ЭПОС
Андрею Авраменкову
Знаешь, он по-разному слагался,
Эпос обретений и утрат…
Ты родился в городе Луганске,
Я же помню – Ворошиловград.
Вроде, всё без драм тогда решилось:
Кто он перестройке, этот Клим,
Первый красный маршал Ворошилов? –
А ведь так меж нас вбивали клин!
Как же это стать могло законом? –
Я не о названьи… Горько мне:
Ты родился в городе знакомом,
Нашем, русском! – но в чужой стране…
Та вина нам долго не простится…
Только, сколько душу не трави,
Городу в Россию возвратиться
Выпала дорога – на крови.
И сказать – вернулся! – рано слишком:
Всё ещё идёт через войну.
Ты об этом скупо пишешь книжку –
И ещё напишешь не одну.
Не лукавым призраком Гомера
Эти муки ради, славы для –
Чтобы не забыли, как горела,
В том пути дымилась и горела –
Не чужая, русская земля…
ИЮНЬСКОЕ
Мы правду – верится с трудом? –
Узнаем всю ещё…
Как он ворвался – в каждый дом! –
«Оркестр» кочующий.
Как «Вагнер», что Артёмовск брал,
Взяв ноту скользкую,
Другую музыку сыграл –
Московскую!
И дирижёр, что был для всех
Крутым, не спорю я,
Взметнул мятеж, как белочех
Родной истории.
«Ведь я – герой! – стране сказал, -
Где ж дань твоя?»
… И глянула стране в глаза
Война. Гражданская.
Господь опять Россию спас,
Отвёл – не грянула.
Но как
она
на нас –
из нас! –
Свинцово глянула…
***
Сумою и тюрьмою леченый,
Жалел тюрьму, совал в суму…
О вечный дух противоречия
Несправедливому всему!
Опять – «по пятницам свидания»…
Ну, кто народу поручал
Ко всем Вараввам сострадание,
К Аввакумам и Пугачам?
И вряд ли из себя мы вытравим
Привычку до беды дремать
И попускать порой Лжедмитриям –
И их на вилы поднимать…
РУССКОЕ ПОЛЕ
Как он давно перешёл через поле
Это,
ровесник мой Дмитриев Коля!
Шёл, чуть клонясь на ветру, на веку,
Больше обочиной, по полынку…
Мы же – остались. И с жиру, не с жиру
Вместо просёлка большак проложили:
Не спотыкайся и брови не хмурь,
Поле с придуманной долей рифмуй…
Сколько там – на большаке, на слуху?
Тьма! И к своим не пробиться стиху,
Помнящему полынок тот и поле,
Что не придумывал Дмитриев Коля…
Даже боюсь потеряться порой.
«Дмитриев Коля» - и путь, и пароль…
ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА
…И если мы, скажем, сегодня экзамен свалили –
Ну, римское право там (только конспектов – два тома),
Нам это, чумным, «бутерброды по-русски» сулило:
Икры кабачковой полбанки на четверть батона.
К зовущей закуске вино «Солнцедар» покупалось,
На краску дешёвую очень похоже, на сурик.
И в каждой бутылке осадка почти что на палец…
«Ты младший, тебе и одоночки сладкие, Шурик!»
Я младший, салага – и ладно… Они ещё ахнут,
Уже отслужившие Витька, Серёга и Колька:
Ведь в том, что касается Древнего Рима и шахмат,
Я разве тушуюсь? - и не уступаю нисколько!
И, древним чутьём, как занозой саднящею маясь,
Глядит близоруко на нас, но по-взрослому зорко,
Очки поправляя, уже захмелевшие малость,
По виду такая домашняя девочка Зойка…
Махавшим руками, смеявшимся, что-то кричавшим,
Не слышно нам было, как время, скользившее мимо,
Шептало, что всё это стало уже отзвучавшим –
Немою латынью уже обречённого Рима.
***
Ах, женщина, тебе былого мало! -
Как сор его смела бы, как былье…
Из шифоньера новое достала
Слепящее постельное бельё.
И застелила, радуясь… Так просто!
И никаких сомнений, дум и драм.
Но старая, что всё сбивалась, простынь
Была родни родней и ближе нам…
И не ответит мне ответ: «Да брось ты,
Я знаю эту мнительность твою!»
И я - как будто бы приехал в гости
И у порога, как чужой, стою.
По ощущенью мы живём, по чувству,
Хоть кажется самим нам - по уму…
И как от ощущенья излечусь я –
И как, чужой, тебя я обниму?
И не гляди ты на меня с укором!
Не плачь, не мучь и счастья не сули…
Тем - снятым, смятым, ставшим в горле комом –
По- старому постель перестели…
КОСИТ КТО-ТО ЛАТКУ ЗА ПЛОТИНОЙ…
Хутора ушли – а мы и рады?
…Старый пруд, кого он тем смутил,
Что так долго – не забавы ради! –
Позабытым стёклышком светил?
Высох он – и стих шумок моторный,
Звук шагов и поплавков шлепки.
И уже спорыш дороги торной
Стёрла степь, как влагу со щеки.
Жили люди… Пели про Катюшу,
Про степного сизого орла…
Стихло всё. А яблони и груши
В плен орда терновая взяла.
