***
Подменишь жизнь фигурой речи,
Хоть незаметно, хоть едва –
И оправдаться будет нечем
За получестные слова.
За то, что сердце ежедневно
Рвалось в большие города,
Не погибая, как деревня,
Доверчиво.
И навсегда.
***
Терпи, терпи…И нас коснётся свет
Просёлков и планет, прощений и прощаний.
Земля, которой в сердце нашем нет,
Как ни мила порой, но родиной не станет.
Терпи, терпи… И к нам подступит час
Неторопливой жизни, кротко принимая,
Что Родина, как Царство Божье, в нас –
Нет, кроме сердца, для неё другого края.
КАЗНАЧЕЙ СТРАХОВ
По небу ветер гонит тучи,
Мрачнеет горизонт вдали,
Свет солнца, даже тонкий лучик,
Не достигает до земли.
А человек мрачнее тучи
Считает беды и гроши,
И свет духовный, даже лучик,
Не достигает до души.
А человек от неба хмурый,
Досад и страхов казначей
Твердит про смысл литературы,
И как воспитывать детей.
***
Обычное утро. Рыдала сирена
Учебной тревоги. Округа спала.
Но горечь какая-то, словно измена,
Мешала молиться, вникала в дела.
Как будто я предал хорошего друга.
И предал намеренно. В утреннем сне.
Рыдала сирена. Дремала округа.
И колокол утра звонил обо мне.
Светлей становился на улицах воздух,
А горечь моя оставалась темна,
Что жить уже поздно, любить уже поздно,
Надеяться поздно, что завтра весна.
Как быстро прошло! И осталось так мало!
А дни – не стихи, чтоб писать их вчерне.
Проснулась округа. Душа тосковала.
И колокол утра звонил обо мне.
***
Живем небогато. Не плачем.
За часом торопится час.
Но время-то – деньги, и значит,
Что деньги уходят от нас.
Кто наши года и минуты,
Что, видимо, даром прошли,
Сумел обменять на валюту,
Сумел обменять на рубли?
Не знают на это ответа,
Об этом трагично молчат
Седые аскеты Тибета
И жители озера Чад.
Семь пятниц молчат на неделе,
Полынных степей племена,
Швейцары швейцарских отелей,
Глухих подворотен шпана.
Факиры, интеллектуалы,
Бегущие строчки реклам
И все новостные каналы
Не станут рассказывать нам,
Что время чеканит монету,
Что станет с ним кто-то богат.
Совсем не аскеты Тибета,
Не жители озера Чад.
Не старый акын под чинарой,
Не дикий тунгус и не финн,
И не профсоюзы швейцаров,
Не чаянья русских равнин.
Но кто-то надежно скрывает
От всех уникальный секрет,
Карманы свои набивает
Купюрами в тысячу лет.
КАК ДЕТИ
На литургии батюшка
Пред тем, как Чашу вынести,
Смиренно возгласив:
«Со страхом Божьим…»,
Проповедь читает,
Как суета снедает наше сердце,
Что лишь умеющий лежать во прахе
Стоять пред Богом может.
Поточнее слова он ищет
И перебирает примеры жизни
И святых отцов
Проникнутые Духом изреченья…
В это время дети –
Мечтательные! –
На руках родителей
Дремавшие,
Вдруг начинают плакать.
Священник возвышает голос,
Дети плачут.
Что-то их томит.
Возможно, длинные слова.
А впрочем,
И короткие слова
Они не очень разбирали.
Просто плачут.
Родители смущенные качают –
Баюкают нетерпеливых чад.
Но умолкают дети ненадолго.
А проповедь всего на середине.
И у меня теряется вниманье,
Как будто бы издалека я слышу,
Что все земное
Склоняется пред теми лишь,
Кто может
Стоять пред Господом…
***
Не печалься. Ночь всегда темна.
Но проходит. Надо жить без страха.
Может, завтра голод и война,
И пойдёт всё кувырком и прахом.
Водородный гриб. Гонконгский грипп.
Ураган. Пристрастный суд в Гааге.
В душу вставят электронный чип.
Под конвоем повезут в концлагерь.
Или сразу обживать погост.
Повезут, чтоб мельком посмотрели
На молчанье путеводных звёзд
В автозаке из случайной щели.
Или твой утонет теплоход –
Обглодают рыбы до скелета…
Но пока не сетуй, ночь пройдет.
Утро впереди. И много света.
