26 апреля ушел из жизни замечательный поэт Александр Хабаров, который в последние годы жил в Домодедово и не так часто появлялся в столице. Я планировал поставить подборку его стихов в раздел "Поэзия" майского номера журнала, собирался в конце месяца списаться с ним, чтобы обговорить детали, но не успел... И вот теперь публикация выходит под рубрикой "Рукописи не горят". Его стихи и впрямь никогда не сгорят, но будут всегда обжигать своей честностью, неравнодушием и огнём настоящего таланта. Царствие тебе Небесное, Александр...
ИЗ ЖИЗНИ АНГЕЛОВ
Ты мне досталась по ленд-лизу
Во время Третьей мировой.
Ты помнишь, шел я по карнизу
Над обожженной мостовой,
А ты летела в платье белом,
Разбив оконце чердака,
Но овладела смертным телом
Моя бессмертная рука.
И ты, стремившаяся к тверди,
Как в небеса стремится дым,
Вдруг убоялась дерзкой смерти
Под обаянием моим.
Внизу, под марш артиллериста,
Шагали пыльные полки,
Но я не выпустил батиста
Из окровавленной руки.
Держал тебя, как держат птицу,
Жалея хрупкие крыла,
Пока смещался за границу
Жестокий фронт добра и зла.
Мы полетели над закатом,
Над стольным городом руин;
Ты помахала вслед солдатам,
Но обернулся лишь один.
В железном визге артобстрела,
Ломая стебли камышей,
Я нес тебя, как носят тело
Из грязи вражеских траншей.
В тот миг все люди были братья,
Весь мир казался неземным,
Когда сплелись твои объятья
Над одиночеством моим.
И словно из морей на сушу,
Как из сраженья в лазарет,
Я нес тебя, как носят душу
За облака, где смерти нет.
2015
ТЫ И Я
Светлане
Мы познакомились в котельной,
где я служил как истопник,
и труд мой был почти бесцельный —
к такому я давно привык...
Я кланялся своим лопатам,
крепил выносливость углем
и сочинял отборным матом
стихи о будущем своем.
А ты, без жалости и страха,
вошла в мой мир углей и грез,
как комсомолка в штаб гестапо,
как дочь кулацкая в колхоз.
Ни недостатка, ни излишка
в тебе не видел я ничуть.
Твоя мальчишеская стрижка
легко склонилась мне на грудь.
Мои стихи тебя пленили,
сковали, бедную, навек.
Вот так с тобою поступили
один поэт и человек.
ПРОЧЁЛ…
Я прочёл на странице семьсот двадцать два,
Что из желтых костей прорастает трава
И не выжечь ее сквозняками,
А однажды и люди воспрянут из пут,
И сквозь черное небо они прорастут,
Облака раздвигая руками.
Я прочёл на какой-то из главных страниц,
Что мы, люди, прекраснее лилий и птиц
И чудеснее ангелов Божьих;
Мы спасемся с тобой от воды и огня,
Только крепче, мой ангел, держись за меня
На подножках и на подножьях...
Я и сам-то держусь ослабевшей рукой
За уют, за уклад, за приклад, за покой,
За насечки по счету убитых;
Только где-то прочёл я — спасут не стволы,
А престол, пред которым ослы да волы
И повозки волхвов даровитых...
ВЕСКАЯ ПРИЧИНА
Не выгибай от счастья руки,
не говори, что ты — моя.
От этой обморочной скуки
устала ты. Устал и я.
Ведь над глухими потолками
еще, конечно, небо есть...
К чему размахивать руками?
Я не приду ни в пять, ни в шесть...
Ведь эта тихая квартира,
где подоконники в пыли,
поверь: намного меньше мира,
хотя и больше всей земли...
АЙ-ПЕТРИ
Хорошо на Ай-Петри,
Хоть и выше - Тибет…
Торжество геометрий
Там, где Родины нет…
Ветер лижет подножья,
Дремлет в сердце змея.
Правда – горняя, Божья…
Ложь - земная, моя…
Унесло бы, как птицу,
Вверх, где смерть коротка.
Вот уж ночь-плащаницу
Принесли облака.
Но давно уж не тот я,
И устал, и утих…
Ветер треплет лохмотья
Притязаний моих.
Отлетели, как сажа,
И труды, и мечты…
Я давно уж не Саша,
Хоть и крикнули: «Ты!..»
Постою у подножья,
Тишиною объят…
Правда горняя, Божья,
Ложь – моя, говорят…
АФЕРИСТ
Не от тяжких трудов, а от легкой руки
я пальто заложил и продал башмаки;
вот уж тело висит на костях барахлом -
приценился какой-то к нему костолом...
