1. Задолго до…
Не спалось. Сильная и резкая качка танкера сочеталась с ударами о встречную волну. Эти удары были такими, что казалось, судно останавливается и каждый раз снова набирает ход. Оделся и вышел в ходовую рубку. Два часа ночи, старпом занимался прокладкой курса, капитан тоже был здесь, но говорить никому не хотелось, все были вымотаны вчерашним днем. Двенадцать часов проводили сложные испытания этого нового судна на сильном волнении и при штормовом ветре.
Мы шли проливом Дмитрия Лаптева на Запад. Посмотрел карту. Справа должен быть виден остров Большой Ляховский. Вышел на крыло мостика. В десяти милях к северу темной полосой лежала низкая пустынная земля. Над ней полыхало северное сияние, освещая берег и море вокруг призрачным светом. Долго стоял на мостике, завороженный переливами сияния. И отсюда, с этого вздрагивающего мостика, освещенного загадочным светом, грядущий отпуск в Крыму казался таким далеким и нереальным, что даже думать о нем было трудно. Предстоял путь до арктического порта Тикси, потом по Лене до Якутска, потом завершение отчетов, сборы, полет до Москвы, дела в министерстве, полет до Симферополя - нет, это слишком далеко и долго, чтобы быть реальностью.
Через час пожар, вспыхнувший в машинном отделении, начисто вымел все мысли о какой бы то ни было другой жизни. После потрясений и поисков возможностей запуска пожарного насоса, огонь был потушен вручную. А потом мы до утра искали выходы из подобных ситуаций, решая, как можно изменить и улучшить систему автоматики судна.
Рейд Тикси встретил нас редким снегопадом, шугой на тихой черной воде, редкими судами, которые лихорадочно заканчивали разгрузку и спешили уйти на Лену. Мы были без груза, поэтому тихо ушли поздно вечером, и к утру, пройдя Ледник и Быков Мыс, входили по Быковской протоке в Лену.
Семь суток пути до Якутска запали в память надолго - ночным северным сиянием, почти полным отсутствием обстановки и огней на створах, отказами рулевой машины, из-за чего мы пять раз садились на мель, а потом долго и мучительно снимались. Запомнились вечерней рыбалкой у острова Столб, совместным плаванием с другим танкером, у которого работала только одна машина, суматохой судов на Жатайском рейде у Якутска, где одни становились на зимний отстой, а другим еще предстояли долгий пути по замерзающей реке до Ленска, Пеледуя, Киренска и Осетрово…
2. В отпуск
Первые числа октября. В пароходстве суматоха, как всегда в конце навигации, достигала предела - какие-то команды судов зачищались перед зимним отстоем, другие на ходу занимались ремонтом. Отчеты, отчеты, отчеты… по всем службам пароходства. Но мне до отъезда надо было составить согласованный с научным институтом отчет по испытаниям нового судна. И особую проблему вызывала поломка новой рулевой машины. Надо было понять причину, чтобы восстановить машину за зиму и внести предложения заводу на изменение конструкции. Организовать в КБ людей на оперативную работу в конце навигации. И за эти же 15 дней на берегу надо было встретиться с друзьями, успокоить их, поскольку в это же время на Каспии в шторм погибли два танкера, а от нас тоже не было сведений неделю. А ещё сходить с ними на «землянку» – нашу туристскую святыню в лесу…
Чудом и бешенной, допоздна работой все дела сделаны.
Последний прощальный ужин, и я лечу в Москву. Сдача отчетов, встреча с московскими друзьями и родней, аэропорт, самолет, Крым, автобус, причал, катер – все! Калейдоскоп остановился.
3. Наш дом
Как всегда после долгого отсутствия, с напряжением ждешь минуты, когда катер, обогнув мыс, откроет перед тобой домики, уступами спускающиеся к морю, тёмную зелень парка, серую громаду старого замка, с белым праздничным пятном Альгамбры. Пристань, лодки рыбаков, заботливо вытащенные на берег, отдыхающие среди камней сети, развешенные на сваях для просушки и починки.
Западная волна сильно раскачивала катер, неприятно стукала за спиной незакрытая дверь в рубку. Редкие пассажиры сидели плотными группами, загораживая друг друга от ветра и брызг. Мокрая палуба холодно отражала вечернее небо. Эти минуты были наполнены воспоминаниями и тревогой узнавания дома, как будто забытого.
