Как можно уместить длившуюся годами переписку Марины Цветаевой и Бориса Пастернака в один час спектакля? Конечно, это немыслимо. Но передать дух этого неповторимого эпистолярного романа двух великих поэтов, имена которых тесно связаны с Елабугой, удалось Ольге Кузьмичевой-Дробышевской и Евгению Касаткину, выступившим в Библиотеке Серебряного века Елабужского государственного музея-заповедника с премьерой своей постановки «Дай мне руку…»
Ни сцены, ни театрального реквизита не было, только двое актёров и гитара. Но если москвич Евгений Касаткин уже много лет выступает на подмостках любительского театра «Голос», то для челнинской поэтессы, писательницы и автора-исполнителя Ольги Кузьмичевой-Дробышевской это был актёрский дебют, сыгранный, без всякого преувеличения, блестяще. При этом надо учесть, что каждому из них в общем-то пришлось создавать свой сценический образ самостоятельно, ни одной живой совместной репетиции у них не было, общались только через интернет. Как когда-то Цветаева и Пастернак общались через письма, он — из России, она — из эмиграции.
Спектакль начинается стихотворением Цветаевой «Знаю, умру на заре! На которой из двух…», которое заканчивается словами «Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!». Далее следуют строки письма Бориса Пастернака от 14 июня 1922 года, в котором он говорит, что не смог удержаться от рыданий, читая это стихотворение. Подписано письмо «Потрясённый Вами…». А вскоре, прочитав присланную им книгу «Сестра моря Жизнь», потрясение от встречи с его поэзией испытывает и Цветаева, отозвавшаяся статьёй «Световой ливень» в берлинском журнале «Эпопея»: «Единственный современник, на которого мне не хватило грудной клетки… Господа, эта книга — для всех. И надо, чтобы её все знали».
Что побудило их, живших в одном городе, но разминувшихся в жизни (было только несколько кратких, мало значащих встреч), обрести друг друга в разлуке? Вот ответ Цветаевой: «Мой дорогой Пастернак! Мой любимый вид общения — потусторонний: сон. А второй — переписка. Письмо, как некий вид потустороннего общения…
Я не люблю встреч в жизни: сшибаются лбом. Две стены. Так не проникнешь. Встреча должна быть аркой: когда встреча — над. — Закинутые лбы!»
Пожалуй, их язык, их образная речь нам не всегда понятна, но они-то понимали друг друга с полуслова. И в строчках их писем слились любовь, дружба, восхищение поэтическим даром другого, ощущение родства душ…
«Пастернак! Вы первый поэт, которого я — за жизнь — вижу. Вы первый поэт, в чей завтрашний день я верю, как в свой. Я много поэтов знала: и старых и малых. Это были люди, писавшие стихи: прекрасно писавшие стихи или (реже) писавшие прекрасные стихи. — И всё. — Каторжного клейма поэта я ни на одном не видела: это жжёт за версту!»
«Марина, золотой мой друг, изумительное, сверхъестественно родное предназначенье, утренняя дымящаяся моя душа, Марина, моя мученица, моя жалость, Марина…»
«Когда мне плохо, я думаю: Борис Пастернак, когда мне хорошо, я думаю: Борис Пастернак, когда музыка — Борис Пастернак, когда лист слетает на дрогу — Борис Пастернак. Вы мой спутник, моя цель и мой оплот, я не выхожу из Вас».
«Ты прямо с неба спущена ко мне, ты впору последним крайностям души, ты моя и всегда была моею, и вся моя жизнь — тобой…
Как удивительно, что ты — женщина. При твоём таланте это ведь такая случайность!
Я боготворю тебя».
«Борюшка, я ещё никому из любимых не говорила ты — разве в шутку, от неловкости и явности внезапных пустот, — заткнуть дыру. Я вся на Вы, а с Вами, с тобою это ты неудержимо рвётся…
Ты мне насквозь родной, такой же страшно, жутко родной, как я сама (это не объяснение в любви, а объяснение в судьбе)».
Вероятно, никто и никогда не говорил, а тем более во всей их запечатлённой осязаемости на писал Марине Цветаевой таких слов как Борис Пастернак. Поэтому совершенно не случайны её строки: «Когда я думаю о своём смертном часе, я всегда думаю: кого? Чью руку? И — только твою! Я не хочу ни священников, ни поэтов, я хочу того, кто только для меня одной знает слова… Я хочу твоего слова, Борис, на ту жизнь. Наши жизни похожи, я тоже люблю тех, с кем живу, но это — доля. Ты же — воля моя, та, пушкинская, взамен счастья».
Эмоциональный накал спектакля усиливали стихи «Давай ронять слова…», «Так начинают года в два» Бориса Пастернака, «В мире, где всяк…» Марины Цветаевой и песни на её стихотворения: «Рас-стояние: вёрсты, мили…», «Русской ржи от меня поклон», «Золото моих волос…», «Я — страница твоему перу…» Музыку ко второму и последнему из них Ольга написала сама…
И вот, когда чувства, казалось бы, достигли своего апогея, спектакль начинает клониться к концу, а отношения поэтов — к развязке. Конечно, она была обусловлена множеством причин, копившихся на протяжении более десяти лет, из которых исполнители назвали главные на их взгляд.
