КУКУШОНОК
Пенсионер Прохор после мучительной бессонницы сидел возле весеннего окна, ещё с осени обсиженного дохлыми мухами, и размышлял о превратностях судьбы в мировом пространстве человечества. Его грусть распространялась далеко за приделы земной поверхности и даже за обозримость звёздного неба. Настенные «ходики» с кукушкой соответствовали настроению Прохора, где он присутствовал в этот момент, размышляя о зарождении вселенной.
Вдруг крик ополоумевшей кукушки в часах вывел старика из равновесия. Он стал считать: «Один», «два», «три»… Прохору показалось, что её надрывный, хриплый стон продолжается бесконечно. Он подошёл к часам и захлопнул дверцу, откуда выскакивала кукушка. Крик прекратился, но стоило Прохору убрать руку, как кукушка вновь истошно закричала! Он насчитал уже двадцать пять кукований и понял, что ходики вышли из строя. Остановив стрелки и сняв с цепей гирьки, Прохор опять уселся у окна.
Неожиданно ходики сорвались со стены и с треском упали на пол. Прохор подошёл, чтобы их поднять, и увидел: на циферблате сидит кукушка и беззвучно кричит – «ку-ку, ку-ку». Он застыл, как ошпаренный, и начал улавливать в её кукованье понятные ему слова и фразы. Прохор почувствовал, что она хочет что-то ему рассказать. Кукушка перелетела ближе, села на подоконник, почистила пёрышки, и, как бы заговорила. В её тоскливом тоне слышалась печаль, пронесённая через долгие годы существования.
Кукушка жаловалась на то, что судьба не дала ей счастья видеть своих детей взрослыми, вылупившихся из её яиц, которые она каждый год подбрасывала в чужие гнёзда. Но на этот раз ей захотелось проследить за взрослением и воспитанием очередного птенца. Прохор попытался выяснить, чем он сможет помочь, но Кукушка не приняла во внимание его участие в разговоре, и сама продолжала рассказ.
Её секрет заключался в том, что Кукушка впервые подбросила своё яйцо в соловьиное гнездо. Она была покорена соловьиным пением и очень хотела, чтобы взрослые соловьи, вместе со своими детками, научили петь её будущего птенца, замечательным неповторимым соловьиным трелям,
Сказав это, Кукушка выпорхнула в форточку и растворилась в небесной вышине. Прохор походил по комнате в каком-то удивлении, подошёл к валявшимся на полу «ходикам», заглянул внутрь, но Кукушки не обнаружил. Он ополоснул лицо холодной водой, протёр глаза и засмеялся. Нет, это был не сон! Прохор подумал, что это могут быть признаки ранней деменции и серьёзно забеспокоился.
Тем временем, Кукушка, обрадованная освобождением из вечного плена, бросилась в лес на поиски партнёра. Проследить её скрытый вдохновенный период жизни не представляется возможным. Певчая птичья братия заволновалась, увидев, что Кукушка появилась поблизости. Она внимательно присматривалась, как молодые семьи пичужек строят свои гнёзда и коварным взглядом оценивала возможность подбросить им своё яйцо.
Наконец она увидела соловушек, которые старательно соорудили новое гнездо, отложили в него несколько яиц и на время отлучились Кукушка моментально прыгнула туда и снесла своё яйцо. Когда соловьи вернулись, то не обнаружили, что одним яйцом в гнезде стало больше.
Далее потянулись долгие дни высиживания птенцов. Кукушка волновалась, и всё время не сводила взгляда с соловьиного гнезда. Однажды под вечер она увидела, как её яйцо раскололось, и на свет появился Кукушонок. Он был большой, его сильные лапы, казалось, что-то искали в гнезде. Увидев это, Кукушка обрадовалась и весело улетела.
Кукушонок начал выбрасывать из гнезда соловьиные яйца. Они падали на землю и разбивались. Соловьиная семья была поражена необычными переменами в её гнезде. Но они всё же начали кормить ненасытного прожорливого птенца. Так продолжалось до тех пор, пока Кукушонок не оперился и начинал учиться летать. Но приёмные родители не могла понять, почему их «сынок» не подаёт никакого характерного для соловья голоса.
Однажды к соловьиному гнезду прилетела Кукушка. Она уселась на соседнюю ветку и стала куковать. Соловьи вначале испугались, но потом в кукушечьем «пенье» начали улавливать смысл её просьбы. Кукушка просила соловья научить её Кукушонка замечательному, гениальному соловьиному пенью, чтобы он пел лучше всех, все птицы прославляли, его преклонялись перед ним, потому что выше славы ничего не существует. Но, если они этого не сделают, кукушка пообещала разорить все соловьиные гнезда, а их самих уничтожить.
Угрозу Кукушки соловьи приняли за грозную реальность. Они собрали всех ближайших соседей и подробно изложили проблему. На собрание пригласили, как более «весомых», громких и крикливых: ворону, галку, дрозда, лесного голубя и прочую мелкую пташку.
Многим поручали заняться первичным обучением Кукушонка. Все перепробовали «выжать» из него хотя бы приблизительные звуки, похожие на соловьиные. Но ничего не получилось: он каждому учителю твердил одно – ку-ку, ку-ку. Тогда, чтобы отгородить Кукушонка от творческого процесса, решили избрать его руководителем всеобщего певческого коллектива.
