- Прибыли, - бухнул Санька с ходу. - Кое-как нашёл ваше заведение, - принялся он объяснять медсестре. - Аэропорт забит людьми - присесть с детьми негде. А у меня их двое. Вот, - показал он спящую на руках девочку. - И там… Доча, зайди сюда.
На зов Санька в медпункт зашла девочка лет шести и присела на больничную кушетку рядом с мальчиком такого же возраста. Малыш, видимо, сидел давно в медпункте аэропорта и заморенно клевал носом. - Дайте нам справку в комнату матери и ребёнка. Иначе туда не берут, - посетовал Санька, мельком скользнув по малышу. – А самолёт наш только завтра утром…
До прихода Саньки дежурная медсестра тихо переговаривалась у окна с милиционером. Выслушав просьбу Саньки, попросила:
- Минутку, гражданин, помолчите, раз уж ворвались без вызова. Закончу с товарищем, тогда уж и с вами решать будем. Присядьте.
Санька покорно присел на кушетку, подладил на руках спящую полуторагодовалую дочку.
- Что же делать с мальчиком? - медсестра посматривала с досадой на малыша, ждала решения милиционера. - Отец мальчика снят с рейса, нуждается в лечении. Куда ребёнка пристроить? Мать телеграммой вызывать? Из Магадана скоро не прилетишь.
- Простите, - вмешался Санька в разговор. - Я тоже из Магадана. И если нужна помощь...
- Даа? А куда вы летите? - с интересом уставились и милиционер, и медсестра.
- Да здесь, в крае. Дня через два - назад, в Магадан. Детей к родителям везу.
- А вы не пьёте? – вдруг стала подозрительной медсестра.
Санька покраснел от неожиданности. Он действительно не употреблял горькой. А покраснел потому, что испугался: не поверят.
- Да нет, вроде, - тихо, но твердо сказал он.
- Все вы не пьете…Отец мальчика тоже утверждает, что не пьющий, а от самого перегаром на версту разит. Эпилептик на почве пьянства. Пришлось снять с рейса и госпитализировать. Вы что - на северах все так много пьёте? Беда с вами, с северянами. Как приходит рейс, так кто-нибудь да попадает к нам. То эпилепсия, то белая горячка… Ваши документы…
Милиционер внимательно изучил паспорт, передал документ медсестре. Медсестра отложила паспорт под настольную лампу, обратилась к мальчику на кушетке.
- Коля, дай дяде место… А вы положите девочку, не держите на руках.
- Документы у гражданина в порядке, пойду к отцу мальчишки. Может, согласится отправить его к матери назад в Магадан, - объявил милиционер.
Санька устроил спящую дочку на кушетке, присел перед мальчиком. - Полетишь со мной к маме?.. - тронул его, почти спящего, за подбородок.
В первую секунду, после того как мальчишка поднял грязное от засохших слез личико, Санька готов был поклясться, что ему померещилось, что он заснул на ходу и все, что происходит в медпункте - это сон. Но ошибки нет: да, это он, Колька. Те же Тонькины глаза, та же виноватая улыбка… Нехорошо стало на душе у Саньки. Но Колька помнить его не мог.
- Тебя… Коля звать? А фамилия у тебя, какая? - тихо спросил Санька.
- Коля… - Знал мальчишка и свою - его, Санькину фамилию. Ошибки нет: это Тонькин и его… Санькин сын.
2.
Человек, с которым следовал мальчишка, был в глухой запертой комнате в конце коридора медпункта. Санька узнал его. Хоть и прошло три года. И виделись-то они один раз в жизни.
Женился Санька Смолокуров рано. Сразу же после армии. Взял Тоньку с ребёнком. С грудным. Никто не знал, почему он так поступил. Все были против женитьбы. Но у него любовь. С первого взгляда. Не попрешь… Расписались. А чтобы убраться подальше от злых языков и нарекания родителей, через полгода решили они с Тоней податься на Север. Он шофер, работу всегда найдёт. Она посидит год-другой с Колькой, а там и её куда-нибудь пристроит. Тоня согласилась.
Ехал Санька с Тоней не на пустое место. Друг у него армейский жил на Севере. На золотом прииске. К нему и ехал.
Первое время друг помог. Жили у него на квартире. Работать устроился. Потом дали Саньке домик с печным отоплением. И началась жизнь. Хорошая жизнь. Курсы «белазистов» закончил, золотые пески на полигонах возил, уголь с разреза.
