тогда белую или серебряную? Походив по салонам, она узнала, что у авто есть марка и объем двигателя. Она уже присмотрела себе беленькую маневренную «Шкоду», как вдруг услышала вкрадчивые слова менеджера:
- Такая красивая женщина должна иметь машину комфорт-класса!
И Мариночка ушла из салона: мечта ее не вполне готова была к осуществлению. А когда нужная сумма была накоплена и она уже дотошливо вычитывала договор в салоне «Пежо», ей вдруг пришло в голову, что прекрасный белоснежный автомобиль, который она купит, как только поставит подпись там, где галочка, в любую минуту может превратиться в груду металла, да еще при этом забрать ее жизнь, жизнь ее сына, или, того хуже, сделать их калеками…
- Нет, я не буду подписывать, не буду покупать! – воскликнула Мариночка.
Менеджер посмотрел на нее с плохо скрытой ненавистью, а она внутри себя улыбнулась, почувствовав облегчение.
Однажды от нечего делать она зашла в ювелирный магазин. В нем продавались дизайнерские вещи. Штучные. Уникальные, как объяснила ей продавщица. Мариночка о таком раньше слыхала, но видеть… Видеть такого ей еще не приходилось. С благоговением она двигалась от витрины к витрине, во все глаза рассматривая гранаты в соседстве с бриллиантами, червленое серебро, белое золото с палладием и эмаль: ожерелья, браслеты, кольца, серьги. А продавщица! Мариночка была просто сражена ею. Она не имела ничего общего с молоденькими девочками, чьи мечты не шли дальше субботнего кино с кавалером и тонюсенького обручального кольца, она была настоящим специалистом своего дела, в брючном костюме, на каблуках, даже с пучком на затылке, в котором не было видно ни единой заколки – она была дамой! На прощание дама вручила Мариночке каталог, и уже дома, засыпая и просыпаясь с ним в руках, Мариночка нашла то, что было ей нужно: ожерелье из дымчатых топазов с бриллиантами. И, разумеется, массивное белое золото, много золота. Под снимком значились шестизначная сумма (без скидки – семизначная) и фамилия художника-ювелира, создавшего этот шедевр. Специально для нее.
Мариночка даже на работу взяла с собой этот каталог. «Девочки» с упоением листали его и взахлеб обсуждали, у кого что есть, кто кому что и когда подарил и сколько это стоило. Иными словами, кого во сколько оценили.
Вдруг Мариночку насторожил этот хор. Из него следовало, что бриллианты должны покупать мужчины женщинам, платить же за драгоценности самой – это «экзотика» и вообще «вещь, абсолютно неприемлемая для уважающей себя женщины».
Поразмыслив, Мариночка вынуждена была признать, что в словах «девочек» есть доля правды. Купить это ожерелье, а потом сочинять какие-то небылицы про несуществующего любовника? И ловить на себе многозначительные взгляды этой противной своры девчонок? Сказать, что купила сама? Мол, деньги девать некуда? Чтобы все они передохли от зависти? Действительно, какая-то сплошная экзотика. Нет, все это никуда не годится. Тем более что, видит бог, серьезное вложение денег – это, конечно, недвижимость…
И все-таки то ожерелье из белого золота не шло у нее из головы ни днем, ни ночью. Она спала и видела себя в нем…
Но ведь Мариночка уже очень давно отказалась от каких бы то ни было мужчин в своей жизни. Она не воспринимала их всерьез. Все они были для нее невиданными животными, к которым не знаешь, с какой стороны подойти – с какой стороны это животное лягнет.
Мариночка припомнила этих так называемых мужчин, которые у нее были… Их оказалось оскорбительно мало. С дрожью омерзения припомнила она и тех мужиков с детской площадки, которые ей пообещали помочь и исчезли. Потом перед ее мысленным взором возник актер – и она тут же залилась краской. Чтобы прогнать из памяти плотоядную, как теперь именовала ее Мариночка, улыбку актера, вызывающую в ней теперь только гадливость и стыд, она кинулась к рабочему столу. Монитор мигнул – это пришло письмо. Директор Виктор Сергеевич высылал добро на макет очередной книжки.
Виктор Сергеевич… Вот о ком она незаслуженно забывала все эти годы. Виктор Сергеевич и сейчас, по прошествии восемнадцати лет, смотрел на Мариночку по-особенному. А когда, бывало, выпьет на корпоративе, подсаживается к Мариночке и поглаживает ее по руке, заглядывает в глаза, шепчет какие-то слова на ушко – и улыбается, без конца улыбается, задумчиво, загадочно, с печалью в бархатном взгляде. Дальше этого не заходило. И все-таки Мариночка была уверена, что повышенные премиальные она получает не просто так. Особенно те, которые раздавались в конверте.
Виктор Сергеевич… Ему уже было за семьдесят, и он лечил какую-то онкологию – с переменным успехом. Жена Виктора Сергеевича, изготовившаяся к долгой и изнурительной борьбе за Виктора Сергеевича, к всеобщему изумлению, сыграла в ящик быстрее его. Детей у них не было. Зато были две квартиры, две машины, две дачи…
Как же на днях сказала Агнесса Витольдовна, принимая тот денежный заказ у человека из мэрии? Она сказала: «Несколько месяцев у нас точно есть». Мариночка не сразу догадалась, о чем она. А теперь поняла: все госзаказы брались на контроль Виктором Сергеевичем и выполнялись только при непосредственном его участии.
