17 июня 1971 года, ровно 50 лет назад погиб великий армянский поэт Паруйр Севак. Он родился в 1924 году далёком селении Чанахчи, его родители не имели даже начального образования, но их сын так рано обнаружил свои выдающиеся способности, что уже с 8-го класса составлял конспекты для учителей, по которым они вели занятия. Естественно, Севак с отличием окончил школу и следом Ереванский государственный университет. Первый же его сборник стихов «Бессмертные повелевают», изданный в 1948 году, показал, что в армянскую литературу пришёл талантливый и самобытный поэт.
В 1951 году Севак поступил в Литературный институт им. А.М. Горького, который также закончил с отличием. Более того, руководство Литинститута сразу назначило вчерашнего студента старшим преподавателем, что было редчайшим, даже уникальным случаем. И подобных событий в жизни Севака будет ещё немало. Так, изданная в ноябре 1959 года поэма «Неумолкаемая колокольня» сразу и безоговорочно завоевала умы и сердца всего армянского народа. В 1963 году был издан сборник стихов и поэм «Человек на ладони», вызвавший бурное обсуждение в обществе и, по общему мнению специалистов, поднявший армянскую поэзию на новый уровень. В 1967 году за представленную к защите кандидатскую диссертацию Севаку сразу была присуждена степень доктора филологических наук. Это был первый подобный факт в истории советской Армении и, возможно, всего СССР. Тираж изданного Севаком в 1969-ом сборника «Да будет свет» был арестован, но, несмотря на это, опальная книга стала очередным выдающимся событием в истории армянской поэзии.
На русском языке в Москве дважды было издано «Избранное» поэта. Севак перевёл на армянский многие произведения Пушкина, Лермонтова, Есенина, Маяковского и других классиков и современников.
О том, каким человеком был мой учитель и друг Паруйр Севак и как это преломлялось в его литературном творчестве, я рассказал в нескольких своих новеллах, которые предлагаю вашему вниманию.
Мимозы для Люсин Амара
Почти весь октябрь 1965 года я провёл в Ереване по литературным и научным делам и в конце месяца вернулся в Москву. Где-то 7 или 8 декабря мне позвонил из Еревана Паруйр Севак:
— Дорогой братик, прошу тебя узнать, когда и где будет выступать в Москве певица из США Люсин Амара. Очень прошу пойти на её концерт и вручить ей цветы от моего имени и от твоего, конечно, тоже. Люсин Амара — это чудо, голос фантастический, и она сама — очаровательная красавица! Через два-три дня выйдет наша «Гракан терт» («Литературная газета»), где будет напечатана моя статья о ней и её фотоснимок. После выхода статьи я тебе позвоню и, может быть, удастся отправить в Москву хоть один номер, чтобы передать ей… Очень надеюсь, что ты выполнишь мою просьбу.
Пообещав сделать всё на высшем уровне, я тут же стал наводить справки. Оказалось, что Люсин Амара — суперзвезда современного оперного искусства. Главная солистка «Метрополитен-опера» (Нью-Йорк), участвовала в известных художественных фильмах, посвященных Э.Карузо, в которых исполняла свои партии в классических операх. Её лирическое сопрано, по мнению специалистов, одно из лучших в мире.
Я выяснил также через высокопоставленных чиновников, что запланированные выступления Люсин Амара на сцене Большого театра (по крайней мере, в двух операх: «Чио-Чио-сан» и «Аида»), к сожалению, запрещены руководством КПСС по политическим мотивам. Причина простая: американцы начали усиленно бомбить Южный Вьетнам, а их певица будет выступать в лучшем театре СССР?!
Сложилась очень сложная ситуация для Люсин Амара, впервые приехавшей на гастроли в нашу страну. Так или иначе, ей оставили единственную возможность — выступить с концертом в Большом зале Московской консерватории 23 декабря.
