***
Я сойду на безымянной пристани.
Заскрипит рассохшийся причал.
Ни рыбак, ни теплоход с туристами
Прежде пристань здесь не замечал.
Не сойти на безымянной пристани
За другого - виден на просвет.
Будет небо всматриваться пристально,
Сквозь меня ли брезжит мягкий свет.
Становясь смелее и расхристанней,
Я войду в село, стучась в дома,
Ведь сойду на безымянной пристани,
Как здесь часто водится, с ума.
* * *
Разъятая на органы страна:
На лес, на нефть, на золотые жилы.
В глубинке, где пригрелась тишина,
Ждут городских поэтов старожилы.
Неужто, я так беспросветно глуп,
Что вижу немощь в этой древней силе?
Шесть лавок, восемь стульев – сельский клуб,
Куда нас со стихами пригласили.
Здесь пели ветры испокон веков.
Теперь тайга всё реже и плешивей.
И страшно в этом царстве стариков
Сфальшивить.
* * *
В тот день соседи вещи постирали
И вывесили поперёк двора.
Средь простыней сновала детвора,
Как дополненье к летней пасторали.
Играли в прятки, исчезая в гуще
Колготок, распашонок и рубах,
И каждый был весёлым и цветущим
С беспечною улыбкой на губах.
И пахло порошком, дегтярным мылом.
Вздымалась, словно парус, простыня.
Всё это было. Было... Было... Было...
Как жаль, что это было без меня.
Я пил таблетки, кашлял и сморкался,
Глазея сквозь оконное стекло.
С обидным одиночеством свыкался.
Поправился, но детство утекло.
...
В разгаре стирка, за окошком - лето.
Как много это значит для меня...
И сохнут мылом пахнущие пледы,
Футболки, шорты, парус-простыня.
* * *
В провинции господствует весна,
Придя на смену долгой зимней грусти.
И кажется - моя судьба ясна
Любой пичуге в здешнем захолустье.
Весна поёт на птичьем, на лесном,
На языке природно-прописном,
Что не отпустит никогда отныне
Таёжный край, завороженный сном,
Меня к бетонным джунглям (нет - пустыне)
С глядящим в душу сумрачным окном.
Куда бы впредь судьба ни завела:
И в чаще дел, и в будничном урёме,
Я буду помнить, что весна была,
И где-то у забытого села
Черёмуха качала в полудрёме,
Как мать качает малое дитя,
Пьянящий цвет… И пели, пели птицы!
Куда б ни шёл, я помню, уходя,
Что мне сюда однажды возвратиться,
Коль верить птичьим трелям, суждено,
А вовсе не туда, где сквозь окно,
Как сквозь прицел, маячит мегаполис,
И компас стрелкой норовит не полюс
Мне указать, но берег Иртыша.
Ликуй, весна! Лети туда, душа!
* * *
Наш будний мир нелепей и опасней,
Чем русской сказки красочный лубок:
Пока лиса ворону кормит басней,
Из клюва ускользает колобок.
Он сказку припечатывает крепко,
Да так, что мир потом трясёт вовсю…
Дед тянет невод с золотою репкой,
Не понимая, что творится сюр,
Кощей иглу меняет на корону,
Учёный кот скрывается в лесах,
И снова провоцирует ворону
Голодная матёрая лиса.
* * *
Ожидание чуда способно заполнить жизнь:
От несмелых шагов малыша до последних вздохов.
Заполняют соседи панельные этажи,
В чугуне батарей безразлично гудит эпоха.
Так живём день за днём, изучая узор ковра.
Он висит на стене, чтоб впитать шум возможной ссоры.
Телевизор привычно расскажет: не дремлет враг,
То Бжезинский нам строит подлянки, то Гейтс, то Сорос.
Беспокойные стрелки скребут циферблат в часах,
А на улице вечер осенние звёзды щурит.
До озноба пронзительно верится в чудеса...
Протираю очки как наивный киношный Шурик.
ОСЕННИЕ ЗАМЕТКИ 2021
Зелёные лёгкие тополя тронула ржа.
Ещё две недели, и холод поселится в кроне.
Кому-то придётся у пропасти мир удержать
От страшного вируса в сдвинутой набок короне.
Кому-то придётся остаться назло чудесам,
Случавшимся прежде нередко, да только не с ними.
А руки в перчатках скользнут по седым волосам
И липкую маску, посмертную, горькую снимут.
Безумное время, где дышит в затылок зима,
Где красная зона вдруг стала предбанником рая.
Но голые вётлы объяла крылатая тьма,
И нечем дышать от густого вороньего грая.
Кому-то придётся остаться в ковидном краю,
Где кашляет небо последней грозой на прощанье.
Там кто-нибудь есть? Или что-нибудь в вашем раю?
Бескрылым бескрылые лихо дают обещанья.
* * *
Колючим снегом сыплет высота,
Осенняя шуга на Иртыше…
Есть что-то от дворового кота
В замызганном соседе-алкаше.
Кот знает толк в охоте на мышей,
Но чуть мороз - скорей спешит домой.
Ценою обмороженных ушей
Он помнит, что случается зимой.
Он видит первый снег не в первый раз,
Ведь часто гнали из подвалов вон.
Он ночевал на трубах теплотрасс,
Простуженно мяукал в домофон.
