ЭЛЛИНСКИЙ САД
Что человеку на старости надо
если цветение райского сада
видит, как будто во сне, по утрам,
Эллинским садом становится сам?
Без проволочки лёгкие роды:
почки, листочки… буйство природы.
Ветер в бессмертных ветвях-волосах
и облака, как цветы, в небесах.
Как же уместны здесь горние мысли
о красоте и могучести жизни!
Вешние чувства? Лишь стоит посметь.
Жизнь — как искусство обманывать смерть.
Жизнь без конца в беспредельной вселенной
с радостной, сладостной, вечно мгновенной
вспышкой божественного бытия
неповторимого сущего Я.
***
В молодости, сопряжённой с крайностью
в деле, а не только на словах,
представлялись мне сентиментальностью
песни и стихи о соловьях.
А сейчас? Пожалует бессонница,
мысли вразнобой заголосят,
голова тяжёлая — как звонница.
И спешишь из дома в майский сад.
Звёзды — как цветы на чёрных ветках,
хоть рукой в букет их собери.
И со всех сторон земного света
арии выводят соловьи.
Каждая по-залихватски броская.
И такой концерт по сердцу мне.
Разве это радость стариковская?
Радость жизни на родной земле.
***
Молодые яблоньки мои,
древние ночные звездочёты,
облетают майским цветом дни,
не унять разбуженной природы.
Заговорных чародейских книг
не найти для чудосотворенья.
Не остановить прекрасный миг
сладостного пылкого цветенья.
Выдумал бы я и сам слова,
чтобы вышла времени помеха,
да к плечам прилипла голова
грешного земного человека.
Выросшие саженцы мои,
в жизни всё у вас ещё в начале,
соком жизни время напоит.
А меня, увы, вином печали.
Скоро ль, нет ли, а придёт пора
и для вас, бушующих цветами,
повторится радости игра.
Но меня уже не будет с вами.
***
В желанье выбрал новую звезду.
Хотелось бы уютно встретить старость
в цветущем приусадебном саду,
дарующем приятную усталость.
Белить стволы и обрезать суки,
лечить кору деревьев после спячки,
и наблюдать, как майские жуки
срываются с листвы берёз с горячки.
Ходить по одуванчикам, косить
ручной косой медовые соцветья,
сажать растенья, вымакав в грязи
их корешки… и думать о бессмертье
всего-всего живого на земле,
что было, есть и будет неизменно,
что по родному дорого так мне,
и для кого моя судьба мгновенна.
Старик и сад. Классический сюжет.
Пусть всё на белом свете повторимо,
я всё равно скажу природе: «Нет,
как я люблю, ты только мной любима!
Ответь же мне цветением садов,
прощая протестующую ноту.
Однажды я безропотно готов
с землёй, как всё живое, слиться плотью».
***
Щебечет птица, лает пёс,
гудит надрывно автотрасса…
Я тишину в себе принёс
развязкой долгого рассказа.
Совсем недавно жизнь, смеясь,
пером строчила непрерывно.
Со словом музыка лилась.
Не предвещавшая обрыва.
Когда гремящий водопад
я проскочил? Не знаю даты.
Всё сразу сбылось невпопад.
И звуки пали, как солдаты.
И я услышал тишину.
И слово зашипело пеной.
Так выражая глубину
хранящей музыку вселенной.
О, тишина! Какая мощь
сокрыта в высказанном слове
Отца, которое как дочь
в молчанье держишь на засове.
Под старость я с земли к тебе
на место жительство прописан.
Твой раб, покорнейший судьбе.
Твой, тишина, безмолвный писарь.
***
Листва пленительна, но мне милей
молчанья сёстры — хвойные иголки.
Как медленно восходят к солнцу ёлки,
скользя по свету лапами ветвей!
Неожидаем переломный год,
когда в растущий подростковый голод
хватают корни землю, как за горло,
царапают иголки небосвод.
А там уж всё — от хватки не уйти.
Лишь наблюдай, как год за годом к крыше,
к коньку, трубе и наконец-то — выше
летит вершина, к млечному пути.
И всё молчком, как будто бы в укор
всему, что оживает только летом,
а зимней стужей не в ладу со светом.
Такой и я суровый фантазер.
***
Этот год хорош цветеньем вешним,
будто обезумили сады.
Густо зародились на черешне,
как созвездья, млечные плоды.
А за ними виноградом груши,
яблоки — горстями на ветвях.
Облака барашками, пастушьи,
подхватить с собой их норовят.
Прошлым летом с дружными дроздами
спорил я за сладкий урожай.
Их пугал шестами с ветряками,
вешал сетку, чучело сажал.
Бесполезно. Радостные птицы
спозаранок учиняли пир.
