• Главная
  • Поэзия
  • Проза
  • Мир писателя
  • Пульс событий
  • Партнеры
  • Авторам журнала
Меню
  • Главная
  • Поэзия
  • Проза
  • Мир писателя
  • Радуга России
  • Слово без границ
  • Розовая чайка
  • Записки пилигрима
  • О героях былых времён
  • Книжная полка
  • Рукописи не горят
  • Молодые голоса
  • Родная речь
  • Театральная площадь
  • TerraИрония
  • Кулинарный мадригал
  • Литературный календарь
  • Страна детства
  • Пульс событий
  • Наши партнеры и проекты
  • Архив
  • Авторам журнала
Выпуск № 2, март-апрель 2025 г
  • Радуга России
  • Молодые голоса
  • Рукописи не горят
  • О героях былых времён
  • Книжная полка
  • Слово без границ
  • Розовая чайка
  • Записки пилигрима
  • Родная речь
  • Театральная площадь
  • TerraИрония
  • Кулинарный мадригал
  • Страна детства
  • Литературный календарь
  • Архив
Анатолий АВРУТИН
29.04.23

ПТИЦА РУССКОГО СЛОВА

***

                             Я не знаю дороги к нему…

                                                Юрий Кузнецов

И когда старика роковая печаль одолела,

И когда ощутил он, как мало оставлено дней,

Тяжело прохрипел: «А какое, какое мне дело,

А какое мне дело до Родины гиблой моей?..

 

Что с того, что она одарила меня травостоем,

Где росинка к росинке, где солнце рассыпано вдрызг…

Мне внушали всю жизнь, что мы Родины нашей не стоим,

Что мы только песчинки,

лишь брызги разбрызганных брызг.

 

Коль велела страна, я на камни швырял своё тело,

И на теле чернели следы от холодных камней.

Догорало вдали… Но какое, какое мне дело,

Но какое мне дело до Родины дымной моей?

 

Пусть порушили Храм… За неё всё равно я молился.

Златоусты твердили о чести, о вольной душе.

В болтуне-златоусте лукавый торгаш затаился,

А Иуда-предатель в лукавом сидел торгаше…

 

Предпасхальной Средой непрощающе вспомнят Иуду,

И от мыслей тяжёлых отмоются в чистый Четверг.

Я ни этой Среды, ни того Четверга не забуду,

Лишь бы только Всевышний молитвы моей не отверг.

 

Где-то хворый Некрасов прошепчет: «Ступай себе мимо…»

Помнит Чёрная речка о бренности белых ночей.

Пусть обманет страна, но Отечество непогрешимо…

И какое мне дело до грешной Отчизны моей?

 

Жалко только берёз, что поникли в осенней печали,

Жаль – испуганный аист внучонка опять не принёс.

Жаль слепого щенка… О стране пожалею едва ли…

Жалко тихой затоки… До ужаса жалко берёз…

 

Только если душа до сих пор упорхнуть не посмела,

Хоть шажок – от окна и четыре шага – до дверей,

Я вина отхлебну… И какое, какое мне дело,

И какое мне дело до Родины милой моей?..»

 

***

Мне не спрятать сейчас ни лица и ни глаз,

Ни в минуты прощанья, ни в миг озаренья.

Всё трещало не раз, всё сгорало не раз…

Человек – это всё ж единица горенья.

 

Эта песня твоя… Даже взгляды тая,

Я шептал, что тебе повторю я едва ли…

Боль разлуки -- моя… И печалился я…

Человек – это всё ж единица печали.

 

А, когда ты ушла, от угла до угла

Я ходил и бессильно заламывал руки.

И текла из угла беспросветная мгла…

Человек – это всё ж единица разлуки.

 

Но остался твой свет… Только в горечь одет,

Век летит… И горьки мои воспоминанья.

Столько прожито лет!.. Скрип калитки в ответ.

Человек – это всё ж единица страданья.

 

Где-то колокол бьёт… Милый голос поёт.

Выпью чарку вина… Прошепчу тебе что-то.

Будет голос с высот звать в последний полёт…

Человек – это всё ж единица полёта.

