* * *
Здесь, вгороду, любое слово – веское;
здесь для всего имеются весы,
но знаю: правит миром деревенское
начало вечно-будничной весны –
там, где дымы пластаются над избами,
там, где капелью сочной тешит слух
и сердце всенародно переизбранный
не пуп земли какой-то, а пастух.
РАВВИН
В окоём вливается равнина:
всяк из нас – на свете не один.
…Из России выслали раввина,
несмотря на то, что он раввин.
Новость бьёт по темечку упрямо,
хорошо ещё не наповал…
(Сын его за местное «Динамо»
с детства на татами выступал).
Жил, как все, и с кодексами в прятки
не играл, на отдых ездил – в Крым.
Говорят, с гражданством непонятки,
но с российским, а не со вторым.
Были мы знакомы с ним – заочно.
Да, раввин, а всё-таки – не тать.
Я его вернул бы – лишь за то, что
не хотел до слёз он уезжать.
***
Вдали ворчит собака чуткая,
покоем улицы полны…
Всё то же солнце, как мне чудится,
желтеет в образе луны.
Соседи спят… В ладу со всеми я
живу, и далее – не прочь:
утешных снов им!..
Ночь осенняя
и на балконе – чудо-ночь:
рябина звёздами увенчана,
а ветви – пышные – вразлёт;
как руки любящая женщина,
на плечи гроздья мне кладёт…
И шепчет осенью по-вешнему
природа сердцу перед сном
о том, что мне
и миру здешнему
хватает вечного в земном.
***
Сердечная смута и мне, безусловно, знакома…
Одна из бодрящих примет моего бытия –
тот факт, что сегодня «Записки из Мёртвого дома» –
от корки до корки – настольная книга моя.
Ну, так-то – в округе – пока никакого бабая,
далече тюрьма, и всегда по ночам тишина,
и к людям выводит – проверено лично – любая
тропа непременно, и даже – собачья тропа.
…Не вспомнить, куда выводила вот не человечья
тропа, что давно заросла многолетней травой…
Не в нашем ли доме гремела намедни под вечер
застольная песня – о «детях страны трудовой»?..
***
Под небом в самом утреннем соку
сермяжно думу трезвую гадаю:
куда податься русскому «совку»
с таким-то «капиталом» и годами?
Да, не зайти ни к другу, ни к врагу,
купив портвейна с «докторской» на трёшку,
не позвонив…
Но, кажется, могу
ещё порвать от радости гармошку!
Где Запад есть, найдётся и Восток.
Решить вопрос: куда пойти? – не в двадцать
одно сыграть…
Но в том и самый сок,
но в том и соль,
что некуда податься…
***
…И здесь никто не помнит зла,
и верят в то, что власть – от Бога.
Но что в село, что из села –
вконец «убитая» дорога.
К селу бюджет районный крут:
необходим – иначе крышка! –
ремонт дороги, а дадут
ли денег? – Нет в кубышке лишка…
Но каждый – свой ответ припас…
Сказал отец Алексий: «Днями –
дадут. Но можно и сейчас
ходить Господними путями».
***
Жанне
Смурнеет небо… Солнце, не чуди!..
Что впереди – ухабы или кочки? –
Не знаю, как свои закончу дни,
ну и своей последней самой строчки.
Не знаю, чем свой век ещё продлю,
куда исчезнет рваных туч громада…
Но… я такую женщину люблю,
что ничего мне знать уже не надо!
В БОЛЬНИЦЕ
Безгрешно лежим тут. Никто никому не приятель,
диагнозы наши – напротив – один к одному…
Как нежен к супруге сосед по больничной палате –
к весёлой толстушке, приехавшей нынче к нему
из дальней деревни!
Как солнышко здесь появилась! –
Впервые за пару бесцветных больничных недель…
И как хорошо, что корова у них отелилась,
и плохо, что помер намедни их старый кобель.
Свояк – Парамонов – по-божески, зá две бутылки –
колодец почистил, затратив немало труда…
Приветы горячие шлют мужики с лесопилки
и выписал денег хозяин её – Хабулда…
…В столицах решают проблемы (подчас мировые)
до драк, и решать их, наверное, стоит,
но тут
я понял впервые (ну, буду считать, что впервые),
как по-настоящему –
люди как люди живут.
КУСТ СИРЕНИ
Сижу на лавочке, глазея
на многолетний тихий куст
сирени, около музея
изобразительных искусств.
Немалый куст –
цветущий плотно,
влюблённый – тем и жив-здоров –
в земную вечность, как полотна
разновеликих мастеров.
Но жаль (увы, ничто не ново
и кисть не всякий день легка),
что живописца никакого
на эту радость
нет пока.
***
Дед Иванов – к неурядицам чутче
всех, но безмерно хорошему рад:
мудрый, как Фёдор Иванович Тютчев
(впрочем, старик – не всегда дипломат)
Деда склонить к разговору не просто:
спросишь о прошлом – ответит: «Кажись,
не опостылела за девяносто
лет и три года мне, грешному, жизнь.
Всяко бывало – и хуже, и лучше –
Бог не обидел…»
Решительных слов –
сколько угодно,
а надо, как Тютчев
верить в Россию. Как дед Иванов.
***
Принимаю согласно подъездный несуетный быт,
сголымя в облаках пустословных надежд не витая…
Запах жареной рыбы – ещё не отвычный – бодрит:
вероятно, соседи устроили праздник минтая.
Мой сердечный настрой несомненным теплом обуян,
потому не печалит бухмарь заоконная…
Ах, ты,
как ликует с утра (привирая в мажорах) баян! –
Вероятно, сосед возвратился из Нерюнгри – с вахты.
Чей-то спор о насущном размере оплаты труда
всех касается, но – не в критической степени буен:
слава Богу, что наш незлобивый подъезд иногда
осветляют привольно семейные праздники буден!
Я достану гармонь и соседу чуток подтяну –
подхвачу бесшабашный, мажорами пышущий, мелос!
…А когда перфоратор под вечер взревел, никому
из подъездных жильцов на «разборки» идти не хотелось…