Павла Григорьевича Кренёва, заместителя председателя Правления Союза писателей России, хорошо знают в литературном мире нашей страны: он участвует в жюри известных литературных конкурсов и фестивалей как на федеральном уровне и за рубежом, так и в регионах, и продолжает писать повести и рассказы, считая самым важным делом литературное творчество. Его книги публикуют московские и европейские издательства – уже в этом году выпущены «Поморские истории» на сербском и русском языках и сборник повестей «На огневых рубежах» - в журнале «Путеводная звезда. Школьное чтение» (№ 1 за 2020 год). Павел Григорьевич - родом из деревни Лопшеньга на Белом море. В канун 75-летия Победы в Архангельске вышел сборник его рассказов о войне «Поморский полк» в местном издательстве «Лоция». Руководитель издательства – Тамара Овчинникова – познакомилась с писателем в прошлом году, когда Павел Кренёв, член жюри, приезжал в Архангельск для подготовки всероссийского литературного конкурса «Чистая книга», посвящённого 100-летию Фёдора Абрамова. Мы задали писателю несколько вопросов о его новых книгах.
- Павел Григорьевич, что значит для вас День победы?
- То же, что и для всего нашего народа. В этот день семьдесят пять лет назад мы обломали рога страшному зверю – фашистской Германии. Если бы мы этого не сделали, народ наш сейчас жил бы под ярмом и вкалывал на чьих-то чужих плантациях. А толстомясые хозяева лупили бы нас плётками.
- Когда вы пишете о войне, вы вспоминаете военные истории ваших родственников? Ведь книга – это, прежде всего, художественное произведение, в котором есть доля вымысла и фантазии автора.
- Я из старинного поморского рода, а поморы, как известно, всегда верой и правдой служили России. Прадедушка мой Андрей Васильевич Поздеев служил боцманом на знаменитом военном клипере «Наездник», который многажды упоминается в произведениях Валентина Саввича Пикуля, с которым я был хорошо знаком. Клипер этот вместе с дедом участвовал в войнах, в кругосветных путешествиях… Родной мой дед (отец матери) Егор Ермолаевич Бадогин, пулемётчик Будёновской армии, погиб на Карельском фронте в Великую отечественную. Двух близких людей – дедов по отцовской и материнской линии – Алексея Васильевского и Александра Волокитина увидел недавно на фотографии. Два российских солдата стоят рядышком после награждения медалями за военные подвиги в Первой мировой войне, снимок примерно 1915 года. Интересно: тогда совсем молодые парни ещё не знали, что тоже станут близкой роднёй.
Отец мой - Поздеев Григорий Павлович, всю войну служил на Северном флоте сигнальщиком, вдоволь хлебнул военного лиха…
Недалёкий мой родственник – Андрей Павловский - боцман на ледокольном судне «Сибиряков», повторившем подвиг «Варяга». Летом 1942 года он вместе с командой своего сравнительно небольшого судна и маленькой пушечкой принял неравный бой в Карском море со стальной громадиной – немецким линкором «Адмирал Шеер». Немцы сняли остатки команды с уже почти затопленного «Сибирякова», и родственник мой попал в фашистский плен. До конца войны находился в военном концлагере, в Норвегии.
Ещё один мой близкий родственник по материнской линии – Андрей Худяков - воевал на русско-японской войне. Был он рулевым матросом броненосца «Стерегущий». В феврале 1904 года корабль был подбит в бою, но в самый критический момент, когда японцы намеревались зайти на палубу и взять броненосец на буксир, команда не сдалась врагу, и затопила корабль, открыв кингстоны… Теперь в Питере, на Петроградской стороне, стоит памятник этому подвигу, и на его оборотной стороне выбита в металле судовая роль - штатное расписание «Стерегущего», где отчеканено и имя моего родственника. Всегда останавливаюсь здесь и снимаю шапку…
Боевое прошлое моей родни – верный мой компас, указующий на правильный в жизни курс. Я очень рано и очень серьёзно начал делать выбор, чем в жизни заниматься? Собственно говоря, особенного выбора-то и не было: я в любом случае хотел быть военным, только вот кем – военным лётчиком или военным моряком? Получилось - не стал я ни тем, ни другим, а вот военным стал. В пятнадцатилетнем возрасте поступил в Ленинградское суворовское военное училище и успешно закончил его. Потом долгая учёба и долгая работа. У меня высокое воинское звание. Правда, теперь в отставке, по возрасту.
Конечно, когда пишу о войне, я не могу не обращаться к опыту моих родственником. Мне этот опыт как-то ближе, чем чужой. Например, моя повесть «Огневой рубеж пулемётчика Батагова» рассказывает о последнем бое моего дедушки Егора. Таким, каким я его вижу.
- В одной из социальных сетей девушка спрашивала, что почитать о войне, потому что она запуталась: и Первая мировая война, и Вторая, и Великая Отечественная… Как вы думаете, насколько важно подрастающему поколению знать о войне, или так: о войнах, в которых наша страна принимала, к сожалению, участие?