Тем временем из Еревана прислали газету со статьёй «Какая вы дивная певица!», и я немедленно отнес её Люсин Амара в гостиницу. Она встретила меня приветливо, увидев полосу с большим материалом и фотоснимком, очень обрадовалась. И тут же попросила прочитать статью и рассказать о её авторе, что я с великим удовольствием выполнил. Мне кажется, после эмоционального рассказа о прекрасных стихах и поэмах Паруйра Севака певица просто влюбилась в него.
Стоит заметить: статья была написана на высочайшем профессиональном уровне, хотя автор подчеркнул, что он «не музыкант и не музыковед», а писатель, и что это лишь его личное впечатление от концерта. Севак, конечно, скромничал. Такую статью, на мой взгляд, мог написать только человек, имеющий соответствующую подготовку и знающий историю классической музыки… Откуда же такие познания у Севака? Я догадался, что он ознакомился с наследием гениального композитора Комитаса — одного из главных героев своей бессмертной поэмы. Но после статьи стало ясно, что Севак изучил не только Комитаса, не только армянскую, но и вообще всю мировую историю музыки… По собственному опыту знаю, как архисложно заниматься подобным образованием вне стен специального учебного заведения.
Когда всё прояснилось с концертом Люсин Амара, я позвонил композитору Арно Бабаджаняну, с которым мне посчастливилось в те годы иметь дружеские отношения. Он тогда был одной из самых популярных личностей Советского Союза и, конечно, не знал ни от кого отказа. Арно Арутюнович провёл меня в Московскую консерваторию через служебный вход. Мы заняли свои места в ложе.
После первых же номеров Бабаджанян стал шептать мне на ухо: «Как здорово, что мы пришли сюда! Она действительно великая певица, а к тому же красавица, высокая и стройная. Среди армянских певиц я никогда не видел такой!..»
Концерт был фантастическим и прошёл с огромным успехом.
После мы с Бабаджаняном прошли за кулисы. Я снова вручил розы Люсин Амара и представил ей Арно Арутюновича. Певица обрадовалась и на армянском сказала, что очень рада, поскольку знает Бабаджаняна и его музыку: «Вы большой композитор…»
На следующий день, согласно договоренности, я должен был в полдень заехать в гостиницу «Минск», чтобы пообедать и попрощаться с великой певицей — вечером она улетала в США. Поэтому утром взял курс прямо на Центральный рынок. Меня, конечно, интересовали цветы, но в кармане было всего около 70 рублей, которых с трудом хватило бы на предстоящий обед…
Проходя вдоль длинного цветочного ряда, я размышлял, что делать и как быть в этой ситуации. И вдруг ко мне подошёл симпатичный, хотя и небритый молодой человек, поздоровался за руку и обратился на прекрасном грузинском языке: «Ты же помнишь меня, я — Мишико!» Я не растерялся, а, наоборот, очень обрадовался такой встрече, хотя, хоть убей, никак не смог его вспомнить. Предположил, что он наверняка знает меня по Тбилиси, по Авлабару. И радушно ответил по-грузински. Мишико столь же радушно продолжил беседу:
— Дорогой брат, в этих цветочных рядах я один из главных. Скажи мне, что тебе надо?
— Мишико, может, ты помнишь, что я занимался шахматами…
— Конечно, помню! Весь Авлабар знает об этом… Все знают, что ты был чемпионом Авлабара и всего района 26 комиссаров.
— Мишико, генацвале (мой дорогой), в Москву прилетают Нона Гаприндашвили и другие наши шахматистки, чтобы участвовать в чемпионате СССР. Надо достойно встретить их в аэропорту… — согрешил я, тут же придумав историю о шахматистках. Да простит меня читатель, но ведь это был грех во благо.
— Всё, всё, я понял, мой дорогой, за две минуты будет сделано…
Он подошёл к продавцам и громко на грузинском бросил клич:
— Срочно для Ноны Гаприндашвили по две-три ветки мимозы…
Здесь необходимо отметить, что первые мимозы появились на московских рынках незадолго до того, и самая маленькая ветка стоила 3 рубля — дороже роз.
