Желание плюнуть на скучную, безликую, зачастую бессмысленную работу в КБ, сбежать из надоевшей коммунальной квартиры, избавиться от бесконечно долгой дождливой осени, никак не переходящей в зиму, иногда было настолько сильно, что Олег несколько раз собирался уехать. Мечты о Севере, о хорошей мужской работе, каждодневно тяжелой, но необходимой, буквально замучили его.
Пока человек не попытается вырваться из привычного, устоявшегося, он даже не предполагает, насколько он опутан связями, отношениями, обязательствами и насколько они прочны. Так и Олег, следуя за своей мечтой, буквально натыкался на множество препятствий, как только переходил к реализации намерений.
Он прочитал немало литературы об Иркутской области, Якутии, Магадане, Чукотке, переговорил уже со многими людьми, которые бывали в этих краях. Облик великой страны под названием Север обретал для него зримые черты. Трудности вырисовывались ярче, но от этого мечта не становилась менее привлекательной.
Сегодня эта тяга была особенно сильна. Олег гулял по ночной Неве. Ветер дул с залива, вода поднималась. Несмотря на встречный ветер и гранитные берега, удержать Неву было невозможно. Она набирала силу и прорывалась к морю. Олег смотрел на реку и, не замечая в себе такой настырности, почувствовал зависть к ее характеру. Ему стала понятна и приятна злость и сила реки.
Ветер сильно задувал под куртку, ерошил волосы, оклеивал ноги брюками, а ему уже казалось, что он где-то на перевале магаданского тракта стоит рядом с застрявшей машиной, еще горячей от напряженного подъема, и потому казавшейся по живому усталой. Баранка еще хранит тепло его рук. Пассажир, задремавший в углу кабины, вызывает в нем чувство заботливости. А в груди уже зреет злость на это неожиданное препятствие. За злостью приходит разумная сила. Он начинает яростно откапывать переднее колесо, глубоко прорезавшее сырой грунт, так что балка переднего моста пропахала площадку...
Прохожие задели его, он с трудом очнулся от видения, улыбка тронула сведенные ветром губы, щеки, бросила паутину морщинок около глаз. А он так явно был только что далеко отсюда.
Растревоженные этим видением воспоминания возвращали его то в кабину армейского ЗИЛа, идущего в колонне по ночным Карпатам, то в полевую мастерскую на армейских учениях, то в кабину самосвала в ночной смене на окраине Ленинграда, когда из-за дневной учебы в институте и длительной ночной работы боялся уснуть на ходу, то за руль милой учебной «полуторки», карабкающейся по серпантину старой крымской дороги.
И тут же вспомнились интересные последние два курса института, радостная работа над дипломом, распределение в престижное КБ Ленинграда, а потом... медленное погружение в болото обыденности, повторения проектов, узости заданий, боязни риска, отрицания свежей мысли, безрадостные от этого встречи с друзьями, надорванные отношения с подругами, грустные вечера дома. Это не позволяло даже самозабвенно читать книги, к которым еще недавно рвался.
А согласен ты поменять...? Да, да, да, согласен поменять свою теплую, уютную комнату с кроватью у окна, с книжной полкой рядом, телевизором и приемником, с маленьким верстачком в углу и доской с чертежными инструментами на кабину МАЗа или УРАЛа с помятой дверцей и неплотными стеклами. Он все приведет в порядок, и мотор переберет, и рессоры подтянет и смажет, и главную передачу выставит, чтобы не гудела... Да, Господи, все можно сделать, радостная цель была бы.
Нева сообщнически шлепала в каменистые бока, помогая его уже безудержной мечте, которая затем увела его по набережной от центра, туда, где никто и ничто не мешало идти легко и свободно, ловя ртом порывы свежего и влажного ветра.