Маленького Кольку, которому пошёл второй год, устроили в ясли. Тоня пошла работать на автозаправку.
И доволен был Санька жизнью. Собой. Сынишкой. Тоней.
Приедет из рейса ночью, стук-стук тихонько в дверь, а дверь – раз и распахнулась. Будто чувствовала Тоня. Когда он появится, ждала.
Он за столом, а она - напротив. Сидит, улыбается. «Хорошо живем?» - спросит он. «Хорошо, - довольна Тоня. - Только вот дома ты мало бываешь». «Погоди, Тоня, я же для тебя…» Но что он может ещё сделать для неё, Санька не мог сказать. Любил… И всё шло хорошо. Так на Севере прожили год. А потом началось.
Часто теперь по ночам Санька громко стучал дверь, ждал, пока Тоня встанет и откроет. Бывало, и спать ложился голодным.
- Денег что ли нет? - ворчал сдержанно на жену Санька. - Зарабатываю десятки тысяч, а в холодильнике хоть шаром покати.
- Заныл. Заныл, - кривилась раздражённо Тоня. - Я тоже работаю. Мог бы и в столовую на трассе зайти. А у меня времени у плиты стоять нет. За Колькой стало некогда присмотреть.
- Деньги есть, холодильник затаврить нетрудно, - упрямо гнул свою линию Санька. - Откуда им быть? - изумила известием Тонька. - Я, голая должна ходить?
Санька молчал. На Севере бабы избалованные, меха им подавай. И Тонька туда же, думал он про жену. Да и красивая Тонька, в дерюжку не оденешь - раз живём. Сам же он мечтал скопить денег на добрый дом в Сибири. Засыпал. Проходила обида. На Тоньку ведь, не на кого-нибудь.
А утром опять гараж, опять баранка и долгая, как жизнь, присыпанная угольной крошкой дорога. Не обидчивый он. Тонька ведь обижала. Да и обижала ли?
Однажды на угольный разрез он съездил быстро. Удачно попал: не было очереди на погрузке, без волокиты оформил и накладную. И в четыре утра уже притормозил машину в конце проулка. Это чтобы соседей не беспокоить.
Идет домой, снежок под ногами хрустит, плечи ломит от усталости, а жизни рад. Тонька не ждёт, – спит тетеря. Обещал только к обеду.
Постучал тихонько в дверь. Подождал. Опять постучал, – не слышит. Громче бухнул. Тишина. Прошёл к окну на кухне, позвенел монетой по стеклу. Тихо и темно в доме.
И ёкнуло сердце. Кинулся Санька к двери, да и рванул в сердцах за ручку. Не выдержал крючок, слетел с петли.
Щелкнул Санька выключателем, а в его доме мужик одевается. Руки тряские, нога в штанину брюк не попадает. А Тонька, паскуда, груди бесстыдно развалила - простынка по пояс – лежит и курит. Глубоко так затягивается.
Ошалел от такой картины Санька. Ничего понять не может.
- Что же ты делаешь, тварь, а?! Ты бы хоть сына пожалела…
Тонька продолжала курить.
- Что же ты наделала… - шагнул Санька к Тоньке.
- Земляк, поосторожнее, - подал голос мужик.
Санька резко крутанулся к нему.
- А ты дуй отсюда, пока чем-нибудь тяжёлым не заработал. И эту тварь прихватывай…
Тонька отпрянула к стенке, прикрылась до подбородка простынкой.
- Вставай, собирайся и уходи с ним. Слышишь?!
- А сын?..
Маленький Колька спал рядом в кроватке. Печка натоплена, в доме тепло, парнишка раскрылся, раскинул ручонки и сладко посапывал. Сын всегда встречал Саньку радостной суетой. Шел навстречу, тянулся на руки.
- Сын… Хорошо, досыпай ночь. Я в кабине переночую. Но чтобы утром и духу твоего здесь не было!
Утром Санька не пошёл домой. Разгрузился и опять погнал на угольный разрез. Еще сутки мотался, выбивал из души тоску, ярость, злобу, прежде чем идти домой… Он… готов был её простить, ради Кольки…
А дома ждала его пустая до звона квартира. Даже занавески с окон - и те поснимала Тонька. Детская кроватка щерилась на Саньку голой сеткой, в шкафу-самоделке белели только три его рубашки: увезла со своим хахалем Санькины.