Толкался там, где водку продают,
С баулами сновал по городам,
Но вот теперь нашёл себе приют
В соседнем доме у одной мадам.
Зима ещё не научилась петь
На вьюжном, на метельном языке,
А он уже устал её терпеть
И занимает очередь в ларьке.
* * *
Хрущёвка, ПАЗик, кислое житьё…
«Провинциалка» - застревает комом
В девичьем горле. Кройка и шитьё,
И прочие труды её по дому
Достали, допекли, свели к нулю
Все прежние амбиции и страсти.
И вместо фразы «Я тебя люблю!»
С порога муж твердит: «Ну, вот я, здрасьте…».
Она в Москву стремится из провин...
Из душных комнат, из дворов знакомых.
Ей кажется, что мир неисправим,
Но вдруг - щелчок: «Любимая, я дома...».
И про столицу до поры молчок.
Так рыбка попадает на крючок.
* * *
Разорённый курган ловит небо распахнутым ртом.
От беззвучного крика в степи высыхает трава.
Скот обходит такие места беспокойным гуртом,
И боится народ заглянуть в потемневший провал.
Говорят, там легко растерять все остатки ума,
Говорят, там легко обрести седину в волосах.
Из беззубого рта вырывается сизый туман,
Да ночами маячат огни и звучат голоса.
Местный скажет с прищуром, мол, всё это - бабье враньё,
Но туристов вести не решится - причина ясна:
Над разверстым курганом в безумстве кружит вороньё,
Словно мечутся души, лишившись покоя и сна.
Всё с собой у «туристов»: детектор, лопаты, кирка
И заветная карта, что точно сулит барыши.
Суеверный старик из глубин пропитого мирка
Непонятен, как мысль о возможном бессмертье души.
Но они пропадут без следа, лишь успев рассмотреть:
Наконечники стрел, ржавый нож и фигурку божка,
Ведь курган затаился, и будто стал ниже на треть…
Словно хищная кошка за миг да прыжка.
* * *
Словно в поле колосок к колоску,
У ребёнка волосок к волоску -
Белобрысый сорванец.
Всё целует его в темечко мать,
И не хочет до поры понимать -
Скоро детству конец.
Глядь - а время, словно серый волчок,
Норовит его схватить за бочок.
Не ложись на краю!
Может, пуля где-то ждёт, может меч.
Не уйти, не отступить, не сберечь.
Баю-баюшки-баю.
Баю-баю… Смотрит сны и растёт.
Сны, где он в горчащий пепел растёрт,
Долг свой выполнив дотла?
Там во сне он – русый русский солдат.
Что за битва, сквозь огонь не видать.
Голова его бела…
Там, во сне, солдат пропал без следа.
С той поры он и земля, и вода,
Да за печкою сверчок.
Он и пламень, он и дождь, коли так.
Он - гудящие в ночи провода,
Бьющий в поле родничок.
* * *
По классике: делили апельсин.
Все получили поровну, по дольке.
Жевали мякоть сочную, да только
Затем добавки каждый попросил.
Рассорились. Катались по Земле,
Лупя друг дружку, набивая шишки.
Грозились разойтись на много лет
Ещё недавно дружные мальчишки.
Для них страшнее не было беды,
Обиды горше, апельсина слаще.
А в будущем их доля: кровь и дым,
И прошлое в прикуску с настоящим.
Март 2022
* * *
Что ж ты, Ева, себе не рада?
Плод познанья червив и горек.
Знай же, сын твой ударит брата,
А потом захлебнётся горем.
На исходе смурного века
В каждом встречном нам виден Каин.
Человеком о человека
Время искренность высекает.
А искра разжигает пламень,
Распаляет в нас злость друг к другу.
Каждый встречный - тяжёлый камень,
Попадающий нам под руку.
* * *
Отощала душа, по судьбе нарезая круги.
Ты хотела свободы, душа? Неужели, не рада?
Всё могло быть иначе, вот только достались другим
Заливные луга, а мустангу остались преграды.
Но упрямство и воля спасали в бесплотной глуши,
Миражом расплывалась заветная синь перевала,
Где на горных озёрах привал для усталой души.
Ты хотела покоя, душа? Ты о нём горевала?
Бьют копыта о камни, в испарине морда и круп.
Поэтическим словом такое описывать дико.
Но домчалась душа, хоть наш мир был бессмысленно груб.
Добралась до мечты, и теперь спасена, погляди-ка!
У подножия гор, где на глади озёрной дрожит
Отраженье души - белогривого ясного света,
Словно птицы слетают на воду судьбы миражи,
Перезрелые чувства плодами срываются с веток.
* * *
Татьяне Мальгавко
Этот дом - смешенье надежд и судеб,
Встреч и расставаний... И новых встреч.
Дом на Александровской. Он, по сути,
Помогал поэтам талант сберечь.
Старый «Дом Учителя» - в самом деле
Больше, чем четыре его стены.
Я приехал в Тару в конце недели,
В это средоточие старины,
Тишины, покоя, знакомых ставен.
И пошёл, горчащей тоской ведом,
То ли отыскать, что я здесь оставил,
То ли поглядеть на знакомый дом.
Я не к храму шёл, как любой приезжий,
Не к домам купеческим, не в музей.
Я пришёл на свет, что отныне брезжит
В каждой новой книге моих друзей.