Кукушонок часто вызывал «на поляну» певцов разного рода и внушал им, что главное достижение в пении, это – «ку-ку». Каждый день лес оглушало многократное: «ку-ку, ку-ку...»
Вскоре это всё очень недоело лесному народу, и все пташки стали просить ворону разделаться с Кукушонком. Рассерженная ворона прилетела к соловьиному гнезду, в котором с комфортом обосновался Кукушонок, и выгнала его. Долгое время летали перья Кукушонка по лесу. А сам он исчез в непроходимых зарослях…
***
Прохор очнулся после долго сна, посмотрел на будильник. На циферблате стрелки стояли на 9 часах. Он долго не выбрасывал «ходики», но теперь не мог налюбоваться на электронный будильник. Поднявшись с кровати, Прохор отнёс «ходики» на помойку, они со звоном упали в общую кучу мусора. Он обернулся, ещё раз посмотрел на ходики как на прошлую жизнь и пошёл домой.
Открыв дверь комнаты, Прохор увидел, что на открытой форточке сидит Кукушка, крутит головой и что ищет глазами. Он согнал её, захлопнул форточку и прокричал: «Ку-Ку!»
ПУСТОЦВЕТ
Долгие ночи в Доме престарелых Злорадов переживал мучительно. Сны приходили без спроса. Они имели неуправляемое нахальство: укоряли, клеймили, били по морде, а один из них намочил ему в постель. Этот презренный запах преследовал его несколько дней. Тошнота подступала в мозг и рождала новые видения.
Картины детства иногда эпизодически всплывали в воспалённой психике, но соединить их в стройную поэтическую гамму не получалось. Ещё в пелёнках первые музыкальные звуки, расстроенного фортепиано вызывали щекочущее сердечное отвращение. В их холодном вихре он проваливался куда-то глубоко под землю и скитался там по лабиринтам памяти. Требовательный голос мамы сливался с этими хриплыми звуками и ещё больше терзал неокрепшую душу мальчика.
Игры со сверстниками не приносили радости из-за его отстранённости от их интересов. Он с завистью смотрел на лидеров компании, пытаясь им подражать, но в результате попадался на обмане и получал тяжеловесную затрещину.
Уже в подростковом возрасте Злорадов начал серьёзно заниматься математикой и почувствовал, что на этом пути его может ждать успех. Со словом «гений» он пока себя не связывал, но так хотелось стать хотя бы его тенью.
А голос в очередном сне нашёптывал: «Искусственный Интеллект… Искусственный Интеллект…». Что это было? Что это такое? Или это есть прозренье богов? Этот сон опять будил в нём ненависть, потому что напоминал, как он в тайне вынашивал предательство, злобу, радовался искаженью логики мира, чтобы приобрести известность и продать всё ради славы.
Со временем награды разной степени повалились на него, как снег, и частенько не заслуженно от того, что он «примыкал» к чужим проектам и обходил истинных их создателей «на поворотах». Постепенно он «забронзовел» внутри и снаружи, считался только с начальством, злорадно высмеивая его за глаза.
Утром Злорадов вышел в коридор своего пристанища и увидел старушку – «Божий одуванчик», которая вечно путалась под ногами и с ехидством задавала каверзные вопросы. На этот раз она просила рассказать о неудачной любви, что подстерегала его в молодости. Он совсем забыл о том давнем разговоре, когда только знакомился с обитателями сего заведения.
Эта история была одним из многочисленных эпизодов его жизни. Какой-то внутренний страх в душе и теле не давал ему возможности связать надолго или навсегда любовные отношения с другим человеком. И даже воспоминания об этом были невыносимыми.
В снах его окружали маленькие дети, которые ползали рядом, забирались на грудь, на голову, просили денег, душили и заплетали его длинные курчавые волосы в косички, потом подвешивали к потолку и качались на нём, как на качелях.
После таких снов он опять впадал в запой и решал навсегда завязать общение с новой претенденткой на женитьбу. Ни родители, ни друзья не могли уговорить завести семью и создать какой-то уют в жизни. Пока были живы мать и отец, он не чувствовал себя одиноким: накормлен, напоен, занимался своими проектами. У знакомых родились и вырастали дети, а он всё время оставался ребёнком.
Злорадову давно не снилась та, которую он больше всего боялся: Она долго брала его за душу, напоминая, что он предал её ради карьеры, стремления к эфемерной славе, которая вылилась в ничто: «Ты, не рождённый для великой славы, ты потерял в простых наследниках своих продолжение будущей жизни и в них ты не искупишь перед ними вечности! ‒ Слова летели камнепадом. ‒ Ты – вор, убийца и подлец, ты загубил честнейшего из нас – непознанного гения вселенной! Заслуженный без публики, орденопросец!»
Проснулся он в горячечном поту, твердя одно: «Да-да, да-да, да-да, я – пустоцвет!»
И в кому впал, как в бурный океан, где волны зла, коварства, нелюбви ласкали мёртвый мозг. А тут – Она! Прельстительная Слава! Сама пришла, сама…сама… сама!