Отзыв на книгу Елены Яблонской «Воспоминание о дожде»
Спать не хочется! И даже как-то обидно отключаться, когда в руках – такая книга. И никакие уговоры – мол, завтра, то есть уже сегодня, с утра пораньше – на работу, не помогают. «Ну, а дальше-то что там, что дальше?» И листаешь страницу за страницей, совершено не следя за часами.
А на следующий день – опять с ней, ночи не хватило! – проезжаешь свою остановку в метро. Чудеса! Такого не случалось со студенческих лет. А в довершение – ещё и плачешь. Не из-за пропущенной станции, нет. Под впечатлением.
Чем дольше читаю книгу Елены Евгеньевны, тем больше удивляюсь глубине и красоте таланта. Думаю, многие «большекнижники» позавидовали бы. И не белое бы чувство испытали – для этого автор слишком силён. И не чёрное - бессмысленно! Чтобы так писать, нужно быть Еленой. А какое-то... полосатое, что ли? Вроде кота.
Нечасто приходится встречать книгу, написанную с такой любовью ко всему: природе, людям, родине. К «Золотому острову Крыму»; месту, где приходится проживать, - «Курослеповке». С мудростью. Ах, как верно то, что говорят главные герои! А больше то, о чём думают... Автор владеет искусством писать между строк.
Бесконечно жаль, что книга закончилась. Финальную вещь - «...И шестикрылый серафим» – читала медленно; хотелось отменить разлуку. Этот и ещё четыре рассказа сочла гениальными. Хотя книга замечательна в целом. Беспощадные наблюдения за жизнью академгородка - «У нас в Курослеповке». Все друг друга знают как облупленных. Или думают, что знают. «Чело почти каждой мужской курослеповской особи... всегда «отуманено идиотизмом», то есть тяжким сознанием своей значимости и неоценённости». Вот, казалось бы, – умные люди! Все – там, куда простому смертному и не подняться, можно и не мечтать. Все – со степенями. Не просто с авторефератами, повешенными на кухне в рамочке прям над газовой плитой, чтобы хвастаться перед сиволапыми родственниками, а работающие в научных учреждениях! Ну какого им делить? Ан есть чего. «...Сынок того самого мерзавца, который тридцать лет назад украл твои бесценные результаты...» «...Вон за той бабой ты когда-то ухаживал...» «А вот с этим надутым болваном тебе, кажется, изменяла жена...» «Вот эта крашеная корова, бывшая одно время и твоей любовницей... рассказывает всем, какое ты ничтожество». Без сентиментального нытья.
Но в отличие от, например, Людмилы Петрушевской (повесть «Флюра»), Елена Евгеньевна не пытается сокрушить (укокошить!) читателя неприглядным устройством курослеповского общества. Да, блага часто добываются через интриги и постель, но... Елена умеет видеть – и показать! – в этом смешное. Светлого и лёгкого юмора, пусть и скрывающего печаль, у Елены явно больше, чем мрака.
«Да ведь рассказ – не только об устройстве общества, но и о душе! О женской жизни!» Конечно! О том, что «у суки – длинные руки». Точнее, щедрые, как в действительности у Хемингуэя («Снега Килиманджаро»). То есть о том, что женщина мир кормит. Потребность у неё такая. Призвание. Воспитание. Как хотите. А раз так – награды пусть не ждёт. Ведь, как сказал Дюма-младший, «бывают услуги настолько неоценимые, что за них можно отплатить только неблагодарностью». Как герой Довлатова – Эрик Буш – в «Компромиссе»: «Вчера Галина зубы продала...Ну как я могу её после этого бросить!» Бросить – не бросил, а вот другу «пожертвовать» был готов...
Но если добавить к вышесказанному удивительное описание природы Подмосковья – «...чёрные ветки... словно нарисованы тушью на брусничном закате, приправленном тонкой лимонной кислинкой», отличный, я бы даже сказала, заводной язык – «...толстый дядька слева крякает в свою трубку», то-о-о... вот уже Курослеповка, вертя хвостом, тихонько вползает в читательскую реальность. И я, уходя из дома, – кстати, между Щукиным и Чукановской, – строго внушаю коту:
- Не курослепничай тут... без меня!