Мишико лично собрал огромную охапку цветов и передал мне. Я был очень растроган, поблагодарил его, мы обнялись, поцеловались, попрощались…
Буквально обалдевший от радости я сел в такси с огромной охапкой мимоз и до гостиницы «Минск» заплатил всего один рубль.
Поднявшись в номер Люсин Амара, я положил эту огромную охапку на диван. Певица, вся сияющая, даже потрясённая, обняла меня и поцеловала:
— Ты дивный молодой человек! В Америке каждая такая веточка мимозы стоит от 5 до 10 долларов. К нам их везут из Европы… Я раздарю цветы всем моим родственникам!
— Это от моего любимого учителя Паруйра Севака. Дорогая Люсин, я хочу, чтобы вы запомнили, Севак — один из самых гениальных сынов армянского народа и на сегодня, на мой взгляд, наш лучший поэт, писатель и учёный. И он покорен вами!
— Дорогой Альберт, ты обещал ещё раз прочитать статью для меня.
— Да, конечно, с удовольствием…
В ресторане мы пообедали очень скромно. Даже бутылку шампанского не выпили.
Вернувшись, я ещё раз не торопясь прочитал статью Севака, одновременно объясняя сложные предложения на восточно-армянском литературном языке. Певица была в восторге и в конце даже прослезилась.
— Я очень благодарна вам, Альберт, вы стали моим братом, и я хочу кое в чём признаться. Я на большой сцене более 20 лет. С гастролями выступала в лучших театрах не только Америки, но и всей Европы. Обо мне вышли сотни публикаций во всемирно известных газетах и журналах. Но статья Севака, я убеждена, среди них самая лучшая. Она уникальна ещё и в том смысле, что с первой строчки и до последней он очень нежно объясняется в своей любви ко мне. Дивный писатель и дивный человек… Приезжайте вместе с ним в гости ко мне в Нью-Йорк.
В те сложные годы я даже и не знал, как ответить на искреннее приглашение выдающейся певицы.
На следующий день я позвонил в Ереван Севаку, который очень ждал моего звонка…
Самый дорогой подарок
В конце декабря 1968 года официальные представители Союза писателей СССР и Постпредства Армении в Москве встречали в Шереметьево группу армянских писателей: Паруйра Севака, Вардгеса Петросяна, Сармена, Анаит Саинян и других, которые возвращались из командировки в Париж. Среди встречающих был и я, тогда ещё молодой писатель, но, тем не менее, удостоенный просьбы мэтров поучаствовать в этой церемонии.
Для известных поэтов и прозаиков была забронирована одна из лучших гостиниц СССР — «Москва». Добравшись до неё, все разместились в креслах холла и начали оживлённо беседовать, делиться парижскими впечатлениями в ожидании оформления.
Я заметил, что все писатели стремились оказаться рядом с Севаком. Я же сидел в сторонке, как и положено молодому в кругу выдающихся писателей, стараясь не привлекать к себе внимания. В этот момент Севак вдруг открыл свою большую сумку, достал из неё толстую книгу и поднял вверх, демонстрируя присутствующим. На обложке был рисунок — композитор Комитас во весь рост, — я видел это издание на ереванской выставке. Севак обратился к писателям:
— Дорогие друзья! Я взял во Францию всего три экземпляра этой книги. Два из них подарил достойным людям, которые смогут это прочитать, понять и оценить… А этот, третий экземпляр, побывал со мной в нескольких городах Франции, но так и не нашёл своего читателя. И вот сегодня, когда мы благополучно вернулись в Москву, я хочу подарить свою «Неумолкаемую колокольню» моему младшему брату, молодому писателю Альберту Оганяну.
