***
Бабка Мартиниха, бабка Домаха…
Справа к нательным шнурку и кресту -
Плюшка, фуфайка да на смерть рубаха,
Рядышком хаты, где свёрток к мосту.
Вдовьих времён невесёлая доля
Помнит одно только слово: «Одна…».
…Зазеленел огород – и ладони
Тоже зелёные от бурьяна.
Крепок корнями паслён переспевший,
Сыплет осот семена на ветру…
Разом вместили размеры их пенсий
Право на отдых и право на труд.
Мышь под загнеткой да кот на лежанке –
Всё богатейство… А жизнь, как раю:
- Хлеба распаришь – ды с чаем, ды с жамкой…
- Жамка, как глудка, а смочишь в чаю…
Мелочь в карман, а карман – на булавку
(«Рублики считаны, кажуть – не лезь!»).
Бабка Мартиниха явится в лавку
И перекрестится – хлебушек есть.
По две буханки – и в сумку, и в сетку.
Прежде-то ноша полегче была,
Но не доходит до лавки соседка…
В праздник – и жамок «два полкила»…
Жизнь – не в ромашковой пене лужайка,
Ну, а когда – в целом свете одни?
…Сам уже старый, а вспомню их – жалко,
Бабок чужих по-мальчишески жалко,
Мне по России – кровной родни.
СМУТНЫЕ ВРЕМЕНА
В истошном крике заполошном,
В ста тысячах визгливых «Я»
Ни прошлое не станет прошлым,
Ни будущим не станет явь.
Не верю правде беспощадной
Стихий, что рвут тела плотин.
Не верю правоте площадной
Ни топоров, ни гильотин.
России нужно стать собою! -
И нет значительней идей…
И звать не к топору – к собору
Народ с кипящих площадей.
И помнить, что собор ближайший –
В Москве, сто раз горевшей, там,
Где молча Минин и Пожарский
О нас рассказывают нам.
ОДЕЯЛО
Русь издревле росла, как семья:
Укрывали подросшие малых.
А как стали тянуть за края,
Всяк себе, - порвалось одеяло…
Стынет Запад и стынет Восток,
Дует холод, всё ширясь и ширясь.
…То тепло, к лоскутку лоскуток, -
Да, суровыми нитками шилось!
Но сшивалось родное тепло –
Из прорех да закатов кровавых,
Из снегов… И по жилам текло,
Оживало в деревьях и травах.
И хранило и колос, и серп,
Горн кузнечный – и вскинутый молот.
И хватало тепла того всем,
Всем хватало… А выбрали холод!
Не хотели Тарас и Хайям
Рядом с Тютчевым, скажешь, тесниться?
…А оторванным напрочь краям
Будет нитка суровая снится.
Та, что прялась в надёжных стенах,
Выверяла стежки свои точно….
Те, что рвали, в соседских сенях
Бьются насмерть друг с другом - за клочья.
Что за злоба, скажи, что за страсть,
Что за темень братов обуяла?
…Нитку накруто надобно прясть,
Чтобы наново сшить одеяло.
***
Я - красный! Ну, а вы, ребята смелые,
«Комса» былая, записались в белые,
И вот – мои ровесники, «годки» -
Гурьбой меня берёте за грудки.
Мол, отвечай, красняк, за время мерзкое –
За наши клятвы, песни пионерские…
Вы нам за всё ответите, «совки»:
За Зимний, за Сиваш, за Соловки!
- Ответим, - говорю, - зачем кричать?
Назвали всё, за что мне отвечать?
Но почему же вы, ребята скромные,
Забыли про «Вставай, страна огромная»?
Вам даже над рейхстагом алый стяг –
Как деревенский родственник в гостях.
А вынь ты скрепу эту лишь одну –
Господь не поручится за страну,
Где смерть пила - из Волги, из Невы,
Из Дона, из Москвы-реки… Но вы
С неистовством мятущихся натур
Сыграть решились в сто клавиатур
Историю – с чужих, фальшивых нот…
Но песни не забыл свои народ!
Из незабытых тех всего одной
Он вас смахнёт - «Священною войной»!
А я… Да, признаю свою вину:
Мой дед – кулак, отец мой был в плену…
Меня же в плен никто не брал, я сам
Под ельцинскую дудочку плясал,
«Борис, борись!» - шаманил, как в бреду…
Я сам себя за то предам суду.
За ту страну, за ту войну, за ту
Не смытую со строчек красноту,
Что не по чину мне, не по летам,
Казалось бы… Но я – остался там,
Где жизни всей основа из основ –
Матросов, а не Власов и Краснов.
И знаю я, как вы ни правь скрижали,
Что я – остался, вы – перебежали…
***
Не кивайте на вирус,
Он давно уже в нас.
Со слезами на вынос
И крестом напоказ.
С барской спесью на вырост,
С бурьяном вместо сёл…
Слёз не знающий вирус –
С мира нашего скол.
И откуда явились,
Вот такие вот, мы?
Мы, взрастившие вирус
Пострашнее чумы…
РАВНИННОЕ
Родник иссох? Не береди
Слепую жажду гневной лирой.
Нет родника – в себе найди;
Не смог – в себе колодец вырой!
Берись немедля за дела!
И – за венцом венец – до края...