И плюнул Санька. Он не запьёт. Не такой. Пусть не думает и не ждёт Тонька. Но только нужно уехать. Иначе при встрече с ним Санька за себя не отвечает…
3
Приехал Санька в Магадан ранней весной. Устроился работать в автобусный парк. И опять пошла жизнь. Про Тоньку как-то и забывать стал со временем. Выгорело всё в душе. Будто и не было её в его жизни. А вот сегодня, в этом аэропорту, вспомнил, увидел жизнь свою прошлую, как вчера. А этот рыжий, не бритый, с запойными кругами человек - тот ночной Тонькин гость.
Милиционер объяснил расклад с мальчишкой.
- Вашего сына этот мужчина заберёт и доставит в Магадан к матери.
- Сына?.. Я здоров. Выпустите меня. Я в отпуск лечу… Да, пусть забирает…
К родителям Санька прилетел с тремя детьми. Кольку узнать мать не могла: грудным был, когда с Тонькой уехали на Север.
- Ну и дурачок же ты у меня, - стала бранить Саньку мать. - Своих тебе мало. А ну как заболеет в дороге. Горя потом не оберешься, с чужим дитём, случись, что… Добрая ты душа, сынок у меня…
Хорошая у Саньки мать. Когда сходились с Тонькой, ворчать ворчала, но вечеринку честь по чести справили. Только не полюбилась матери Тоня. Она была приезжей. В магазине работала. Многое про продавщицу трепали, про дела её «хорошие»… Только Санька не знал. Служил. Приехал. Увидел. Женился. И вот…
Галина - жена его теперешняя, женщина серьезная. А главное - надежная. Для Саньки честность - главное в человеке. Не легко ему далась эта вера в женщин после Тоньки. Галина дочку ему родила. Старшая дочь Галины - от первого мужа - привязалась к Саньке, как к родному отцу. Осенью в школу пойдёт. Всё как у людей.
На обратном пути Санька зашел в медпункт. Пусть знают, что с маленьким Колькой всё в порядке. И в Магадане их ждут. Телеграмму отослал.
- Молодцы! – медсестра словно и не покидала медпункта все эти дни. – Быстро вы обернулись. А папа мальчика улетел. Не захотел лечиться. Сказал, что отпуск полгода, в Рязани подлечится. Ну что, малыш, не обижает тебя дядя?
- Это не дядя, это – папа, - насупился Колька.
- Как, уже и папа?! А как же тот папа? - развеселилась медсестра.
- Тот папа - не папа. Он плохой, водку пьёт, маму обижает. Мама плачет. Этот папа лучше. Он добрый… - слова ребёнка больно кольнули Саньку: забрать бы мальца. Да кто отдаст…
- Они там с моей старшенькой уже и бабушку делить начали. Ехать не хотел, - вздохнул Санька. - Улететь вот не можем. Транзитного билета нет, а в кассах всё продано.
- Что вы говорите? И телеграмму уже дали? - взялась за телефон медсестра. - В Магадане вас будут ждать, а вы не прилетите. Поможем.…
В Магадане Санька намеренно вышел последним из самолёта. На руках он нёс спящего Кольку, которого закутал в свою меховую куртку. В пальтишке Колька мёрз и там, в Красноярске. На Колыме же мела ещё позёмка по взлётной полосе.
Намеренно, последним вошел Санька и в здание аэровокзала. Обшарил взглядом встречающих. Тоньки не видно. Облегченно вздохнул. Боялся он встречи с Тонькой.
Обошёл нижний этаж. Мест свободных в креслах нет. Сквозняки. Людно. Решил подняться на второй этаж - там теплее.
Тоньку он узнал в спящей женщине сразу. Вернее, не её, а другую, измождённую молодую женщину, так похожую на Тоньку.
Или от пристального взгляда, или от предчувствия, Тонька открыла глаза.
- На вот… Кольку тебе привёз, - негромко сказал Санька. - Спит. Пусть спит.
Тонька поспешно уступила кресло. Положили в него Кольку. - А куртка? Подожди, я его раскутаю… - заискивающе забормотала.
- Не надо. Разбудишь. Так похожу. Всё равно до утра ждать.
- Добрая ты душа, Саша. Какой был, таким и живешь. А я вот…
Санька дальше не слушал. Вялой походкой спустился на первый этаж, вышел на улицу и подставил лицо упругому весеннему ветру.
Белая ночь яснела, полоскала своим чистым светом сопки. Тихо шипя шинами, к автобусной стоянке подходил первый рейсовый до Магадана.