Там же, в холле гостиницы поэт сделал дарственную надпись на титульном листе: «Моему очень любимому Альберту — человеку с дивным сердцем. С искренней любовью П.Севак. 26 декабря 1968 года».
Чуть позже Вардгес Петросян заказал в свой номер ужин, пригласив на него Севака и меня. За литературными разговорами мы просидели почти до утра… Конечно, я этот день не забуду никогда, да и каждая встреча с Севаком были для меня неповторимым праздником, радостью от общения с гениальным поэтом и учёным.
О поэме «Неумолкаемая колокольня» уже написано очень много, но я обязан сказать хотя бы вкратце, почему это произведение по праву заняло своё место среди шедевров армянской литературы — одной из древнейших в мире. Прослеживая весь путь армянской поэзии (более 16-ти веков), я пришёл к выводу, что после поэмы Григора Нарекаци «Книга скорби» (X век) второй необходимо назвать именно поэму Паруйра Севака «Неумолкаемая колокольня» как самое крупное и одновременно выдающееся произведение, своего рода энциклопедию жизни армянского народа, ярче и объёмнее других отобразившую его место в истории человечества. Материалы для поэмы Севак собирал много лет, но само произведение писал в 1957-1958 годах и, в основном, в Москве. Название поэмы пришло к поэту после звонов в ночной тишине колоколов русской церкви, находящейся недалеко от Кремля. Заглавие «Неумолкаемая колокольня» — несомненная находка автора, отражающая всю суть сочинения. Поэма посвящена жизни и творчеству великого армянского композитора Комитаса, однако в ней очень талантливо сплавляется в единое целое и великие дни армянского народа, и трагедия его геноцида, и другие важные события. Всё это в поэме раскрываются через образ Комитаса. Даже Маштоц — создатель армянской письменности (V век) — становится рядом с ним.
Изданная впервые в Ереване в 1959 году, поэма состоит из шести трезвонов (частей) в которых 46 звонов (глав). Общий объём — почти восемь тысяч строк. Второе, переработанное и дополненное издание с замечательными иллюстрациями народного художника СССР Гр.Ханджяна увидело свет в 1966 году. И мне посчастливилось получить экземпляр именно этой прекрасной книги. Позже произведение было издано за рубежом: в Ливане, Иране, США и других странах.
После выхода поэмы в свет популярность Севака росла в геометрической прогрессии и достигла такого уровня, что в дневные часы он просто не мог свободно пройти по улице пешком — тут же к нему устремлялись и стар и млад, просили автографы…
По воле жителей селения Чанахчи, где родился и похоронен Севак, было переименовано в честь любимого поэта и его великой поэмы в Зангакатун (Колокольня).
Среди множества восторженных отзывов о поэме в память особенно врезалось мнение Андрея Вознесенского, который в 1971 году написал о своем собрате по перу: «В гулкой поэме «Неумолкаемая колокольня» он раскачал колокол познания по старинной амплитуде от Комитаса до наших дней».
…Прошло более полувека после получения самого дорогого в моей жизни подарка, и я впервые пишу о нём в печати. Думаю, эта уникальная книга должна находиться в музее Севака. Я так с ней и поступлю: в ближайшие годы буду в Ереване, а там уже и до музея недалеко…
Новый Завет
Об истории личного участия Паруйра Севака в подготовке к печати Нового Завета на восточноармянском языке я пишу впервые. Это редчайший и красивый факт не только для биографии поэта, который внес серьезный вклад в то, чтобы издание увидело свет. Без сомнения, он также представляет научный интерес и для истории армянской церкви, и для всей армянской литературы.
А ведь прошло 50 лет, и об этом факте могу написать только я, так как другим неизвестна эта история. Кстати, должен признаться, у меня в запаснике еще много интересных фактов, о которых следует рассказать читателям, так как они, на мой взгляд, будут содействовать лучшему восприятию человеческого образа писателя и ученого Севака.