И у солнца хлопали ресницы
в удивленье на пернатый мир.
Что мне делать нынче — я не знаю.
У дроздов пополнилась семья.
Не бывать большому урожаю.
Не стрелять же в стаю из ружья!
Не пускать же под топор черешню!
Тянется всё выше каждый год.
И завидев птиц в просторе вешнем,
зацветает, словно бы поёт.
***
Я с веком заключил пари
o смысле жизни неизвестной.
Гамак, как парусник, парит
над голубой безмолвной бездной.
На спор закладывая плоть,
очнулся в вековых скитальцах.
Как будто дунул сам Господь
на пёрышко в разжатых пальцах.
Лечу, и вовсе дела нет,
кому заметен я и близок.
Мне нет ни имени, ни лет.
Бесчислен родословный список.
Растаю в сфере голубой
без сожаленья и унынья,
земле оставив, как прибой,
присвоенное бездной имя.
***
Давно ли сирень вдохновляла цветеньем,
жасмин вовлекал в фантазийный полёт?
Давно ли из окон вишнёвым вареньем
так пахло, что день замирал у ворот?
А нынче? На солнце как будто заплатка.
И флоксы духами забрызгали сад.
И яблоням в яблоках грезится сладко,
что звёзды об их красоте говорят.
И просится в пальцы пахучая пижма,
когда по грунтовке шагаешь пешком.
И люди друг к другу становятся ближе,
когда попивают чаёк с чабрецом.
Ах, август, мой август! Кудесник медовый,
ты жизнь разливаешь по дням, как вино.
И длится, и длится наш праздник домовый,
со всем, что живое, во всём заодно.
Я знаю, что скоро промчится виденье,
осенние астры завянут в саду.
Но эти дарящие вечность мгновенья
я буду лелеять, пока не умру.
ЖИТИНКИ
Благие дни. Сердечно дороги.
Житинки тают на весу.
Вчера мы праздновали Сороки.
Мистично кликали весну.
Искал я жаворонка в небе.
А ты из церкви принесла
запечатлённый в постном хлебе
прообраз вешнего посла.
Я мастерю с утра скворечник,
предчувствуя — летят скворцы.
А мелодичный стук сердечный
разносится во все концы.
Смотри — житинки невесомые,
как снег, упали на карниз.
Весной их видят все влюблённые.
Житинки предвещают жизнь.
***
В саду, где гладко скошена трава,
в узорчатой листве, как будто в сетке,
висит моя ребячья голова,
как яблоко незрелое на ветке.
Я в жизни повидал и зло, и смерть.
Так отчего, как юноша влюблённый,
боюсь её возвышенно презреть?
Старик, а всё — коленопреклонённый.
Не от того ли, что и день, и ночь
меня пленяют чарами июля?
Как во хмелю, мне благостно; не прочь
прослыть я другом бражного разгула.
В моцартианстве вызревший июль,
в который раз, не зная мрачных тягот,
ты щедро даришь мне волшебный куль
свободных чувств, как ароматных ягод.
В рождённые их музыкой слова
всей сутью прорасту, весь мир объемлю,
пока моя ребячья голова
не грохнется бесчувственно на землю.
***
Собака попросилась в дом.
Желанье друга означает,
что волчий ветер за окном
недружелюбно лес качает
и рвёт деревья, словно пасть
воздушная рябит клыками;
что можно запросто пропасть
в неравной схватке с чужаками,
чьи силуэты в плевре туч
страшней невиданных чудовищ,
как будто россыпь с горних круч
мифологических сокровищ.
Входи, дружок. Холодный пол?
Плотнее закупорим окна,
запустим газовый котёл,
разбудим миф, который соткан
тысячелетьями из снов,
простых мечтаний и желаний,
а не магических основ
из книги тайных заклинаний;
который справится с любым
чудовищем неистребимым;
в котором всякий пёс любим
своим хозяином любимым.
Мы будем слушать целый вечер,
как от бессилья плачет ветер…
***
Всю ночь природа за окном
ворочалась лесным медведем,
гудел железной крышей дом,
как будто в полудрёме бредил.
Я просыпался в темноте
и, слухом погружаясь в звуки,
лежал, как в вечной немоте,
мой сон принявшей на поруки.
О чём я думал? Обо всём
одновременно; странно мысли,
как будто хлюпанье веслом,
терялись где-то в тайной выси.
Казалось мне — я имярек,
в дремучий лес забредший странник,
чья речь — теченье древних рек,
чьи чувства — дикий конопляник.
А утром, выйдя из воды,
текущей медленно в бессмертье,
я вновь ступил на путь беды
разверзнутого лихолетья.
С тех пор тоскую я — о том,
что напророчил сон невнятный,
когда природа за окном —
как зверь, а ход времён — обратный.