- «К сожалению» – это правильное уточнение, потому как Россия на войны никогда не напрашивалась. Их ей всегда навязывали. Чудные дела сейчас творятся в образовании, в формировании исторической памяти. Мне частенько приходится выступать, например, перед современными студентами. Поражаюсь уровню исторических знаний части молодёжи. Я недавно в большой студенческой аудитории задал простенький провокационный вопрос: кто одержал победу в войне Сталина и Наполеона? Уж, казалось бы, сама постановка – глупее её не придумаешь. Великовозрастные детки в самом деле стали ломать голову: кто же, действительно, кто? Пока не нашёлся один головастенький и не выдал правильный ответ.
О тяжелейшей, страшнейшей войне, в которой каждая ныне живущая семья кого-то потеряла, как это ни прискорбно, молодёжь стремительно забывает, хотя на полях сражений лежат родные и близкие каждого из них. Мир давно живёт без войн, без суровейших потрясений, которые они влекут за собой. И сами собой постепенно стираются острые грани времён, до крови ранившие наши сердца совсем ещё недавно. Мир потихоньку успокаивается, дремлет в тихом, умиротворённом забытьи… И, когда кто-нибудь начинает трепать струны тревожного прошлого, ему говорят: да успокойся ты, не видишь - люди видят сладкие сны. Я не против этих снов. Я против сладкого умиротворения. Однажды, как это было в сорок первом, можно опять проснуться от грохота бомб, разрывающих наши дома. Или не проснуться, потому что бомба разорвала и твой дом. Не думаю, что такое наше поведение может понравиться погибшим родным, они ведь всё видят, и они нас судят.
- Павел Григорьевич, что бы вы пожелали читателям, которые впервые откроют для себя ваши книги?
- Я бы очень хотел, чтобы меня читали на родной земле. Я в Москве и не только в ней – известный писатель, у меня вышло семнадцать книг. А в Архангельске и даже в Соломбале, где на Набережной Георгия Седова проходила часть моего детства, мало кто меня читал. Знаю - виновен в таком положении только я сам – значит, мало что предлагал архангельским читателям. Недоработку эту надо мне как-то исправлять. Вот, уже вышел «Поморский полк» - книга о войне и трудностях жизни в тылу, на очереди – ещё одна книжка, тоже в «Лоции», там будут рассказы и повести о нашем родном «Архангельском городе», как называли Архангельск в древних источниках, о славном Поморье – моей Родине, о людях, о животных, о зверях, в общем, о поморском житье-бытье.
- Вы родились неподалёку от знаменитых во всем мире Соловков и наверняка не раз там бывали. Поделитесь с нами вашими впечатлениями.
- Я на Соловецком архипелаге побывал дважды: до поступления в Суворовское училище и через год, когда уже учился. Я был тогда совсем ещё мальчишкой - стояли шестидесятые годы теперь уже прошлого века. Оба раза всё получилось случайно. Моя деревня располагается на берегу Белого моря, и в те давние уже годы добраться до неё можно было только одним способом – из города Архангельска на морском теплоходе «Мудьюг». Я садился на Красной пристани в Архангельске на это славное трофейное, уже довольно древнее судно, и оно везло меня по широченной Северной Двине, выходило в Белое море, в его необъятный простор… Там наступал вечер, наплывала ночь, и мне надо было ложиться спать, но совсем не хотелось нырять в душную каюту, уходить от речных и морских необычайных красок, которых совсем нет в городской жизни. Я долго гулял от борта к борту, вглядывался в очертания берегов, кормил чаек и трясся от пронизывающего ночного морского ветерка, всегда продувающего до костей любого полуночного пассажира. Только средь ночи заваливался на корабельную койку и спал целых три часа, потому как «Мудьюг» уже в шесть становился на рейд на траверсе родной моей Лопшеньги и будил всю честную публику во всей округе и на самом судне громоподобным гудком, напоминающим рёв целого стада племенных холмогорских быков- четырёхлеток. Я вскакивал, словно по тревоге в Суворовском училище, на лету, летя с койки, натягивал штаны с лампасами, набрасывал гимнастёрку, никогда не успевал зашнуровать ботинки…
Два раза я попадал в сильные штормы, и теплоход «Мудьюг» проходил мимо Лопшеньги. Все дело в том, что у моей деревни не было и нет причала, теплоход всегда становится на рейд, и жители подплывают к его бортам на своих катерах, на лодках, по трапу поднимаются на борт, загружают свой багаж… Но это можно делать лишь в тихую погоду. А в шторм судно постоит, погудит и пойдет дальше, унося на палубе пассажиров, которым не довелось сегодня увидеть воочию родную деревню и своих родных. Так бывало в годы моей юности. В наши дни все гораздо проще: регулярно, три раза в неделю летает самолёт Ан-2, кроме того, можно добраться и по морскому берегу на обычном внедорожнике. А тогда теплоход наш шёл дальше мимо беломорских деревень и приходил в конечный пункт своего рейса – Соловки. Там я оказался впервые примерно в 1964 году, за два года до поступления в Ленинградское Суворовское военное училище. Мало сказать, что меня это место чем-то удивило. Я был потрясён величием Соловков! Представьте картину: перед заходом в бухту судно делает крутой поворот и вот перед тобой открывается чудесный вид – напротив, на дальнем берегу, стоит великолепный, красивый дворец! Это был Преображенский храм Соловецкого монастыря. Должен сейчас признать, что мне тогда всего лишь показалось, что он очарователен, потому как в те годы весь монастырь представлял из себя всего лишь развалины. Но даже то, что к тому времени сохранилось, на фоне довольно непритязательных беломорских пейзажей, показалось мне чудом из чудес, и сохранившиеся гармоничные архитектурные очертания и формы собора меня потрясли. Нас предупредили: не следует уходить далеко от теплохода, что лучше держаться подальше от монастырских развалин, потому что был случай, когда на одного из экскурсантов упал сверху кирпич, и человек получил травмы. И ещё сказали - далеко от «Мудьюга» уходить не следует, потому как, если «дадут погоду», то пароход может и уйти совсем внезапно. Понимаю: вряд ли пассажиров вот так взяли бы и бросили на берегу, но мне-мальчишке стало страшновато, и я на всякий случай держал свой корабль в пределах видимости.