Олег всегда достаточно быстро приспосабливался к новой обстановке, месту, работе, людям и отношениям, до определенного момента, конечно. До того, как это новое входило в него глубоко, и тогда требования к чистоте и нравственности этого нового значительно возрастали. Приспособляемость его происходила от врожденной чуткости к хорошему. Она позволяла уловить это хорошее во многом и во многих. Почти в каждом из знакомых он находил хорошие черты, хотя на них могло быть накручено множество недостатков. И почти в любой обстановке он находил интерес, новое, если не радостное, то познавательное, если тяжелое, то не мрачное.
Так что возможная поездка на Север, в плане обустройства или контакта с людьми, его не тревожила, а наоборот, манила неизвестностью и грядущими открытиями.
Все. Самое страшное было позади: разговор с ребятами, объяснение с подругой, подробное письмо отцу, глубокая беседа с преподавателем института, пожилой женщиной, которая стала товарищем и помощником во многих делах. Он шел с билетом в кармане, и хотя встревоженным сердцем оглядывался назад, мыслями был уже далеко отсюда.
С этого момента его ровно текущая жизнь помчалась скачками. И сознание фиксировало не все события подряд, а только какие-то этапы. Вот он увидел себя собирающим чемодан, и всплывало прощальное путешествие по Ленинграду. И, наконец, совсем неожиданно осознал себя стоящим в вагоне поезда Ленинград ‒ Иркутск, уткнувшим лицо в двойное оконное стекло и с тревогой глядящим на растерянные, размытые тревогой лица ребят. Перрон медленно начал откатываться назад, вместе с последними взглядами остающихся, беззвучно шевелящимися губами и понятными, открытыми в последний момент, чувствами.
Большая, огромная, бесконечная страна проносилась мимо него, постукивая на переездах, гудя на поворотах, бросая в окна то охапку паровозного дыма, то выхлоп тепловоза, то глухой рокот электровоза.
Мелькали за окном деревеньки, которые казались уютными и трогали сердце теплой домовитостью. Ему казалось странным, что вот он легко и непринужденно проносится мимо, а там, в этих деревеньках, в этих безмолвных для него избах, скрываются целые истории, эпопеи, людские страсти, удачные и неудачные судьбы, трагедии и удивительные любови, несчастья и радости, а он о них никогда не знал, и вероятней всего, никогда не узнает.
Осень, не так заметная в городе, здесь била в глаза пламенем лесов, поражала маленькими станциями, засыпанными желтыми листьями. Большие реки встречали грохотом мостов, пятнами ряби на воде, редкой одинокой лодкой или далеким теплоходом, могучим небом, придавившим и реку, и деревеньки на берегах.
Он ехал уже четвертые сутки, и за это время перед его взором промелькнуло столько деревень, столько отшумело вокзалов, столько сотен километров удивительных осенних лесов и просторных полей, столько рек, речек и речушек, что Олег погрузился во все виденное, как в состояние. Менялись соседи по купе, были выслушаны тысячи советов, сотни историй жизни, удач и трагедий, просто человеческих судеб. И это тоже становилось частью состояния.
В Иркутск поезд пришел неожиданно теплым и тихим вечером. Олег, ожидавший, что его встретит если не метель, то холодный пронзительный ветер, удивленный шел по привокзальной площади распахнув куртку, затолкав в карман шарф. Сознание того, что он находится так далеко от дома, в столице Восточной Сибири – поднимало настроение, заставляло безотчетно улыбаться и приглядываться ко всему обостренно внимательно. Люди торопились по своим делам так же деловито, как и в любом городе в этот час. И суматоха на вокзале такая же, как на других вокзалах. Неужели они не чувствуют своей необычности, живя на берегу знаменитой Ангары, рядом с знаменитым Байкалом? Странные люди.
Гулял долго. Безуспешно обойдя несколько гостиниц, уехал в Аэропорт. Там, до обидного просто, через 20 минут ожидания в кассе, взял билет на Якутск. В небольшой гостинице, рядом с аэровокзалом ему нашлось место в 4-х местном номере. Он был первым, затолкал чемодан под кровать и пошел знакомится с городом.