 

ДИПТИХ ЛЮБВИ И ПЕЧАЛИ

1

Пришло и пропало… Здесь я никому не судья…

Сегодня листва разлеталась уныло и шало…

Давно затоптали бессмысленный путь Бытия,

И что-то пропало… Немедленно что-то пропало.

 

Унылая осень сочится мне за воротник,

Ворота скрипят по-особому – нудно и ржаво.

Промокший листочек к оконцу бессильно приник,

И к женскому плачу бессильно приникла держава.

 

Куда эти птицы? И вправду, куда вы, куда?

Зачем, откурлыкав своё, до весны улетели?

Вдоль ржавого поля давно не идут поезда,

И чёрные вороны рыщут по белой метели.

 

А чей это посвист? А чей этот жалобный крик?

Неужто за грязным окном затаилось живое?

О чём это шепчет угрюмый, небритый старик,

Всем видом напомнив о волчьем простуженном вое?

 

Шагну осторожно… Старик мне в глаза поглядит.

Стук взгляда о взгляд… Даже что-то во мгле замелькало.

И голос отца всё слышнее теперь из-под плит,

А маму не слышно… А мама ушла и пропала…

 

Я мог бы за ней полететь, но не знаю куда…

Всё чёрное в белом – все белое нынче надели.

Снежинки кружатся, чтоб вскоре уйти навсегда,

И сгинет Отчизна средь чёрной вселенской метели.

2

Есть лишь свеча и руки… Всё остальное – тлен,

Всё остальное – мука, сдавленный крик в ночи.

Нет ничего светлее этих твоих колен,

Нет ничего багряней, чем огонёк свечи.

 

Нынче слезам – раздолье… Хочешь-не хочешь – плачь.

Нынче последний пряник, завтра последний крест.

Сам себе утешитель, сам себе и палач…

Нет ничего угрюмей этих забытых мест.

 

Кто ты? В какие сроки кончится этот бред?

Не за грудки – за сердце брата хватает брат.

И на мольбы и стоны есть лишь один ответ –

Павшие не осудят, мёртвые промолчат…

 

Вот и глядим, как в небе красным горит луна,

Как одичалый сумрак к женской слезе приник…

Светят твои колени… Колется тишина…

Всё остальное в мире – только прощальный миг…

 

***

Купола обронили рассветную медь,

Скакуны истоптали копыта…

Ничего не узнать… Никуда не успеть…

И молельня ещё не открыта.

 

Вы куда ускакали? Вернитесь сюда,

Воротите своё, заревое.

Где-то женщина плачет, бушует вода,

Позабыв о вселенском покое.

 

Где-то пенная ярость по краю летит,

Хорошо, если сникнет у края,

Оборвав этот гибельный цокот копыт,

Ничего о грядущем не зная.

 

Потрясённый предутренним этим лучом

И ступню о травинку обрезав,

Понимаешь, что годы свистят над плечом,

По-кулацки паля из обрезов.

 

Что вот-вот и нагнётся плюгавенький хлюст

Над панелью с делением красным…

И уже не увидишь ни ласковых уст,

Ни рассвета с лучом непогасным.

 

И останется только зелёный надел,

Где не топлена хата пустая.

И Господь не узнает, чего ты хотел,

О травинку ступни обрезая…

 

***

Этот мир, мучительный и грешный,

Эта, в боль струящаяся, даль…

Всё пройдет…  И я пройду, конечно,

Как проходят август и печаль.

Как слепец проходит возле края

Бездны, до которой полруки,

Как проходит женщина босая

Через луг, и дальше напрямки.

Всё пройдёт… И горечь под гортанью…

И любовь… И этот сизый дым.

Непременно станет синей ранью

То, что было поздним и ночным.

Будет даль… И будет свежий ветер

Гулко дуть судьбе наперерез.

И кого-то снова не заметят,

Что прошёл… И в сумерках исчез.

 

ПТИЦА РУССКОГО СЛОВА…

1

Лампа коптит… Тень из угла…

Мамина ласка….

В гемоглобин с детства вошла

Русская сказка.

 

Как от неё сердцу тепло

Ночью суровой!..

Сказка… А с ней в сердце вошло

Русское слово.

 

Слово поёт… С ним по утрам

Встать интересней.

Включишь с утра радио… Там

Русская песня.