***
Ночь светлеет моя. Видимо, луч маяка
Прорезает ее до самых темных глубин,
До китайской грамоты русского языка
И до тайны кромешной – кто меня разлюбил.
Очевидно, гавань, как сердце, совсем близка,
Только сердце стало чужим, сигналит маяк,
От китайского чувства русского языка,
От кромешной тайны, что не светлеет никак.
САПФО
Пела, смотря на лазурное море,
На штиль рассветный:
«Кто не любит ныне, полюбит вскоре —
И безответно…»
Век не верит чувствам ахейской лиры –
Хватает судей.
И смеются нимфы пусть и сатиры,
Но только люди
Верят в грусть лирической героини
Тысячелетней,
И поэтому любят они ныне –
Всё безответней.
***
Как люди в молитвах скорбят!
Как скорбно их каждое слово!
А нам лишь хреново, мой брат,
Всего лишь хреново.
Не знаем покоя и сна?
Но это нисколько ни ново,
Но это у всех до хрена –
Всего лишь хреново.
А люди хотят умирать,
Нет смысла у них никакого.
Как нам хорошо – благодать.
Всего лишь хреново.
***
Вы пишите, что тесно от событий,
Что просто зачеркнули жизнь мою,
Простите мне, друзья мои, простите,
Но я на эти выпады плюю.
Мне странна ваша неприязнь глухая,
Которую вы точите, как нож,
Слова мои из памяти стирая.
Старательно.
Но разве их сотрешь?!
***
В конце концов ты станешь дымом,
Прозрачным дымом от свечи,
Иль облаком, летящим мимо
Земных невзгод и каланчи.
И оглянуться будет поздно –
Менять печали от ума,
Когда ты лишь морозный воздух,
Когда ты утренний туман.
Когда ни сладко и ни горько,
Ни жаль терять, ни трын-трава.
И что останется? Да только
В черновике твоем слова.
***
В небесных городах – там, где моя душа
Еще была никем – абстрактной, как идея,
Решилось, из меня не выйдет алкаша,
Не выйдет из меня большого лиходея.
Не выдержу креста подвального бича,
Не вынесу талант удачливого вора.
И буду я, как все, терпеть, под нос ворча,
Пустую прихоть дня и собственного вздора.
И буду я, как все, не ждать, чтоб повезло,
А ждать, что отойдет от сердца мгла ночная.
И буду я, как все, жить долго и светло.
И близких хоронить, о счастье вспоминая.
БЕЗ СЛОВ
Отдел убойный поглядит на труп в упор,
На труп, погибшего в борьбе за справедливость.
И фильм закончился.
Встаёт живым актёр.
И ничего с ним – слава Богу – не случилось.
Отыгран важный в сериале эпизод.
И зритель потихоньку начинает думать:
Нет справедливости – ушла за горизонт.
Там тоже правды нет…
Зато актёр не умер.
Нет справедливости, хоть пойман душегуб,
Убойному отделу вручена награда.
А сериал идёт. Опять актёру труп
Играть. Роль сложная.
Но слов учить не надо.
И тот же капитан наденет кобуру.
И так же не поймут его в прокуратуре…
Но ты, поэт, зачем вновь пишешь – я умру,
Нет жизни никакой от произвола дури!
А сам идешь в кафе. Пьешь крепкий алкоголь.
И смерти никакой. Лишь нервная досада.
Понятно, тяжело. Понятно, это роль.
Метафора. И слов запоминать не надо.
ПРЕДЕЛ ТЕРПЕНИЯ
Бог пока еще терпит. Но скоро терпеть перестанет
Безмятежное время
любить разучившихся душ.
Много пепла и мусора. Много рассудочной дряни.
И неправда проворнее. И несусветнее чушь.
Надо, чтобы подуло – сильней…
Шторма крепкого надо.
Много пепла и мусора – верхний общественный слой.
Бог пока еще терпит.
Надежду дает на порядок –
По соборным молитвам взмахнёт по-хозяйски метлой.
Безмятежное время не видит движение бури,
Проглядят караульные, как на часах ни дежурь.
Много пепла и мусора в жизни
и в литературе.
Бог надежду дает на порядок
движением бурь.
Видят люди молитвы, следят напряженно и чутко,
Как Господь по любви прибирает столицу и глушь…
Бросят волны на берег расчёты и кости рассудка
И консервные банки
любить разучившихся душ.