«Единственное оправдание». Картина безрадостного будущего, где ник – всего лишь кличка, может быть и у таракана, – с прописной буквы, а принадлежность к роду человеческому обозначается строчной. Машины для прозы и стихов – прям по Фаддею Булгарину – полностью заменили людей. Но Гран-при состязаний компьютеров-рифмоплётов выигрывают всё же человеческие поэзы. Они становятся паролем для встречи душ во внеземном пространстве. Идея, может, и не нова, но воплощение – нестандарт в лучшем смысле. И все эти «пеликаны» и «упыри», «povessы» и «hooliganы» – забавные параграммы – только подчёркивают суть.
«Чудны дела Твои» и «Воскресшего Корлюкова» хочу рассмотреть в связке. Потому что именно в сочетании они вызвали слёзы. В первом рассказе-зарисовке – сёла, где народ – сплошь праведники. А как же, раз церкви не закрывались? (Вспомнила, что и наш Богородский храм на востоке Москвы работал почти всё время с момента постройки в 1881 году...) А во втором – одна-единственная праведница, Марина, которая ничего не хочет для себя, но зато способна подарить другим настоящее новогоднее волшебство. И даже целое Воскресение – какому-то непонятному, никому не известному Корлюкову (который даже не он – не тот, который умер, а другой, но это неважно). Этот самый Корлюков ничего не понял – кроме того, что незнакомая женщина отчего-то счастлива его видеть. Ощущение чуда передаётся ему: «Необыкновенно быстро сегодня доехали, наверное, это вы принесли нам удачу». Вот эта передающаяся от одного к другому благодать («предназначенная для спасения и освящения», говорит интернет-словарь), – чувство радости от пребывания в божьем мире, от того, что все живы и здоровы и больше ничего не надо, это ведь и есть самое главное. И для Марины, и для воскресшего в прямом и переносном смысле Корлюкова, и для нас, читателей.
«Я училась в химическом вузе. Не по иронии судьбы, а исключительно по собственной слабохарактерности, и мечтала, что когда-нибудь напишу роман». О, как это знакомо многим! И не только пишущим! «Я была настоящим гуманитарием, а прилично училась в химическом вузе только благодаря вбитой с детства привычке терпеть да стихам...» Нас с детства учат терпеть. Даже то, что невозможно и не нужно. Вспоминаю рассказ одной докторши медицинских наук о том, как амбициозная мама заставляла её взбираться по карьерной лестнице. Сначала окончить школу с золотой медалью, потом – мединститут с красным дипломом, потом – ординатуру, потом – аспирантуру, защитить кандидатскую, докторскую... И никаких гулянок, мальчиков, а потом – и женихов, никаких замуж и детей – это уж само собой, глупости всё это. И только в тридцать пять лет моя знакомая получила свободу – со смертью мамы...
Героиня мини-повести «... И шестикрылый серафим» позволила себе быть собой – а не «как все» – ещё позже, за сорок. И, конечно, не сразу, но ей удалось поверить в себя и свой дар.
Не случайно проведена параллель с Пастернаком. Ведь его у нас, согласно легенде, едва не украли – и не только Маяковский. Когда Леонид Осипович, отец поэта, принёс показать первые стихи своего сына Зинаиде Николаевне Гиппиус, та высказалась весьма резко: «Скажите Бореньке, пусть лучше пишет музыку».
Хорошо, Тот, Кто наверху, знает, что кому лучше. Вот и героине финального рассказа помог, согласно авторской идее, Серафим Саровский. Но мне кажется, не только он. Ещё и люди, которые тоже в своё время прошли этот трудный путь – от неверия (в себя, в Бога, в других – всё взаимосвязано) до убеждения.
Уважаемая Елена Евгеньевна! Если я что-то не поняла, с радостью выслушаю, в чём заблуждаюсь! Спасибо Вам!