КРЕСТ
В нашем небольшом городке, рядом с польской границей, находилась древняя православная церковь, а вдали возвышался огромный из красного кирпича действующий католический костёл, построенный примерно около два столетия назад. Верующих в церковь и костёл ходило не много. Но постоянными прихожанами были старушки и старики не только в церковные праздники, да и в обычные дни. Они, как живые огоньки, поддерживали веру в Бога в душах людей, уставших в старости от обыденных забот, а, может, и от самой долгой жизни на земле.
На территории костёла, перед входом в него, установили большой деревянный крест, и все прихожане, прикладываясь к нему, становясь на колени. Голубая краска на кресте от времени потемнела, но дерево не гнило и не трухлело.
Один старый человек, которому люди дали прозвище «Блажной», приходил сюда каждый день. Горожане и жители окрестных деревень привыкли к его присутствию в мире, но относились к нему по-разному: кто безразлично, кто с сочувствием, кто с состраданием.
Зимой и летом «Блажной» ходил босым, без шапки, в лёгкой одежде с чужого плеча. Когда он обычно стоял в трескучий мороз на коленях и молился у креста, из-под коротких штанов торчали голые красные пятки, а длинные седые и клочками подстриженные волосы развивались на ледяном ветру.
Древняя старушка, жившая в молодости недалеко от его семьи, рассказывала, что «Блаженный», (Так она называла «Блажного»), не был больным отроду, а это случилось в связи с сильным психическим потрясением, приведшее его к такому плачевному состоянию.
Его родители были обедневшими помещиками и работали сами на себя. Мальчик хорошо учился, проявляя хорошие способности. За ним никто не замечал дурных наклонностей и болезненного состояния психики.
В молодости он вовремя женился, обзавёлся, семьёй. Родилось две дочери, как многие считали, красавицы. Дочерям тогда было примерно по 12 и 8 лет.
В ту суровую зиму, когда всё случилось, жители городка, в которой они жили, зная, что будет редкая по холоду зима, запасались дровами, ремонтировали печи, утепляли окна. Ещё осенью «Блаженный» договорился с печником сложить большую новую печь. Работа была завершена задолго до морозов и «стала» в «приличную» сумму. Хозяин не смог сразу оплатить всю её и доказывал печнику о непомерной стоимости работы и материалов. Спор закончился ничем. Но стороны как бы во всём согласились и полюбовно разошлись.
И вот пришли настоящие морозы. «Блаженный», его жена и дочери не могли нарадоваться на свою новую печь и возносили славу Богу за это непредвиденное реальное счастье.
В тихую звёздную ночь вся семья мирно уснула… Под утро первым проснулся «Блаженный» с сильной головной болью. Он пытался подняться, но его так «повело», что он ничком упал на пол. Он ползком дополз по входной двери и настежь открыл её – в лицо дохнуло обжигающим морозным воздухом. «Блаженный» некоторое время лежал на пороге без движения. Когда мозг стал приходить в сознание, он попытался закричать, но голос оборвался уже в груди и захрипел, как раненый зверь.
«Блаженный» понял, что надо срочно будить жену и детей. Но в доме стояла страшная тишина. Последним усилием воли он втащил себя назад в дом, дополз до кровати и ухватил жену за руку. Она этого не почувствовала и не пошевелилась, он потянул её на себя, и она без звука, как мёртвая упала рядом с ним. «Блаженный» дотянулся до ведра с холодной водой и опрокинул его на голову жены. Ведро звякнуло, жена зашевелилась, потом приподняла правую руку и застонала. У него промелькнула одна настойчивая мысль: надо срочно…срочно… всех спасать…
«Блаженный» ползком потащил жену к выходу. Сознание медленно прояснялось. Он сел у двери рядом к ней. Она медленно приходила в себя, трудно выговаривая какие-то слова. «Блаженному» опять стало плохо. Он, как бы провалился в чёрную пропасть, а когда открыл глаза, увидел, что жена уже сидит около входной двери, тяжело дышит и жадно хватает морозный воздух.
Никто не знает, сколько прошло времени. «Блаженный» с женой с большим трудом попытались добраться до детей, чтобы их разбудить. В ночном свете им показалось, что они спокойно спят. Мать на коленях подползла к детским кроваткам, дотронулась до их тел и вдруг упала без сознания на пол. «Блаженный» из последних сил прикоснулся к ним: его руки и мозг обдало смертельным холодом.