В 1968 году католикос всех армян Вазген I попросил Паруйра Севака отредактировать рукопись Нового Завета, которую перевели с западноармянского языка на восточноармянский под руководством Артуна Атитяна, главного редактора журнала «Эчмиадзин».
15 января 1969 года я встретил Севака в аэропорту Домодедово, и мы сразу поехали в гостиницу «Россия». После обеда, в гостиничном номере Севак ознакомил меня со своими ближайшими планами. «Дорогой брат, завтра-послезавтра, по всей вероятности, я должен посвятить Высшей аттестационной комиссии СССР, — сказал Севак. — Раз они пригласили меня к себе, значит, что-то будет: или они снова экзамен устроят, или выдадут мне докторский диплом? Ну, давай подождем, что они задумали, одному Богу известно. Ты знаешь, у меня возникла новая сложная проблема. Дело в том, что в конце декабря Вазген I пригласил меня в Эчмиадзин на дружеское чаепитие и неожиданно предложил мне отредактировать рукопись Нового Завета, то есть текст перевода на восточноармянский язык. Естественно, я согласился, и вот сейчас я прошу твоей помощи. Чтобы я смог нормально работать, мне нужны хотя бы две книги: Библия на русском и Библия на армянском. Эти книги, конечно, имеются в библиотеке, а нам требуется найти среди наших знакомых тех великих ученых, которые имеют право пользоваться персональным абонементом и которым разрешается взять книги домой. Дорогой брат, я прошу тебя, в ближайшие два-три дня заняться этим вопросом».
Я даже представить себе не мог, что удастся так легко выполнить просьбу моего руководителя. В этот день я решил пораньше покинуть гостиницу, чтобы немедленно приступить к поискам. Вернулся домой и сразу стал перелистывать свой телефонный блокнот. Легко нашел телефон профессора Хачика Григорьевича Гуланяна. Надо отметить, что Гуланян пользовался добрым авторитетом в научных кругах Москвы и как завкафедрой политэкономии одного из столичных вузов был в списке ученых, имеющих право на персональное обслуживание в главной библиотеке СССР. Мой телефонный звонок профессор Гуланян воспринял нормально. Выслушав мою просьбу, он радостным голосом заявил: «Паруйру Севаку я всегда готов оказать любую помощь, все, что от меня зависит. Мы с тобой обо всем договорились: завтра в 12 часов у главного входа библиотеки, жду тебя. Не забудь паспорт и читательский билет».
Когда все вопросы были улажены и точно было известно, что после трех часов получится с нужными книгами поехать в гостиницу, я позвонил из библиотеки Севаку и предупредил, что через час буду у него и мы будем, наверное, вместе танцевать от радости.
После того как я получил книги и поместил их портфель, радостные чувства всецело захватили меня. Я подумал, что, видимо, сегодня один из самых счастливых дней в моей жизни. Дело в том, что еще вчера я не имел никакой уверенности, что так легко удастся решить эту сверхсложную проблему и получится создать нормальные условия для работы Севака.
Я вошел в номер, весь сияющий поздоровался с Севаком и молча положил на стол Библию на русском и Библию на армянском языках. Обрадованный Севак, кажется, не поверил своим глазам и сразу взял по отдельности книги, внимательно изучая их. И вдруг он несколько раз вслух похвалил меня, сказав, что я чудотворец и гениальный организатор.
Севак попросил, чтобы я позвонил вечером профессору Гуланяну и от всей души поблагодарил его за братскую помощь. «Не забудь особенно отметить, что я внимательно читал его талантливую монографию „Очерки по истории армянской экономической мысли“, изданную в Ереване, и, конечно, ты должен пригласить его к нам, когда ему будет удобно», — добавил он.
