КАЧЕЛИ
То вправо, то влево скрипели качели.
Мы с братом вдвоём на скамейке сидели.
Сидели, смотрели в воскресную высь,
Где девочки, мальчики, папы и мамы,
И прочие люди за счастьем неслись.
А мы не неслись, мы сидели, молчали,
Смотрели и просто ногами качали.
И лето манило ванильною сластью,
И было нам счастье…
И было нам счастье!
БЕЛОЙ НОЧЬЮ
Отцвела в овраге медуница.
Снова лето в северном краю.
Белая, как полночь, кобылица
Чешет бок об изгородь мою.
Чешет бок… И наплывает дрёма
На забор, на яблоневый сад.
Два оконца векового дома
Полусонно за реку глядят.
Ночь нежна, и ласково безлюдье.
Ровно треть июня на часах.
Называют белоглазой чудью
Тех, кто знает эти чудеса.
***
Чудесам тут незачем таиться.
Вот с руки доверчивой моей
Белая, как полночь, кобылица
Слизывает сахар тёплых дней.
Слижет и пойдёт своей дорогой
К тем сердцам, где всё ещё темно…
Хорошо, что Господом так много
Радости для нас припасено!
НАША ВЕРА
Как не поверить в сказочную невидаль
Среди лесных затерянных дорог?!
– Есть камень в глухомани нашей северной.
На нём когда-то сам Илья Пророк
Переправлялся по реке! Наверное,
С тех самых пор в народе повелось –
Купаться до Пророка – дело первое,
А после, знамо, оторви да брось!
Слыхал ли, что Спаситель, яко посуху,
По озеру Онежскому ходил?!
– Да, что-то слышал…
Ночь темноволосая
Бежала от зари что было сил.
А я смотрел на сказочную невидаль,
Возникшую из глубины веков…
Как близок Бог к земле наивной северной
И к детской вере этих стариков.
***
Мне вспомнилось одно – тогда мне было пять, –
Что в вековом дому, где протекала крыша,
Я в годики свои был этой крыши выше,
И дождик с потолка бежал со мной играть.
Он помогал летать, когда вовсю леталось.
Он не мешал болеть, когда болелось мне.
Казалось бы, вода текла – какая малость –
Да нежный след её виднелся на стене.
Теперь пейзаж иной, и дом иной, и крыша.
Всё крепче и теплей – чего ещё желать?
Но просится душа туда, где крыши ниже,
И мне всего лишь пять… И мне всего лишь пять.
ПОМИНАЛЬНОЕ
Здесь всё, как прежде… Там, где был сельмаг,
Единственный фонарный столб хиреет,
Кренится набок: так ему виднее,
Что дело с освещением - табак.
Мост на реке скрипучий, подвесной
Пока ещё работает исправно,
Соединяя левый берег с правым
В бескрайний холод и в случайный зной.
Смекнув, что дальше некуда годить,
Дома, амбары, бани, сараюшки
Боками прижимаются друг к дружке,
Не ведая, что будет впереди.
А впереди известная пора,
Но так её ещё не проходили -
Последнюю старуху проводили,
Последнюю избу заколотили
Вчера…
МАРТ
Скворка в мартовский рассвет
Вылетает из скворешни.
Этой птахе дела нет,
Что зима творила прежде.
Фьюти-фью да чик-чирик –
И снежок уже потаял.
Дом скворечий невелик –
Невелик, но обитаем.
Стол не вместится, кровать
Не войдёт, конечно, тоже.
Всем, кто вздумал расцветать,
Помогает скворчик Божий.
Он выводит о таком,
Что иной споёт едва ли…
Март, не ведая печали,
Утекает ручейком.
ИЮЛЬСКИЕ СУМЕРКИ
Прошу, не зажигай ни лампы, ни свечи.
Пускай в иных домах огни, огни повсюду.
Мы в сумерках одни, мы любоваться будем,
Как лилии в саду скромны и горячи.
Я лилиям родня – я из того же сада.
Я тоже в нём цвету на свой особый лад.
Не зажигай огня, прошу тебя, не надо.
Не нужен тварный свет, когда есть этот сад.
Июль уже принёс сюда свои наряды.
И жизнь уже давно мне не сестра, а дочь.
Пока нам не слышны сомненья листопада,
Будь беспечален, день, будь благосклонна, ночь.
НА СРЕТЕНИЕ ГОСПОДНЕ
Завиру́ха лютует – накрыла село дуроверть.
Всю округу заносит – вовеки никто не отыщет.
То не снежные птицы слетаются на токовище,
То земное вплетается туго в небесную твердь.
Старики говорят, нынче первая встреча весны.
Но заносит округу, и, значит, весне нету ходу.
Календарными числами вряд ли обманешь природу.
Верховодит февраль – и поэтому вьюги должны
Занавешивать шторами неба оконный проём.
И пробо́ристый ветер, поди́, для того пригодится…
На заборе сидит и весну поджидает синица.
Мы расчистим дорожки и тоже её подождём.
***
Был месяц – он листья жёг.
Был месяц живой воды.
А ныне вода – снежок,
И всюду следы-следы.
Был месяц, и в нём река.
Был берег и тут, и там.
А ныне снега-снега –
Никто не указ снегам.
Был месяц румяных щёк.
Был месяц совсем больной...
Я здесь постою ещё.
Постой же и ты со мной.
ОТТЕПЕЛЬ
Чудно́, ей-богу! Пару дней назад
Мороз сжимал деревню аж до хруста,
Над крышами дымы клубились густо,
И старики смолили самосад.
Тепе́рича расте́плилось. И мы
Вкушаем дни, как нежную малину.
Спешат аборигены к магазину
Поговорить о вы́чурах зимы.
А я смотрю, как за моим окном
Невидимый Поэт выводит буквы,
И нашу жизнь из переспелой клюквы
Пресуществляет в сладкое вино.
ГЛУХОЗИМЬЕ
Чахнул день в декабре – в январе, погляди-ка, воскрес!
Сквозь простудную сырость тяжёлых небесных завес
Пробивается просинь. Лампады в Раю зажигают,
Потому-то на сторону света пошёл перевес.
Перевес на весну! Но легко не отпустят своё
Ни морозы, ни вьюги. Кликушествует вороньё
Над цыганом, что продал, как исстари водится, шубу,
Понадеявшись вновь на своё воровское чутьё.
Проорутся вороны, и быть непременно добру!
По большому секрету мне ветер шепнул поутру,
Что деревня стоит под едва согревающим солнцем,
Подставляя зау́лки, как будто ладони, теплу.
НА ВЕРБНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ
Москва кремлёвская – манерная.
В Кузьминках* те манеры – пшик.
Здесь у метро торгует вербами
Седой улыбчивый таджик.
Скупают бойко православные
Три веточки за сто рублей.
Естественно, не это главное
Для тихих предпасхальных дней.
Не это… Но из детства вспомнится
(А почему, не знаю сам),
Как, притаившись, вербы-скромницы
Тянули ветви к небесам.
И я тянулся вслед за вербами,
Тянулся телом и душой.
И верилось тогда, наверное,
Что я уже совсем большой…
Таджик довольный улыбается,
Взяв у меня пятьсот рублей.
Не так ли сердце откупается
От детской радости своей?
_______________________
Кузьминки* – район на юго-востоке Москвы