Он признаётся, что боится остаться на лето в городе один без семьи из-за возможных любовных искушений.
Она, называя душу Психеей, а тело Евой, говорит, что от Евы в ней ничего нет.
Он утверждает, что «никогда не мог бы любить ни жены, ни тебя, ни, значит, и себя, и жизни, если бы вы были единственными женщинами мира…»
Она отвечает: «Я не любовная героиня, Борис… я теперь поняла: поэту нужна красавица, то есть без конца воспеваемое и никогда не сказуемое. Такой же абсолют — в мире зрительном, как поэт — в мире незримом. Остальное всё у него уже есть».
И — последнее признание, что воспевать счастливую любовь она не может.
После этого и прозвучала исповедальная финальная песня, в которой объединены сразу два стихотворения Марины Цветаевой.
Я — страница твоему перу.
Все приму. Я белая страница.
Я — хранитель твоему добру:
Возращу и возвращу сторицей.
Я — деревня, чёрная земля.
Ты мне — луч и дождевая влага.
Ты — Господь и Господин, а я —
Чернозём — и белая бумага!
* * *
Так, высоко запрокинув лоб,
— Русь молодая! — Слушай! —
Опровергаю лихой поклёп
На Красоту и Душу.
Над кабаком, где грехи, гроши,
Кровь, вероломство, дыры —
Встань, Триединство моей души:
Лилия — Лебедь — Лира!
Потрясённая перепиской поэтов и игрой актёров, публика аплодировала стоя.
Но на этом встреча не завершилась. Накануне в Набережных Челнах прошёл юбилейный творческий вечер Ольги Кузьмичевой-Дробышевской, на который в качестве участников приехали из Москвы не только Евгений Касаткин, но и Андрей Васильев. Доктор химических наук, он, наверное, больше известен как поэт, музыкант и автор-исполнитель. С Ольгой его связывает давняя творческая дружба. А началась она так: заканчивая учёбу в Литинституте, Ольга решила выступить на одном из московских конкурсов со своей песней «Сгущаются тёмные тучи». Предложение малоизвестного музыканта подыграть ей на балалайке, да ещё фактически экспромтом, она встретила скептически, но всё же согласилась. И стала лауреатом сразу в трёх номинациях: «Поэзия», «Исполнитель» и «Композитор». Ещё одно звание лауреата принёс ей в 2016 году Всероссийский конкурс «Песня Булата». Она исполнила там песню Васильева на стихи Булата Окуджавы «На площади базарной». На сцене они вновь были вместе, поскольку Андрей вновь подыгрывал ей, но на сей раз на бузуки. И входившая в состав жюри Ольга Владимировна Окуджава сказала, что это было самое яркое выступление конкурса.
Прозвучала эта песня и в каминном зале Библиотеки Серебряного века. Больше часа в тёплой задушевной атмосфере с чаепитием продолжался концерт Андрея Васильева. Он покорил зрителей не голосом (он у него самый обычный), а глубиной своих песен, искренностью исполнения, замечательной игрой на гитаре, балалайке, мандолине. А ещё — любовью и преданностью к авторской песне, ведь во время выступления он чаще пел чужие песни (Сергея Никитина, Михаила Кукулевича) или песни на стихи других авторов (Александра Кушнера, Надежды Бесфамильной, Владимира Попова, Бахыта Кинжеева, Натальи Дроздовой).
Но первой прозвучала его песня, в которой рассказывается, как происходит рождение музыки:
Сидит музыкант и читает стихи,
Задумчиво в книге страницы листает,
Он вслед за поэтом слова повторяет
От первой до самой последней строки.
Зачем же ему не своё ремесло,
Зачем же ему это таинство слова —
В гармонию буквы войти не готовы
В них горечь, страданье, несчастье и зло.
В них жажда поэта не роли играть,
А жить полной жизнью тревог и открытий,
И то, что любил и что ангелов видел,
Однажды словами суметь передать.
Кому он писал — неужели себе? —
Так щедро не могут даваться таланты.
Наверно, ещё и тому музыканту,
На чьей обречён отразиться судьбе.
О, музыка слова, щемящий мотив,
В них боль ощущений, двойная работа —
Качаются-кружат незримые ноты,
Готовые кануть в небесный архив.
Лови, не теряй то, что истина дарит —
Строка за строкою, ещё и ещё.
Звучит инструмент, музыкант сочиняет,
И ангел стоит у него за плечом.
А в конце вечера уже в многоголосом хоре звучали известные песни и романсы, соединившие зрителей и исполнителей на единой творческой волне.
Фото Людмилы Пахомовой