Волна долго не давала причалить. Пассажиры толпились у выхода в ожидании твердой земли и домашнего тепла. Я стоял на корме в ожидании их выхода, не замечая брызг, как бы невольно оттягивая встречу с домом.
По тропе от пристани поднимался не торопясь. Воспоминания беззаботного детства теснились перед взором. Как-то не помнились холодные ветреные зимы. А только летнее море, наши игры, качели на деревьях, беготня по крутым склонам и первые фрукты в окрестных усадьбах.
Запущенный сад стоял грустно и молчаливо. Еле слышно шумело море. Крики чаек, к вечеру казавшиеся плаксивыми, солнце, медленно опускавшееся за стену кипарисов на дальнем гребне горы, ярко освещенным низким солнцем, — все создавало ощущение сказочности происходящего. Толстый слой пыли покрывал стол, печку, корешки книг на огромной книжной полке вдоль всей стены.
Якутск, в котором я долго работал, и который только что покинул, с его жителями, с нашими радостями и печалями, мечтами и несбывшимися надеждами, и о котором сейчас вспоминал без грусти, находился очень далеко отсюда. Так далеко, что под влиянием ощущений настоящих минут я и вовсе перестал верить в его существование.
Солнце уже скрылось, но небо в том месте было светлым, зеленовато-оранжевым. Контуры деревьев и далеких домов были такими чёткими и чистыми, как будто их нарисовали тушью и пером на тонированной бумаге.
Мой отец, художник, сейчас был далеко от Крыма, в Карелии. И я, хоть и был огорчен, что не смогу увидеть его сейчас, очень радовался за него. Ему было там хорошо. Он работал, видел другую природу, другой характер людей, другие закаты и другие деревья.
Огня в доме я не зажигал, сидел в саду. Дом тихий, заросший, почти слившийся с окружающими его деревьями, казался мне грустным старым человеком, который давно понял бесполезность слов и теперь предпочитал молча созерцать и оценивать жизнь.
Было очень тихо. И в этой тишине прозвучали первые вечерние звуки, говорящие о присутствии человека. На море слышались стук весел и звяканье цепей возвращающихся с рыбалки лодок, звуки перекатывающихся под ногами рыбаков камней, оживленные голоса. Слышался быстрый говор хозяек, растапливающих печки, и вот уже первые светлые дымки протянулись в темнеющее небо.
Голоса детей, возбужденных сумерками, предстоящим ужином и множеством детских дел, которые приобретают свою особую значимость только с темнотой, были чистыми и таинственными. Не зажигая света, я приготовил нехитрый ужин, вынес его на стол в саду и сидел в наступающих сумерках в зелени, невидимый для редких прохожих.
Я сидел в окружении знакомых деревьев и камней, у моих ног ковер из плюща и фиалок покрывал землю, еле слышно шумело море, и дни детства, теплые, солнечные и счастливые проплывали передо мной. Купание в море с большой компанией друзей. Или зимние шторма, от которых вздрагивал наш старый дом, первые цветы багряника или маленькие зеленые плоды алычи, которые мы ели после зимы. Подъем на Ай-Петри по крутой извилистой тропе. Или долгие зимние вечера, когда мы сидели у открытой дверки печки, а мама читала нам по памяти стихи Киплинга, Пушкина, Гумилева, Корнилова или Багрицкого. Или суету перед Новым Годом, когда всей семьей делали игрушки и наряжали маленькую елку.
Вспоминались картины отца, приятно и терпко пахнущие скипидаром, большие марины или маленькие этюды улиц, деревьев, белых домиков на слободке. Школьные дни, наполненные обязанностями и играми, уроками и открытиями. Наши детские шалаши, или «штабы» на деревьях, кабина старого грузовика, из которой мы сделали тренажер и рулили с упоением, проезжая мысленно от Алупки до Ялты и обратно, прежде чем сесть за уроки.
Тепло вспоминались «летние» гости нашего дома, которые привозили новости, столичную суету, иногда - трагическую память об ушедших родных и духовных друзьях. Светлая любовь мамы, очень рано ушедшей из жизни, ее друзья из довоенных времен – писатели, поэты, музыканты, балерины, литераторы. Страсть отца в живописи, пронесшим цвет и тепло Крыма через трагедии войны. Пронзительно-глубокие стихи моей сестры, живущей сейчас далеко от этого дома. Все это, незаметно входившее в мое детство, удивительным образом обогатившее меня, проступало из этих старых стен и старого сада, чудесно переплетаясь сейчас с моими кораблями в Северных морях.