Вскоре стало известно, что где-то в середине февраля президиум ВАК СССР уже принял решение присвоить Паруйру Севаку степень доктора филологических наук. Я кричал от радости, обнимал и целовал моего гениального учителя и брата Севака, новоиспеченного доктора наук. Эту величайшую радость надо ведь отметить, сам Бог велел, подумал я. Это же грандиозное историческое событие! «Дорогой брат, я скоро вернусь, не волнуйся, мы должны отметить!»
Я направился к себе домой, где у меня были отложены кое-какие деликатесы: две маленькие банки черной и красной икры, и, конечно, самый дорогой наш коньяк «Наири». Все это я аккуратно поместил в свой портфель. По дороге кое-что прихватил из рыбных деликатесов, чтобы наш стол был красивым и щедрым, как в лучших ресторанах Москвы и Европы. Весь вечер Севак и я радовались. А телефон в гостиничном номере гудел без конца.
Севак сразу приступил к своим редакторским обязанностям. Он работал каждый божий день, не менее 10–12 часов, только иногда выходил из гостиницы и пешком вокруг здания делал несколько кругов. Так, более чем за три месяца непрерывной и напряженной работы над рукописью Севаком были доработаны и отредактированы практически все страницы текста, а множество страниц по необходимости заново были перепечатаны на машинке, естественно, с армянским шрифтом. Конечно, я старался помочь. Рукопись была окончательно отредактирована Севаком к майским праздникам.
Новый Завет был напечатан отдельной книгой в Эчмиадзине в ноябре 1969 года. Так сложились обстоятельства, что я оказался снова в Ереване в начале ноября, устроился в гостинице, и, естественно, сразу позвонил Севаку. Неожиданно трубку взял сам Севак: «Я, конечно, рад тебя приветствовать, брат мой, но почему ты из Москвы до Еревана за два дня добираешься, это мы еще выясним. Есть неотложное задание. Я прошу тебя, завтра Атитян ждет встречи с тобой. Уже готовы сигнальные экземпляры Нового Завета. Утром за тобой приедет автомашина, и ты поедешь в Эчмиадзин. Ты ведь один из важных организаторов издания этой книги, поэтому сам Бог велел, чтобы ты получил сигнальные экземпляры этой божественной книги».
Я выполнил поручение и с книгами приехал к Севаку. Мы вместе пообедали, и после этого я попросил у него подписать одну книгу, которую я заслужил, а он мне спокойно ответил: «Эту книгу, которую ты действительно заслужил, тебе подпишет только Католикос, только он имеет право на это. Католикос очень хорошо знает тебя. И о тебе спрашивал. Я надеюсь, тебе известно, что наш Католикос видный литературовед. Поэтому он интересовался, какими темами ты занимаешься. Я полагаю, он обязательно тебе подарит книгу и подпишет». Я так и поступил, и дома у меня хранится экземпляр с очень теплой и красивой дарственной надписью от католикоса Вазгена I.
«Новый Завет» был издан, но нигде в выходных данных или в предисловии не оказалось имени Севака. И ничего в этом удивительного, так как он сам категорически отказался, чтобы его фамилию указали бы в каком-либо качестве — редактора или руководителя группы переводчиков.
В один прекрасный день я задал своему научному руководителю вопросы, которые вызывали у меня непонятные и противоречивые чувства.
— Ты проработал несколько месяцев над рукописью Нового Завета, я видел все своими глазами, — говорил я. — Ты перелопатил все страницы рукописи, и множество страниц заново перепечатали с твоими правками. Я просто убежден, как очевидец всего творческого процесса, что главным редактором книги Нового Завета являешься ты, это стопроцентная правда. При этом получается так, что фактически ты отказался от проделанной огромной работы и несправедливо скрываешь свое участие в издании этой важной и сакральной книги. И главное, проделанную серьезную работу ты решил добровольно подарить архимандриту Атитяну. Возникает вопрос: почему?