Похороны детей оказались трагедией для всех жителей городка и окрестных деревень. Такого никто не мог припомнить, чтобы от угарного газа люди могли умереть.
Всё, что положено в этом случае, было совершено. Вечером гробики с детьми установили в костёле, чтобы на следующий день похоронить.
Утром безутешные родители вместе со многими жителями деревни пришли в костёл отдать последнюю дань покойным детям.
Привратник долго открывал промёрзший входной замок. Но, когда двери открылись, всех потрясла страшная картина: старшая девочка в тонком похоронном платьице сидела у двери, а её сестрёнка, скорчившись, лежала в гробике.
Как случилось, что угоревшие дети в сильный мороз ожили и пытались выйти из костёла, но двери были закрыты. Они замёрзли в зимнюю ночь. Смерь второй раз взяла маленьких ангелов в свои вечные объятия.
Их мать застыла, как каменная, её крик потряс стены костёла, витражи зазвенели, она упала на гроб малышки и скончалась в предсмертных судорогах.. Звон витражей долго витал в морозных сводах.
На похороны отовсюду пришло много людей. Среди них бродил «Блаженный», никого не видя, не слыша, ничего не понимая. Многие слышали, как из его горла вырывалась хриплая фраза: «это мой крест,..это мой крест»…
Среди народа ходили слухи, что в ту ночь в их новой печке кто-то перекрыл дымоход.
Ещё год или два этот человек, которого уже называли не «Блажным», а «Блаженным», приходил каждый день молиться к кресту. В один из морозных февральских вечеров его обнаружили под крестом без дыхания, заметённого лёгкой позёмкой.
СКРИПКА СТРАДИВАРИ
На приемные экзамены в музыкальную школу шёл поток детей. Родители толпись у дверей зала: то затихали, то бурно шептались после очередного, раскрасневшегося, счастливого, а иногда, заплаканного, экзаменуемого ребёнка.
Но один чисто одетый маленький мальчик стоял в одиночестве. Родителей с ним не было. Его красивое розовое личико пылало внутренним огнём, глаза светились голубыми звёздочками. Он со страхом подошёл к двери, из которой с громким рёвом выскочила девочка, и тихо застыл. Оттуда, как гром, раздался мужской голос: Иванов, следующий!
Мальчик через маленькую дверную щёлку, бесшумно проник в зал. Там стоял большой стол, за которым сидело несколько человек, и все они вместе сразу посмотрели на него. Тётя, сидевшая ближе всех, попросила подойти ближе, и сказать на каком инструменте он хотел бы играть?
- На скрипке Страдивари, - ответил мальчик. Все громко рассмеялись.
- А, может быть, тебя зовут Антонио? спросила другая тётя журчащим голосом.
- Нет, меня зовут Антоша, осмелев, ответил он, и подошёл к столу.
- А оттуда ты знаешь о скрипке Страдивари?
- Мне бабушка рассказывала о ней!
Вначале его попросили что-нибудь спеть, потом постучать карандашом по крышке рояля так, как стучал старенький дяденька, а тётя сыграла на рояле незнакомую песенку и сказала пропеть её. Антоша старательно выполнял все задания. Он чувствовал, что его не ругают, а все хорошо к нему относятся.
Приёмная комиссия отметила отличные способности застенчивого мальчика и решила принять его в школу. Ему было шесть лет, а для обучения игре на скрипке возраст был уже «пожилой». Но опытный старый педагог Грушевский учуял в Антоше то, что другим учителям не сразу было видно. Он низко склонился над дрожащим от волнения мальчиком, погладил его по головке и что-то тихонько вкратчиво говорил ему.
Когда Антошу отпустили, заведующий струнным отделением Бронфман начал резко возражать о решении приёмной комиссии. Он считал, что уже поздно учить в этом возрасте ребёнка игре на таком сложном инструменте, как скрипка. К тому же, веками существует традиция, что готовить детей к занятиям на скрипке начинают в раннем детстве, да и то в интеллигентных семьях. Когда Бронфман почувствовал неуверенную поддержку его мнения ещё двух педагогов, то предложил принять Антошу в школу для обучения игре на каком-нибудь народном инструменте или, например, на трубе. Но Грушевский в запальчивости сказал, что возьмёт ребёнка в свой класс на персональную ответственность.
На занятия в школу Антошу, как правило, водила бабушка. Она постоянно контролировала учёбу внука, хотя и не имела музыкального образования. Грушевский достал из своего антикварного «запаса» для нового ученика скрипку-четвертушку. Она Антошке так понравилась, что он почти не выпускал её из рук.