В ход пошли пепелище, жилище, трава;
песней звякнула медь - разменял на слова.
Ночь сменял на зарю, а зарю - на пальто.
Ну, и кто я теперь? А теперь я - никто.
Ничего своего, ни лица, ни кольца;
скоро крикнут: вяжите его, подлеца!
Но спроста не возьмешь, я и сам с хитрецой,
голосок обменял на другой, с хрипотцой...
Встану в очередь красно-коричневых лиц,
накуплю вермишели, портвейну, яиц;
когда грянут “Варяг” - подпою втихаря:
нате, братцы, пальто! Вот вам, братцы, заря!
И прикинусь, что нищ, что, как перст, одинок...
А начнут выкликать - обману, что стрелок;
И в секрет попрошусь - меж камней, среди лип...
А как выстрелят в грудь - обману, что погиб...
ИМЕНА
Завесы разошлись от крика,
К стакану тянется рука.
Прощай, Россия-Анжелика,
Мария-Родина — пока!
Под дребезжанье фортепьяно
Сдвигаем стулья для гостей;
Не унывай, Москва-Татьяна,
Узнаешь все из новостей.
Какой развод без карабина,
Какая свадьба без стрельбы?
Прощай, Марина-Украина,
Трещите, гордые чубы…
Звеним, как выбитые стекла,
Нас не слыхать издалека;
Не забывай нас, Волга-Фекла,
Поплачь, Аленушка-Ока…
Крепчает бормота-цикута
На донышках немытых чаш;
Поставь свечу, Сибирь-Анюта,
За образ уходящий наш.
Я сын Советского Союза
А мать моя — Надежда-Русь…
Прости за все, Светлана-муза,
Я обязательно вернусь.
Пускай испита жизни чаша,
Судьба бела, как черновик…
Живи, поэзия-Наташа,
Тебя не вычеркнут из книг.
Еще далёко до рассвета,
А нам — по краешку ползти…
Прощай, страна-Елизавета,
Мария-Родина, прости…
ПУТЬ ЖЕЛЕЗНЫЙ
Марине Музыко
Луна в окошке мутном,
чаёк в стакане синем.
Легко в вагоне утлом
нырять в волнах России.
То проводница плачет,
То тетя режет сало,
То дядя с полки скачет —
Ему стакана мало.
Дрожу под одеялом,
Как бабочка в пробирке.
Прохладно за Уралом,
Зато тепло — в Бутырке.
А мимо — звезды, звоны,
Гудки товарных, скорых.
Вон там, за лесом — зоны
И хариус в озерах…
Вагон-то наш купейный,
И путь-то наш — железный.
Летим во тьме кофейной
Над Родиной, над бездной.
Пятьсот веселый поезд,
В котором плохо спится.
Уже не мучит совесть,
Но плачет проводница.
Чего ей так неймется,
Чего ей надо, бедной?
Чего ей не поется
Над Родиной, над бездной?
Ведь так стучат колеса!
Мелькают километры,
Свистят, летя с откоса,
Таинственные ветры!
Не плачь, душа родная,
Вернется твой любезный.
Споете с ним, рыдая,
Над Родиной, над бездной.
Добавил дядя триста,
И тетя полстакана —
За ночь, за машиниста,
За Таню, за Ивана…
И я хлебнул того же
За ночь, где проводница
Все плачет, Святый Боже,
как раненая птица;
За поезд наш нескорый,
За Родину над бездной,
За узкий путь, который
Воистину железный…
БРАК ПО РАСЧЁТУ
Ссудил мне женщину Господь,
И стала мне – жена.
Теперь у нас едина плоть,
Душа у нас одна.
Теперь у входа в клуб иной,
На стражей погляжу…
«Вот эта женщина – со мной…» -
Надменно процежу.
Быть может, на исходе дня,
В конце путей земных,
Она попросит за меня
У стражников иных…
ЛЕСОПОЛОСА
Я всегда пребывал на последних ролях
В шумных пиршествах, в обществах жрущих.
Я всегда умирал на бескрайних полях,
Где совсем уж не видно живущих.
Я шатался по травам, свободен и бос,
Обходя пропускные заставы,
По тропинкам, вдоль сталинских лесополос,
По окраинам хлебной державы.
И теперь я лежу посредине земли,
Где бессмертники дремлют хорами.
Жду с востока зари, чтобы ноги несли
К безымянным домам за буграми.
Со штанин поснимаю сухие репьи,
Добреду кое-как до сельмага...