- А что вам уже тогда бросилось в глаза – чем отличались Соловки от соседних деревень, той же Лопшеньги?
- Кроме разрушенного здания собора было ещё несколько монастырских развалин, но я туда не заходил: в них было очень уж неуютно, там пахло сыростью и какой-то гадостью. Поэтому я долго фланировал вдоль берега, между домов посёлка, смотрел на жизнь, на местное население. Вся обстановка очень напоминала мою деревенскую, лопшеньгскую. Но вот что бросилось в глаза: мне показалось, что нет на Соловках той оживлённости и общей весёлости что ли, которые царят в других поморских деревнях. Там, в какую ни зайди – всюду детский громкий смех, женский оживлённый гомон, стук топоров и молотков, какие-то моторы гудят, и что-то задорное висит в общем деревенском фоне. А здесь, на соловецком архипелаге, только ветерок посвистывает, изредка тявкают собаки, да ещё вон люди идут по дороге, переговариваются вполголоса… Я потом поинтересовался у знающих людей: что означает она, эта разница, и эта соловецкая особенность? Мне они и напомнили про тридцатые и сороковые годы, о том, что здесь, в этих самых местах, располагался один из самых страшных лагерей смерти, что в этой земле покоятся кости тысяч загубленных жизней. Что над островами витает живая память о них, которая и не дает здесь гулять шумным балаганам и праздникам. Здесь всегда тихо, - сказали мне знающие люди. И я с ними согласен: надо хранить память о невинных жертвах.
- Какое впечатление произвёл на вас древний монастырь?
- Огромное. Особенно - стены древнего монастыря, выложенные из гранитных валунов невероятных размеров. Высоченные, со сторожевыми башнями, с бойницами для пушек и мортир, они всем своим видом создавали ощущение неприступности, надёжности и вечности. Мне сказали, что несколько столетий назад на монастырский Кремль напали враги и с морской стороны долго стреляли по этим стенам из пушек. Но снаряды просто отскакивали от гранита и не причиняли монастырю никакого вреда, и враги ушли ни с чем. А лет через сто соловецкие монахи подняли восстание против церковной власти, затеявшей раскол, и опять правительственные войска долго осаждали крепость и снова ничего не смогли поделать с надёжными монастырскими стенами. И только предательство заставило монахов сдать оружие. Покидая Соловки в первый мой приезд, я вернулся к крепостной стене, захотелось прикоснуться к ней ещё раз, ощутить в душе вечность… Я погладил стену ладонью и услышал её… Она отозвалась идущим из веков древним величием, умиротворённостью и тоже приласкала мою мальчишескую душу, передав мне уверенность и надежду…
- А какая память живёт в вашей душе после второй поездки в эти уникальные места?
- Когда по точно такой же штормовой оказии удалось побывать на Соловках во второй раз, только уже с приятелем, нас встретили те же самые монастырские развалины и прежняя общая унылость разрушенности всего древнего архипелага. Но мы с восторгом и с бодрыми визгами прыгнули в ледяные воды Святого озера, что раскинулось вдоль всей тыльной монастырской стены и даже проплыли «саженками» по нескольку метров. Озеро это питается из подземных ключей Соловецких островов, и температура в них, наверное, такая же, как и в Ледовитом океане. Запомнилось мне это купание! Безусловно, радует то, что отношение к Соловкам с тех пор категорически изменилось. Давно восстановлены центральный Преображенский собор, храмы и всё основное хозяйство этого замечательного церковного комплекса. Теперь это вновь выглядит как безусловный шедевр храмовой архитектуры и как безценное сокровище всей русской культуры! Давненько не бывал я там. Надо бы совершить путешествие в святые эти места!
- Спасибо за интервью и желаем вам здоровья для осуществления всех ваших литературных замыслов.
- Благодарю вас и поздравляю с Великим праздником Победы!