 

Чуть подпоёшь… Выпьешь вина …

Вот и не люто.

Только б не знать, как же страшна

Русская смута!

 

Не виноват? – Казнь без вины,

Бой до победы…

Боже ты мой, как же страшны

Русские беды!

 

Бой отгремит, боль отойдёт…

Вновь, без опаски,

Чей-то малец на ночь прочтёт

Русскую сказку…

2

Вновь пламень и пепел… Не выйти из сечи,

Где вражий клинок тебе целит в живот.

Но отзвуки русской спасительной речи

Доходят до сердца с загробных высот.

 

Напрасное время…Тоска и усталость,

И некому нас от беды уберечь.

Почти ничего-то у нас не осталось –

Одна лишь великая русская речь.

 

По-русски хрипящие, снова и снова

Встают, чтобы с Пушкиным рядом стоять.

И тупятся сабли о русское слово,

И враг по своим начинает стрелять.

 

Пусть вороны гибель им злобно пророчат! --

По-русски умея сносить неуют,

По-русски рыдают, по-русски хохочут,

По-русски победные песни поют…

 

Потомки опричнины и Пугачёва

Взошли из земли, чтобы в землю и лечь.

Лишь только бы слышалось русское слово!

А дальше?.. А дальше хоть голову с плеч…

3

Всем ведомо – в начале было слово,

И лишь потом вселенский гул возник.

Но слово то – всему первооснова:

И замыслу, что дерзок и велик,

И царскому высокому указу,

И записям немого чернеца,

Что начертал единственную фразу,

Не описав сраженья до конца…

В том слове русском, слове исполинском,

Смешалось всё – молитвы горький ком,

Истошный стон на поле Бородинском,

Истошный вой на озере Чудском…

То слово и казнило, и прощало,

С ним лёд под крестоносцами трещал.

И было в слове – Родины начало,

А Родина – начало всех начал.

Вобрало слово первое признанье,

Последний гвоздь из смертного креста…

«Не укради!..» – начертано в «Писанье…»

И «Не убий!..» ‒ ответствуют уста…

Всё молвлено… И всё вокруг не ново.

Как в чёрный омут канули века.

Но если есть и Родина, и Слово,

То есть и дом… И память… И строка…

4

Этот рокот вселенский.

Мрачны небеса.

На душе пустота… Только снова

Белоснежным крылом ослепляет глаза

Птица русского слова.

 

А казалось – Батыи

Всех чёрных эпох

Закопытили ширь, затоптали.

Знали, слово – основа, за слово --- под вздох,

Пусть подохнут в печали…

 

Только в келье строчил

Неизвестный монах

Книгу жизни, что зла и сурова.

Не за харч, не за славу… Чтоб взмыла сквозь страх

Птица русского слова.

 

Тяжелы были мысли…

И жить – тяжело.

Жалкий лучик пустив сквозь бойницы,

Солнце тысячи раз за деревья зашло…

Он писал, яснонолицый…

 

Выцветали чернила,

Болело в груди.

Кровью харкал…Знал – нету другого.

И молился, и Бога просил – огради

Птицу русского слова…

 

Горизонт непонятным

Свеченьем объят.

На Руси, под гортанные крики,

Нынче русские русским по-русски велят

Знать другие языки…

5

Не умею сказать по-французски

Ни «природа», ни «блузка», ни «лес»…
У француженок яркие блузки,

Видел всяких – и в блузках, и без…

Всё блуждается в том, полудетском

Восприятье… Что Бог триедин

Не умею сказать на немецком,

Хоть мы некогда брали Берлин.

 

Не умеешь… Не знаешь… Не видишь…

О, словесности водораздел!

Ни иврит мне неведом, ни идиш,

И английского не одолел.

 

Всё на русском… Конечно же, плохо

Помнить лишь «камарад» и «капут»!

Но, когда озверела эпоха,

Только крикни: «Ура!» … И поймут…

6

Все ничейно… Поля? – Вот те на…

А по-русски выходит «поляна».

И высокое слово «страна»

На две трети читается «рана».

 

Сердце Родины. Ширь да подзол.

Хоть в «подзоле» всё чудится злое.

Это кто к нам с небес снизошёл?