И ты поймёшь, как тяжела –
В тебе самом – земля сырая…
МИСТРАЛЬ
Их, крутящихся пылью под бурею,
Размело на двунадесять стран…
Но мистраль, в окна бившийся к Бунину,
Был полынью воронежской пьян.
И палило ли сердце, сквозило ли -
Строки слепо светлели лицом
Рядом с теми худыми лозинами,
Что остались в снегах под Ельцом.
***
Даже пафосом жизни привычным влеком,
Городок мой слова выбирает попроще…
Отменили знакомое слово «райком» -
«Что ж теперь, Белый дом?» - усмехается площадь.
Дон Кихот, Ланселот, де Базан дон Сезар
Жмутся рядом с пожаркой, где книжный был прежде.
Ждут Ходжу Насреддина, что скажет: «Сезам…» -
Городок наш пока ещё верен Надежде.
Занавесок под ветром крыла, простыней –
Что пред ними невечности дальняя тучка?
А по пятницам вышедших в свет Дульсиней –
«Дунь, привет!» - окликает по-свойски толкучка.
И чужое – привычным становится нам…
Вышку сотовой связи поставили в центре.
И зовётся старушками гордо так - храм -
Небольшая, лишь в праздники людная, церковь.
И заходит порою закат с кумачом
Во дворы… Но Россия иная – была ли?
«Он не нашенский, - вскинется речь, - Пугачёв!» -
«Ну, а я?» - усмехнётся Кондратий Булавин.
Фонари по ночам неспокойно горят,
Сжаты плотно овражным да пойменным мраком.
И идёт в Пустозерск мимо храмовых врат
Проповедовать старую правду Аввакум…
ЛАВОЧКА
Нет, мужние-то есть
В притихшем нашем доме,
Но взять хоть наш подъезд -
Всё больше вдовы, вдовы…
Их на тепло скупы
Апрели все, июли.
И некому супы
Варить в большой кастрюле.
То старость, то тоска
Знобят, судьбы касаясь.
Их лавочка пока
Вечерняя спасает.
Нет счастья на земле –
Да, говорят, и выше…
Но – угольки в золе:
- А Витя мой…
- А Миша…
Знакомые уже,
Длинны рассказы эти…
Ведь дома нет мужей,
Что к старости – как дети.
А у тебя вот - есть,
Давно обузой ставший.
И некогда присесть
С товарками, уставшей
От жизни-маеты,
Заботы ли, досады.
…Вот я уйду - и ты
На лавочку присядешь
И – угольки сбирёшь…
…И те реченья ваши
Подхватит листьев дрожь:
- А Миша мой…
- А Саша…
АВГУСТ
Заката спеет волчье лыко,
И зорок тьмы вороний глаз…
Летит над кручей метелика,
Летит над плёсом метелика -
Наверное, в последний раз.
Перехитрив судьбу скупую,
У плена выскользнув из рук,
Играет жизнь она - вслепую,
Свою играет жизнь вслепую
Сутулым сумеркам излук.
Ни слов, ни наших нот не знает,
Ни озарений, ни потерь,
Но ведь и наше всё играет…
Всё, подобрав на слух, играет –
И листопады, и метель!
И так понятна эта речь нам
Своей мелодией простой,
Как юность в платье подвенечном…
Как юность в платье подвенечном, -
С летящей по ветру фатой!
Метла, метлица, метелица,
Теченья мотыльковый тальк…
Наверно, это плёсу снится,
И мне, наверно, это снится -
Но так светло и хрупко снится,
Так больно, милосердно так…
***
Не паровым и не печным
Согреть пытаемся печали.
Заглавным буквам и строчным
Темны слова, что отзвучали.
И все культурные слои
Смолчат, как в них ты ни копайся.
…Проснувшись, я ищу твои
Навстречу дрогнувшие пальцы…
***
Пора, когда вода светлеет,
Кувшинки, выстилая дно,
Тоской зелёною болеют
По лету; но ушло оно.
Никто не рад его уходу,
Вот разве только мысль одна:
Что это высветило воду –
И ту, утекшую, - до дна…
***
…Писать не перестал,
Выходят книжки даже,
Но есть ли где места,
Где есть они в продаже?
Ты знаешь – как не знать! –
Понты в литературе:
Есть лохи (мы) – и «знать»,
Из тех: «Ты чё, в натуре?!»
И говорить – о чём? –
Когда их всех пытали
Совком… Сплошным «тычём»
Забиты амитали.
Крутых обложек лоск,
Цитат липучка лестных.
…Но где-то ж есть киоск –
Для нас, для лохов местных!
Там тесно, но меня
В круг примет, право слово,
Чуть выдохнув, родня –
Праправнуки Кольцова…
***
Долго ли ждать нам до времени гроз?
Поздно наступит тепло или рано?
Ты выдаёшь свой погодный прогноз,
Просто читая погоду с экрана.
Мой же прогноз от науки далёк,
Но и с таким мне надёжно живётся.
Как заиграл у купальни малёк,
Значит, и лето вот-вот отзовётся.
Это не блажь ли (и сам не скажу) –
Жизни течение метить мальками?
…Долго стою на мостках, всё гляжу:
Может, мелькнут? Ведь вчера же мелькали…