Иркутск производил странное впечатление. Мешанина красивых, еще дореволюционной постройки, деревянных домов и высоченных современных зданий, причем без всякой логики вкрапленных в старый город. Все время будоражила мысль, что из Иркутска выходило подавляющее большинство экспедиций, отправлявшихся на завоевание новых пространств, на Север и Северо-Восток, и каких удивительных личностей повидали эти улицы.
Вернулся в гостиницу поздно. Поселившиеся после него соседи уже сидели за столом, пили пиво с какой-то соленой рыбой, нарезанной крупными кусками, как потом оказалось, омулем. Соседи были экипажем ИЛ-14, который часто ходит рейсами на Якутск. И первые сведения о трассе, городе Якутске и Севере вообще – Олег получил от них.
На следующий день Олег стоял у ограды аэродрома, с удовольствием вслушиваясь в рев двигателей, подставляя лицо под струю воздуха, поднятую винтом выруливающих самолетов. Он и в Ленинграде любил ездить в аэропорт, дышать его переменчивым тревожным воздухом и мечтать о дальних далях.
Самолет уходил в 11-30, поэтому Олег успел поесть и заранее придти на регистрацию. Долгий рейс с посадками в Усть-Куте, Киренске, Ленске, Олекминске. Совсем новые названия, похожие друг на друга деревянные здания аэропортов, уютные столовые, экипаж самолета, ставший за долгий рейс близким – все это Олег впитывал жадно и с наслаждением. В полете часто пересекали или шли рядом с огромной рекой, сосед пояснил – Лена. Олег вспоминал карту, географию, историю – край оживал в нем.
Самолет пришел в Якутск с опозданием, уже глубокой ночью. Выходил смотреть на черно-синее небо, на контур ровной гряды за городом. Сидел в зале ожидания, запоминая характерные черты лиц якутов, русских сибиряков. Кто-то, судя по одежде, собирался в поздний отпуск, кто-то летел в районы, много было и бродячего люда – геологов, которые то ли уходили в экспедицию, то ли возвращались из нее, этого Олег еще не мог понять. Так и досидел до утра. По совету попутчика в поезде, отправился искать Геологическое управление. Ехал на автобусе, довольно забитом, успевая смотреть на деревянные дома вдоль дороги из Аэропорта, асфальтированные улицы без деревьев, спешащих на работу людей, на желтую, в осенних деревьях далекую гряду.
В Управлении, расположенном на центральной улице города, в большом здании, нашел отдел кадров и довольно легко попал к начальнику. Тот, посмотрев документы, радостно сообщил ему, что водители почти всегда нужны, только с общежитием туго, но все как-то устраиваются. Вызвал по телефону начальника транспорта, показал и ему документы, расспросил, на каких машинах работал, сказал, что молодец – сразу приехал по правильному адресу. Олег спросил, какие машины у них и, узнав, что в основном КРАЗы, МАЗЫ, ЗИЛы и УРАЛы, облегченно вздохнул, довольный ходом событий. Начальник выписал направление, сказал, что через 20 минут на автобазу пойдет автобус, ободряюще пожал руку и убежал по своим делам.
Пока ехали, Олег жадно рассматривал не очень аккуратный, почти весь деревянный город. Водитель, молодой парень, довольно охотно отвечал на его вопросы, и пока доехали до автобазы, Олег успел узнать, что недавно получили много новых машин, их пригнали своим ходом из Невера, что в Забайкалье, – это самая близкая железнодорожная станция. Водителей сейчас не хватает, и ему, Олегу, шоферу второго класса, да еще автомеханику, наверняка дадут хорошую машину. Узнал, что рейсы бывают разные ‒ и 200 и 2000 километров, и что в рейсы ходят круглый год, но зимой намного дальше, так как летом далеко тайгой не проедешь. И что некоторые пьют за рулем и бед от этого много. Парень разошелся своим рассказом для новенького, но тут они влетели в раскрытые ворота автобазы. Парень махнул рукой: «Вот контора». ‒ И убежал.