Только кто-то – вряд ли для скотины,
Перевёл её давно народ –
Косит всё же латку за плотиной,
И не первый, видно, косит год.
Всё мы помним – скифство и хазарство,
Вон в музее – половецкий стан…
Косит кто-то – вряд ли для хозяйства;
Может, раньше песни пели там?
Будет где потом сойтись потомкам
Раз в году - и вместе, не тайком
Хоть поплакать – над рябиной тонкой,
Над в степи замёрзшим ямщиком…
ШТОРКИ
Он держится, держится, держится – что ты!
Из жёлтых жердёл закрывает компоты;
Всё сам покупает – картошку, крупу ли;
Выносит на улицу кошку слепую,
И сыто мурлычет та кошка слепая:
Он кормит овсянкой её и супами!
…Он крошит воробышкам хлебные корки…
И к Пасхе стирает советские шторки –
Руками, как раньше жена их стирала –
Красивые, в рубчик, сама выбирала!
Стирает их чутко – не крутит, не месит…
Он к празднику чистые шторки повесит,
Хоть это и стоит усилий немалых.
…И смотрит сиротство с тех шторок линялых…
ЗАВЕТНОЕ
Вдоль отмели - палаточный народ,
Шашлычный дух, моление мангалу…
Река до круч ведёт, за поворот
Меня, в мирском не сгинуть помогая.
Здесь, сколько гордость глупую не мучь,
Не главный ты, с эпохою на фоне -
Где клёны руки окунают с круч
В непуганое серебро чехони.
Природа здесь таится от людей,
Но дуб подмытый рад мне, человеку:
- Гляди! - роняет всплески желудей -
И за рукав рукою держит реку…
В простом порыве этом не лукав –
И у людей порою так бывает!
Река уходит вроде, но рукав
Не вырывает ведь, не вырывает…
НУДА
Ищешь высокого, вечного ищешь?
Вот тебе вирши - духовная пища!
Правда, она, вопреки всем законам
Школьной грамматики, плюхнута комом
Рифмосплетений и рифмостенаний
Без перебивок и препинаний –
Мол, недосуг нам, позванным лирой…
Ты же – сиди, этот ком препарируй,
Где – ни начала строки, ни конца,
Где послипались халва и хамса.
Это съедобно хотя бы? Ну да!
И называется блюдо – нуда.
Даже парнасский нектар (и меды!),
Слышал я, гонят из этой нуды…
КИНО
За это кино и фингалом грозили, и кляли.
Попробуй таким их нелепым раскладом плени-ка:
Ведь в нём Мартин Иден играл человека в футляре –
И плакал над сценой финальной из «Римских каникул»…
И плёнка, тончая, рвалась, и со звоном, бывало,
Но чаще – совсем не ознобно, не зябко, не звонко.
И чья-то рука мне с простудою тюбик совала –
Лишь этим и клеилась эта истёртая плёнка.
И снились мне сны, где мне всякие Кио махали:
«Должны чудеса быть порой в нашей жизни короткой!»
Но я же не фокусник, правда? Я киномеханик.
На целую жизнь геморрой для всего околотка.
И зрители – те, что и лихом меня поминали,
И тем ещё типом костили (и фриком, и ником), -
Кино досмотрев, слёз сдержать не сумеют в финале
Моих - напридуманных, ясно же! - «Римских каникул»…
ТВОРЧЕСКИЙ ВЕЧЕР
Евгению Артюхову
Приятно, да, когда нас хвалят други, но…
Как Малый зал тогда тебе внимал:
Лак отложив, ты зряче так с Нестругина
Тонюсенькую стружечку снимал…
Строке нужны щербинки и шершавинки,
И нет вопроса: с ними или без.
Но эти наши маленькие шалости –
Захваливать друг друга до небес!
И вот уже – почти в том самом облике,
Как те, чей взгляд – из золочёных рам, -
Стоишь себе одной ногой на облаке
И думаешь: «А может быть, и впрямь?..»
О, это помешательство недолгое!
А может, всё не в шутку, а всерьёз?
Но тут тебя за полу кто-то дёргает,
В своих сужденьях краток и тверёз...
Ты мне тогда, давно уже не битому,
Соломку не из жалости стелил:
Давнишние стихи, полузабытые,
Забыв полуизвестные, хвалил.
И те стихи, стихи мои давнишние
Звучали виновато в тишине,
Как будто невзначай сболтнули лишнее
Внимательному залу обо мне…
А после мы, сойдясь с тобой, не «выкали»,
А «ты» нашли – легко так, на ходу.
И горькой мы совсем не с горя выпили –
Поэтам вредно всё, что на меду.
***
Меркнет холст, но дорожит деталями,
В дымке различимыми едва…
Острова зимой необитаемы –
И потянет вдруг на острова.
Серый свет ночной - и «скорой» вызовы,
Синева венозная руки…
Но насквозь в глазах плеснулись сизо вы,
Островной закваски лозняки!
Закружилась, заполошно вспоймилась
Стёжка:
- Далеко ли до беды?!
…В гнутых лозах сизых сердцу вспомнилась
Сила, что слепые дыбит льды.