«Снизу шёл» … Остальное пустое…

 

Всё рыдали княжны в теремах,

Расшивали рубакам рубаху.

Ох, Владимир ты свет Мономах,

Что ж преемники дали-то маху?

 

Сколько взгляд ни мечи из-под век –

Лишь устанут набрякшие веки,

А тут всё не поймешь – «человек»:

О челе или, может, о веке?

 

Так вот, мучась, уйдём навсегда

В мир, где больше ни боли, ни бреда.

Помня – русское слово «беда»

Всё ж две трети от слова «победа».

7

Сын русского слова, внук русской словесности,

Мне русская мука – молочная мать…

Зубами скриплю, угасая в безвестности,

Словами давлюсь, не умея смолчать.

Где нету моста, прошагаю по жёрдочке,

Где птицы умолкнут, там я запою…

Словцо нацарапав на треснувшей форточке,

Гвоздём начинаю поэму свою.

 

По-русски сомненьями тягостно мучиться,

От русской печали хватив «первача».

… И кто там бредёт, будто хворая утица,

Крыло, что сломали, едва волоча?

А кто там поёт, как свирель одинокая,

По-русски тоску вознося в небеса,

То «акая», то умилительно «окая»,

Немного по-скифски прищурив глаза?

 

А это Отчизною мучиться велено

Тому, кто по-русски поёт о Руси.

И русская музыка, русским навеяна,

Всё стонет, веля – ни о чём не проси!

И я не прошу… Ничего, что попрошено

Ни счастья не даст, ни спасёт в свой черёд.

В сугроб упаду… И пусть русской порошею

Безвестный мой след навсегда заметёт…

 

***

     Вячеславу Лютому

Ничто не бывает печальней,

Чем Родина в сизом дыму,

Чем свет над излучиной дальней,

Колышущий зябкую тьму.

 

Ничто не бывает созвучней

Неспешному ходу времён,

Чем крик журавлиный, разлучный,

Буравящий даль испокон.

 

И сам ты на сирой аллее,

Такою ненастной порой,

Вдруг станешь светлей и добрее

Средь этой тоски золотой.

 

Поймёшь -- все концы и начала

Смешались средь поздних разлук.

И что-то в тебе зазвучало,

Когда уже кончился звук…

 

***

Закричу… Неотзывчивы ныне

Эти дали и эти леса.

Смолкли в сумрачной белой пустыне

Обезумевших птиц голоса.

Но среди поседевшего мрака,

Где ни возгласа и ни огня,

Что-то ухнет… Залает собака…

Может, это хватились меня?

 

Стылый воздух причудливо горек…

С губ слизнув леденящую бель,

Через силу взберусь на пригорок –

За пригорком всё та же метель.

Чиркну спичкою… Жалко… Погасла,

Пальцы еле заметно черня.

Всё стою, всё гляжу понапрасну –

Может, где-то хватились меня?

 

И в молчанье метелицы белой –

Злой предвестницы чёрных разлук,

Всё мне чудится звук оробелый,

Из молчанья родившийся звук.

Он растёт, согревая невольно

На исходе пропащего дня…

Может, это набат колокольный?

Может, это хватились меня?

 

                               ***

                    ...Наш примус всё чадил устало,

Скрипели ставни… Сыпал снег.

Мне мама Пушкина читала,

Твердя: «Хороший человек!»

Забившись в уголок дивана,

Я слушал -- кроха в два вершка, --

Про царство славного Салтана

И Золотого Петушка…

В ногах скрутилось одеяло,

Часы с кукушкой били шесть.

Мне мама Пушкина читала --

Тогда не так хотелось есть.

Забыв, что поздно и беззвёздно,

Что сказка -- это не всерьез,

Мы знали -- папа будет поздно,

Но он нам Пушкина принес.

И унывать нам не пристало

Из-за того, что суп не густ.

Мне мама Пушкина читала --

Я помню новой книжки хруст…

Давно мой папа на погосте,

Я ж повторяю на бегу

Строку из «Каменного гостя»

Да из «Онегина» строку.

Дряхлеет мама… Знаю, знаю --

Ей слышать годы не велят.

Но я ей Пушкина читаю

И вижу -- золотится взгляд…

 

  • Почта: journal@literra.online
Яндекс.Метрика