Нарочито сдерживая себя, Олег спокойно пошел в контору. В воздухе стоял знакомый шум прогреваемых моторов. Хриплый в динамике голос диспетчера, крики водителей, густой запах бензина и солярки, выхлопа – все знакомо. Поворачивал голову во все стороны, автоматически фиксируя каждую мелочь, чистоту гаражного двора, новизну многих машин, разнообразие лиц и возраста пробегающих водителей, чумазых слесарей и деревянные ворота боксов, оббитые снаружи каким-то густым серо-седым мехом.
У девушки-диспетчера спросил начальника автобазы, она выскочила из-за стойки, и что-то весело расспрашивая, повела его на второй этаж. В приемной никого не было, и девушка, ободряюще улыбнувшись и подтолкнув Олега к двери, убежала. Олег зашел в довольно просторный кабинет с новым большим столом и обшарпанными стульями. Поздоровался, услышав приглашение, сел напротив немолодого, но крепкого, крупного мужчины, приветливо сверкнувшего ослепительно белыми зубами.
Начальник посмотрел документы, спросил, где и какие машины водил и почему хочет работать шофером, а не механиком. С сожаление высказался: часто бывает, если грамотный попадается ‒ то шалопай, а если серьезный ‒ то тупой, а если грамотный и серьезный ‒ пить начинает. Не с кем работать. Ну ладно, может о механике потом подумаешь? А на какой машине хотел бы работать? Правда, обычно мы всех новеньких на слесарных работах обкатываем, но ты уже не зеленый...
‒ Если можно, то на УРАЛе, еще с армии полюбилась машина.
‒ Ладно, УРАЛ так УРАЛ, есть такие!
Потом говорили ещё долго. Начальник расспрашивал о Ленинграде, где был два раза и сохранил самые лучшие воспоминания, о службе в армии. Рассказал Олегу и о работе, рейсах, людях и дорогах. Сказал, что в общежитии пока свободны только четырёхместные комнаты, а потом видно будет. Выписал направление.
‒ Завтра с утра приходи, оформлением займемся, а сейчас ‒ держи ключи, пойдем с машиной познакомлю, все равно уже на обед пора. Да, в столовую автобус ходит в 12-10.
С бьющимся сердцем Олег шел за начальником вдоль ряда новеньких, покрытых только первой дорожной грязью машин. Начальник остановился около седьмого от края ряда УРАЛа. Хлопнув ладонью по крылу машины, сказал:
‒ Владей. – Пожал руку и ушел.
Олег остался один. Тишина. Он словно оглох, не слыша гаража. Посмотрел издали, любуясь. Подошел ближе, провел ладонью по крылу, стирая пыль, прошел к дверке. В ушах звучали торжественные марши. Открыл кабину. В голову ударил чудесный запах новой обшивки, бензина. Ладонью погладил сиденье, непослушными от радости ногами переступил с подножки в кабину, сел на свое место, радостно огляделся, не спеша провел рукой по рычагам, кнопкам, приборам, положил обе руки на холодную баранку, уронил голову на руки и засмеялся тихим счастливым смехом.
А потом... были годы тяжелой работы, удачные и плохие рейсы, настоящие друзья и случайные попутчики, долгие белые зимники, коварные наледи, комариные болота, тяжелые перевалы, каменные осыпи и пески, таежное бездорожье и раздолье зимника по реке. Были новые машины, люди, события, радости и печали, любовь и грусть. Было все, чему положено быть в жизни.
И ни о чем он не жалел. Ни о давнем своем выборе, ни обо всем происшедшем после. И много хорошего помнилось Олегу, но в тяжелые минуты ярким красивым сном приходило к нему видение: он в кабине первого своего УРАЛа, руки на прохладной баранке, голова лежит на руках, и он смеется тихим счастливым смехом.
1966 год.