— Дорогой брат, ты сразу поставил передо мной несколько вопросов, — очень спокойно начал мне объяснять Севак издалека. — Скажи, пожалуйста, ты, вообще, имеешь конкретное представление, как живут архимандрит Атитян и его коллеги в Эчмиадзине? Во-первых, надо отметить, что Атитян и все священнослужители — это фанатично преданные церкви люди. Живут они в основном в кельях, и большинство из них не имеет своих семей. Во-вторых, они ведь фактически, живут в добровольном заточении. Вот мы с тобой почти свободные люди. Сегодня можем пойти в ресторан, а завтра на футбол, а послезавтра на концерт. А они лишены всего этого, у них все строго расписано, согласно церковным канонам и требованиям. И сейчас, почти неожиданно, им представилась возможность осуществить перевод книги с западноармянского на восточноармянский язык. И вдруг появляется писатель Севак, который хочет забрать, прикарманить солидную долю их трудовой славы. Я не хочу, чтобы они так подумали обо мне, это ведь, как мне кажется, не совсем по-христиански, и кроме того, я к ним отношусь с пониманием и большой симпатией. И прошу учесть, что я свою работу подарил армянской церкви, а не Атитяну.
Проходили годы после трагической гибели Севака, и я часто задумывался о том, почему духовные лидеры армянской церкви и католикос Вазген I не предпринимают никаких шагов, чтобы увековечить имя великого поэта и ученого. Я искал новой встречи с Вазгеном I, чтобы в удобный момент поговорить об этом важном вопросе. Наконец такая встреча состоялась в гостинице «Украина». Католикос внимательно выслушал мою просьбу и обещал все продумать, посоветоваться с членами Синода церкви.
Однако вскоре произошли чудовищные события в жизни армянского народа. Я имею в виду геноцид армян в Сумгаите в феврале 1988 года. Затем последовало Спитакское землетрясение в Армении, унесшее более 25 тысяч жизней. К сожалению, вскоре ушел из жизни и Вазген I, один из талантливых сыновей армянского народа.
А сейчас, пользуясь случаем, я хочу обратиться к католикосу всех армян Гарегину II с просьбой рассмотреть важнейший вопрос об увековечивании памяти Паруйра Севака. Своим творчеством великий поэт и ученый, на мой взгляд, давно доказал, что он отвечает всем требованиям и заслуживает быть причисленным к лику святых. Я предлагаю также руководству армянской церкви установить бюст Севака в Эчмиадзине, рядом с бюстом писателя Рафаэла Патканяна. Наверное, целесообразно также рассмотреть и по достоинству оценить роль героической личности — великого поэта Саят-Новы, который погиб в конце XVIII века с мечом в руках прямо у входа армянской церкви. Его необходимо также причислить к лику святых.
Пару лет назад Папа Римский установил в Ватикане скульптурный памятник великому классику армянской литературы Григору Нарекаци. А почему мы не в состоянии по достоинству оценить наших деятелей культуры?
Как стихи Севака спасли русского поэта
В 1972 году поэт Станислав Куняев, уже автор целого ряда книг, был известным поэтом не только в России, но и далеко за её пределами. Однако он ещё с молодости преданно и серьёзно занимался не только литературой, но и всегда стремился найти время для путешествий и, особенно, для охоты и рыбалки.
И вот Станислав Юрьевич вместе 15-летним сыном Сергеем и поэтом-переводчиком Игорем Печеневым решили покорить Закавказские республики Советского Союза. В первых числах августа на собственных «жигулях» они выехали из Москвы.
Станислав Юрьевич вспоминает:
— В Баку было невыносимо жарко, и мы торопились на прохладные просторы Нагорного Карабаха. Проехали Шуши, Степанакерт и оказались почти на границе с Арменией. Остановились на берегу Чёрного озера, которое армяне называют Сев лич, а азербайджанцы — Кара-гел. Само озеро расположено между азербайджанским райцентром Лачин и армянском городом Горис. В озере водится горная форель и мы, естественно, сразу же расчехлили свои спиннинги. Вечерело, было почти темно. Поблизости никакого населённого пункта. На каменистом берегу уже лежало несколько крупных форелей. Мы стали разглядывать свой улов, как вдруг над нашими головами раздался звук автомобильного клаксона. По склону к нам решительно спускались двое мужчин. Одни из них в синем френче и галифе строго глянул на наш улов:
– Почему рыбу ловите? Кто разрешил?!