Мариночка представила себе, как в субботний вечер возникнет на пороге квартиры Виктора Сергеевича, аккуратная, подтянутая, с пучком блестящих волос на затылке, совсем как та дама из ювелирного магазина, с пакетом продуктов в руке, и чтобы обязательно на пакете было написано «Стокманн». Виктор Сергеевич, увидев ее такую, ахнет и загорится. А она произнесет:
- Виктор Сергеевич, вы меня простите ради бога, но я как представлю, что вы тут совсем один, без Галины Павловны... Мне, право, не по себе. Я так не могу, так нельзя. – И прибавит после короткой паузы, мягко улыбаясь в его изумленное лицо: – Позвольте я пройду на кухню, я тут кое-что принесла вам.
И застенчиво проследует внутрь, обдав Виктора Сергеевича шлейфом своей нерастраченной нежности. На кухне она приготовит легкий диетической ужин, на предварительную подготовку к которому у нее уйдет не один час времени. Виктор Сергеевич, конечно же, достанет из своих закромов настоящий французский коньяк, и это будет знак ей, Мариночке, что накрывать надо на ореховом столе в гостиной, а не на кухне...
Додумать до конца Мариночке помешало событие, потрясшее до основания тот глубоко упорядоченный мирок, в котором она жила и без которого себя уже не мыслила.
Пару недель назад сын притащил в дом девицу, но не на обед, как Мариночка было подумала сначала, а насовсем! У него ведь, оказывается, была своя собственная комната и право на личную жизнь! Повышенная стипендия у него и зарплата у девицы, учившейся на заочном. Да какой бы ни была эта зарплата и какой бы ни была эта девица!..
Мариночка еще никогда так не страдала. По утрам ее будили звуки с кухни – ее кухни, она шла на свою кухню – и там посторонний человек готовил завтрак ее сыну. Мариночка шла в ванную – и там наталкивалась на принадлежности чужого туалета. Мариночка шла к себе и в раскрытую дверь сына видела незаправленную кровать со смятым бельем – и ей становилось больно физически. Вечером она вынуждена была сидеть за столом третьей и слушать болтовню девицы, от жизнерадостности которой хотелось завизжать. Ночью Мариночка не могла уснуть, потому что вслушивалась в то, что происходит за стенкой. И хотя за стенкой было все спокойно, Мариночка могла не спать всю ночь, и утром, совершенно разбитая, отправлялась на работу.
Наконец, застав сына одного, Мариночка тут же подсела к нему:
- Кирюша, ты что? Разве я тебя для этого растила? Ты еще не готов! Ты знаешь, что сейчас ее главная цель – забеременеть? Окончите институт для начала, а там видно будет.
Мариночка не выплеснула еще и половины того, что у нее накопилось, как вдруг поймала взгляд сына, увидела идиотско-счастливую улыбку на его лице – и бросилась к себе, не сдерживая слез.
Все валилось у нее из рук, она ничего не могла делать… Да и зачем что-то делать, если вот-вот в их дом войдет она и кислород перекроется?
Мариночка не спала третьи сутки. Теперь она плакала ночи напролет. Когда сын заходил к ней в комнату – тоже плакала. Эта девица разрушила все. Ее присутствие было невыносимо.
Мариночка пыталась отключить эмоции и заставить работать мозг – и все равно она не могла понять, что происходи! Девица приносила в дом продукты, мыла полы, училась, работала, а на досуге придумывала каких-то кукол и шила им платья. С Мариночкой была вежлива и предупредительна. Встреть Мариночка эту девушку в магазине или в офисе, она бы, пожалуй, не имела ничего против нее… И вот, по прошествии трех суток без сна, Мариночку осенило: она просто органически не могла стать свекровью, влезть в ее шкуру, сродниться с мегерой, которая поселилась в ее доме две недели назад наравне с девицей. Все просто.
И когда девушка вдруг после завтрака простодушно вынула из сумочки новенькие портновские ножницы, блеснувшие на солнце лезвием: «Хорошие, правда?», измученная бессонницей и головными болями Мариночка вдруг ответила (слова вырвались сами собой, словно всегда жили в ней, безмолвные и невесомые, где-то там, в глубине, и просто ждали своего часа):
- Хорошие. Особенно если воткнуть мне в горло.
Пока потрясенная Мариночка обдумывала то, что она произнесла (или это вместо нее произнес кто-то другой?), девица исчезла, а с ней и ее пожитки.
Вечером Мариночка, словно приговоренная к казни, ждала сына. Конечно, девица ему позвонила и все рассказала, но он должен был прийти домой – если не объясниться, то хотя бы за вещами. Сын пришел, поужинал в одиночестве (Мариночка тряслась от страха у себя в комнате), однако было непохоже, чтобы он собирал вещи. И ночевать он остался дома. Когда же он и на следующий день пришел домой, как ни в чем не бывало, Мариночка догадалась, что молодые люди поссорились и что сын остается дома, с нею. Как ни в чем не бывало? Почти. Он просто не разговаривал с матерью.
«Ничего, голубчик, это у тебя пройдет, - повторяла про себя Мариночка, гремя на кухне сковородами, вернувшимися в полное ее распоряжение. – А спать с этой дворняжкой мой сын больше не будет никогда».
Только избавившись от девицы, Мариночка смогла почувствовать себя человеком. Позаботиться о себе. Додумать то, что не давало ей покоя: Виктор Сергеевич и она, Мариночка, его новая спутница жизни.
И Мариночка все додумала: все сложилось у нее в голове – все-все, и даже ее новая должность в издательстве, и даже прощальный ужин в честь проводов Агнессы Витольдовны на пенсию – и она сама, Мариночка, с полыхающими камнями на шее. Нескольких месяцев ей хватит за глаза и за уши, чтобы заполучить Виктора Сергеевича с его двумя квартирами, двумя дачами и двумя машинами – и с раковой опухолью в придачу.