Оживу за измятые эти рубли
И воскресну в траве у оврага.
Простучит за пригорком «Саратов–Москва»,
Просвистят реактивные звуки,
И склонится к России моя голова,
В ледяные отцовские руки.
БЕЛАЯ РУБАХА
Зачем, скажи, мне белая рубаха?
В таких идут на смерть, отринув страх;
В таких рубахах, брат, играют Баха,
А не сидят за картами в Крестах.
Пора менять свободное обличье
На черный чай, на сигаретный дым,
Пора сдирать овечье, резать птичье,
Пора обзаводиться золотым.
Пора точить стальное втихомолку -
Под скрип зубов, под крики из ночей.
Пора отдать без спора волчье – волку,
А человечье – своре сволочей.
Пора искать надежную дорогу
Туда, на волю – Родину, сиречь…
Пора отдать вон то, святое, Богу,
А это, в пятнах, - незаметно сжечь.
Пора идти, не предаваясь страху,
На острый взгляд и на тупой оскал;
Ведь для чего-то белую рубаху
Я в этом черном мире отыскал?
РУССКИЙ ВОЛК
Я не учил фарси и греческий,
не торговал в Дамаске шелком;
Мой взгляд почти что человеческий,
хотя и называют волком.
Не вем ни идишу, ни инглишу,
того, на чем вы говорите,
но всех волнует, как я выгляжу,
когда завою на санскрите.
Моя тропа, как нитка, узкая,
моя нора в сугробе стылом.
Моя страна почти что русская
в своем величии унылом.
Служу ей только из доверия
к ее поэтам и пророкам;
моя страна — почти империя;
и не окинешь волчьим оком.
Ни пустыря для воя вольного,
или избушки для ночлега.
Трава для полюшка футбольного.
Снежок для волчьего разбега.
Быть может, я ошибся адресом,
когда кормили волка ноги,
и не расслышал в пенье ангельском
нечеловеческой тревоги.
Таких, как я, шесть тысяч выбыло
от пуль, ножей и алкоголя;
судьба в империи без выбора,
зато в законе - Божья воля…
С востока пыль, на юге марево,
на западе — разврат, цунами…
У волка служба государева
Ходить в поход за зипунами.
Таких, как я, осталось семеро —
В бронежилетах человечьих.
Я русский волк, идущий с севера
За теми, кто в мехах овечьих.
ВЕК ДВАДЦАТЫЙ
Отсвистело время сквознячком,
Сотня лет рассеялась как дым.
Век двадцатый помер старичком,
А хотел - погибнуть молодым...
Уж его морили в лагерях,
Мерили сосновый макинтош;
Он плескался в огненных морях,
Пропадал за фунт, за рупь, за грош…
Он стрелял и в запад и в восток,
Возводил руины, жег мосты,
Ухмыляясь, сплевывал в исток,
Смахивал топориком кресты...
И сошел на нет, растаял враз,
Словно дым «Герцеговины Флор»,
Отгорел, как уренгойский газ,
В ночь ушел с награбленным, как вор…
Все казалось – нет ему конца,
Вечностью грозился стать, подлец…
А ушел – забыли, как отца,
Что от водки помер наконец.
ВОТ…
Вот родина моя – в полночном храме,
В горячем хлебе и в воде проточной,
Вот вся она – пейзаж в оконной раме,
Сырой сугроб на улице Восточной.
Вот жизнь моя – то крик, то лепет детский,
Шаг за порог под благовест стеклянный,
Да три вокзала – Курский, Павелецкий
И безымянный…
ЛАМПАДКА
Я купил себе лампадку -
изгоняю тьму-змею
и к небесному порядку
приучаю всю семью.
Огонек-то невеликий,
будто меньше нет огней,
но зато виднее лики,
и родные всё родней.
Сумрак рвётся, как завеса.
Замирает всяка плоть.
Вот гвоздит Егорий беса,
как велел ему Господь.
Серебрятся в светлом дыме
над негаснущим огнём
преподобный Серафиме,
Богородица с Дитём.
Вот и мы, в соборной стати,
хоть и сонм наш невелик:
я, жена и два дитяти
(ангельский пока что лик...)
Коротка молитва наша.
Что попросим - Бог даёт...
Да не минула бы Чаша
всех, кто к Чаше припадёт.
Чтоб лампадка не погасла,
освящая путь далёк,
подольём немного масла
и поправим фитилёк...
И в ночи, такой кромешной,
что и слез не сосчитать,
уж дождемся день утешный
и нежданный, яко тать.