Рядом с ним стоял двухметровый шофер с монтировкой в руке.
Выяснилось, что граница между Азербайджаном и Арменией проходит посередине озера. А человек во френче был главным рыбинспектором с армянской стороны, и он сурово сказал, что мы – браконьеры и должны ехать с ним в Горис, где на нас за пойманную рыбу накажут. Мы стали уговаривать инспектора, представившегося Левоном Бибиевичем, чтобы он нас простил, предложили выпить с нами коньяка, но он был неумолим. И тогда я вспомнил, что у меня есть друзья среди армянских поэтов, которых я переводил. И назвал имя Паруйры Севака.
–Ты знаешь Паруйра? – удивился инспектор.
– Конечно, и стихи его переводил.
– Ну, если так, то прочти свой перевод.
Я понял, что надо во что бы то ни стало вспомнить – и медленно начал читать:
Даже рыбы севанские
Копт рахойт и бихтак
Носят пятнышки красные
На упругих боках…
Лицо Бибиевича преобразилось, он был весь внимание. А мой голос уже звенел – я вспомнил все стихотворение:
Эти пятнышки-родинки,
Словно память о времени,
Словно память о пролитой
Крови Армении…
Я читал строку за строкой, а Левон Бибиевич глядел на меня уже восторженно: и вправду друг великого Паруйра!..
Расступаются скалы,
В небе птицы парят,
Только родинки-капли
Всё горят и горят.
Столь строгий недавно инспектор вытер волосатым кулаком слезу и расцеловал меня:
– Ловите рыбу, сколько хотите. Я разрешаю. Одна просьба: возвращайтесь в Москву не через Азербайджан, а через Армению. Гостями в моем доме будите…
Мы погостили в Горисе у Левона Бибиевича и вернулись в Москву.
Необходимо отметить, что Севак погиб всего год назад, в июне 1971-го, и эта смерть ещё больше усилила всенародную любовь к его творчеству. И то, что русский поэт наизусть прочитал стихи великого армянского поэта, конечно же, привело в восторг новых армянских друзей Станислава Куняева, который понял, что в Армении ему будет оказан самый тёплый приём, поскольку он перевёл на русский язык и стихи живого классика Амо Сагяна, а также восходящую звезду Размика Давояна. Кроме того, у Станислава Юрьевича к тому времени сложились братские отношения с заведующим кафедрой русской литературы Ереванского университета Левоном Мкртчяном, который спустя несколько лет стал основателем и первым ректором Армяно-славянского университета. Забегая чуть вперёд, хотел бы добавить, что через четыре года, то есть в 1976-ом, Куняев и Мкртчян целый месяц были в творческой командировке в Индии. Я их провожал и встречал в Шереметьево.
А тогда, в 1972-ом, почти неделю Левон Мкртчян на своей «Волге» возил Станислава Юрьевича, его сына Сергея и поэта Игоря Печенева по достопримечательным местам Армении. Они посетили кафедральный собор Эчмиадзина, целый день рыбачили на озере Севан, побывали в институте древних рукописей Матенадаране, а также в роскошном музее Сарьяна, в мастерской у знаменитого художника Минаси и, конечно, возложили цветы на могилу Паруйра Севака.
— Никогда не забуду нашу поездку по Армении. Это было восхитительно! Левон Мкртчян не только талантливый писатель и учёный, но и человек необыкновенно щедрой души — неоднократно признавался мне друг армянской литературы Станислав Куняев. При этом он каждый раз добрым словом вспоминал и своего спасителя Паруйра Севака.