В первый год учёбы Антоша делал поразительные успехи. Он быстро освоил весь начальный скрипичный репертуар для детей его возраста и уже играл более серьёзные произведения, доказав всем, что Грушевский не ошибся в своём выборе ученика. На занятиях по сольфеджио Антоша молниеносно писал музыкальные диктанты, потому что у него обнаружился абсолютный слух. Музыкальная память его была поразительной.
Как-то Грушевский спросил бабушку, почему родители не приходят в школу и совсем не интересуются успехами сына? Бабушка уклончиво ответила, что они очень занятые и необщительные люди, а пока она может выполнять их обязанности – будет это делать. Учитывая то, что никаких претензий по учёбе к Антоше не было, доверительное общение бабушки с педагогом окончилось.
Когда Антоша заканчивал третий класс, некоторые педагоги и, в том числе Грушевский, стали замечать какую-то скованность в характере будущего скрипача. Казалось, что творческое развитие мальчика приостановилось.
Бабушка приходила в школу всё реже, надеясь на «самостоятельность» Антоши. В конце концов, в очередном её посещении Грушевский высказал свои опасения. Он попросил бабушку пригласить родителей мальчика для разговора в школу. Бабушка ответила, что это не очень просто, так как они очень стеснительные и бояться общаться с незнакомыми людьми. А на вопрос об образовании и роде их работы промолчала, сделав вид, что не услышала его.
Через некоторое время бабушка сказала Антоше, что упросила маму с папой прийти к Грушевскому вместе с ним, но чтобы он это сам передал родителям.
Через неделю Антоша с родителями пришли в класс Грушевского, где он всегда занимался. Они в нерешительности остановились у дверей. Антоша громко постучал. Из-за двери он услышал голос Грушевского: «Войдите»! е
Антоша смело открыл дверь и шагнул в класс. За ним, споткнувшись, вошла мама, и за нею появился отец. Они в нерешительности остановились у входа. Грушевский любезно пригласил всех подойти ближе и сесть против него. Наступило тягостное молчание.
Станислав Викентьевич, нарушив тишину, громко сказал Антоша:
- Это моя мама Наташа и папа Сергей. Они пришили по Вашей просьбе. Вы говорите всё, что хотите им сказать, а я буду пересказывать Ваши слова на понятный им язык. Грушевский подумал, что они иностранцы и приготовился слушать Антошу.
Но после первых фраз, обращённых к гостям, Станислав Викентьевич вдруг увидел, как Антоша виртуозно, с великолепной театральной мимикой начал «разговаривать» с мамой, потом с папой, а они отвечали ему не менее виртуозно, даже «перебивая» друг друга.
В первое время общения Грушевский был так ошарашен таким поворотом событий, что почти потерял дар речи. Он никогда не мог бы предположить, что у Антоши родители – глухонемые. Это никак не укладывалось в его мозгу! Разница была неимоверной: Родители Антоши быстро освоились. Передали Грушевскому через сына несколько музыкальных анекдотов и пообещали чаще бывать в школе. Стеснительный синдром у них сам собою улетучился, и они пообещали заняться более широкой музыкальной творческой программой для сына.
За несколько лет Антоша по воле таланта, Грушевского, его родителей и божественной воле преодолел высочайшие творческие вершины: участвовал во многих Международных музыкальных фестивалях, получил много не только первых премий, а приобрёл мировую известность.
Мама, бабушка и Грушевский постоянно следили за гастрольными выступлениями Антоши и всегда посылали ему поздравления. На очередном Международном Московском конкурсе Петра Ильича Чайковского Антоша получил первую премию.
Торжественный концерт в Большом зале Московской консерватории не могли пропустить Бабушка, мама, папа, Грушевский. Они сидели рядом и волновались так, что их души улетали куда-то высоко за облака, тела сотрясались от Божественного скрипичного концерта для скрипки с оркестром Петра Ильича Чайковского. В третьей, последней части концерта, мама Антоши крепко сжала руки бабушки и Грушевского и внутренним голосом прокричала; «Я слышу…Я слышу…Я слышу…»
Голос матери утонул в громкой овации зала. Потоком плыли цветы. Много людей столпилось у сцены. Наташу с бабушкой вынесли вперёд, и они стояли в море цветов. Антоша увидел их, поднял над головой скрипку, махал смычком и кричал: Скрипка Страдивари…скрипка Страдивари..