«Поэт, драматург, прозаик. Член Союза писателей России, член Союза журналистов России, член Российского Географического общества. По первому образованию – геолог, по духу – путешественник, по увлечению с детских лет – фотограф» – так пишет о себе автор.
Для довершения портрета к этому краткому наброску стоит приписать ещё несколько строк. Многогранная натура автора нашла глубокое отражение в литературном творчестве, мысленно преображая своего носителя, то в героя, то в очевидца его произведений, заставляя соприкасаться с чужими неведомыми судьбами…
Произведения Владимира Николаевича Фёдорова на протяжении многих лет не раз находили путь к сценическому воплощению, будь они написаны для детей или для взрослых. Их делает привлекательными для постановщиков яркая образность, тонкий психологизм, глубокий конфликт, актуальность и состоятельность идеи – словом, всё, что определяет хорошую пьесу. Его сюжеты близки и понятны, и наполнены общими для многих людей переживаниями, а потому завоевывают любовь читателей и зрителей. Автор – неутомимый исследователь физического и духовного мира. Он умело и равно кропотливо вводит нас своей писательской рукой в круг жизни обыденной или героической, знакомит с личностью любого уровня, любого масштаба, находя важное и в малом, и в большом. Зачастую его произведения невозможно представить вне контекста значимого исторического периода. Их насыщают реальные лица и реальные события, оставившие след в истории. Не отсюда ли тяга автора к исследовательскому посылу и точным фактам! Литератор соседствует с историком, который любовно восстанавливает ушедшие дни на страницах своих книг. Такой подход характеризует не только многое из прозы или драматургии В.Н.Фёдорова, но и из его стихов.
Особенно интересны с этой точки зрения поэтические циклы, где есть возможность глубоко и всесторонне раскрыть тему. Памятны названия таких циклов – тетради: «Колымская тетрадь», «Африканская тетрадь»… Здесь «тетрадь» одновременно выступает как жанр – записки, которые постоянно пополняются, и по окончании одной тетради могут быть продолжены в другой. Также тетрадь выступает и как образ – напоминая о чём-то ушедшем, о вещи из прошлого, имеющей свою историю, чем неизменно становится исписанная тетрадь. Простейший пример – ученическая школьная тетрадь – она хранит на своих страницах некий временной отрезок, где есть и ошибки настоящего, и постижение нового, и осознание пройденного. В логическом завершении этот образ становится прообразом и символом человеческой жизни.
Поэтические тетради Владимира Фёдорова под его пером обретают эстетическое и философское звучание, впитывая в себя глубину исторического видения и прозрение в будущее.
Впервые я соприкоснулась со стихами Владимира Фёдорова в сборнике «Такова судьба гусарская». – Якутск: Бичик, 2012. По сути, этот сборник можно назвать тетрадью или дневником, где ведёт свои походные записи военный, гусар. В его груди нашлось место разным чувствам: отваге, печали, смерти, любви!.. А в аннотации книги вдобавок есть прямая отсылка к истории – «посвящается 200-лтию победы в Отечественной войне 1812 года, её героям, а также Году российской истории».
А далее ещё одно важное пояснение – «стихи написаны от имени одного из офицеров той эпохи со всеми перипетиями воинской службы, побед и поражений, солдатской любви».
Это пояснение говорит не только о том, что в сборнике стихов есть главный персонаж, лирический герой, но и том, что помимо чувственного пласта, стихи насыщены событиями. Как оказалось при прочтении, заданная в стихах хронология событий постепенного продвижения русских войск к Парижу легко позволяла выстроить из них событийный ряд и наметить действенную линию. Такая гибкость и пластичность поэтического текста обусловила быстрый и качественный переход из стихотворного цикла в жанр драматического искусства.
Идея создания пьесы из «гусарских стихов» Владимира Фёдорова у меня возникла сразу. Это был благодатный материал для спектакля: в нём не только полноценно раскрывалась человеческая судьба, превращаясь в человеческую историю, переходя на уровень общечеловеческого обобщения; не только был заложен громадный потенциал для сценического воплощения: наличие ярких поэтических образов, сюжетность, действенность, событийность; но и прослеживалась синтетичность стиха, позволяющая приять в канву спектакля необходимое дополнительное количество исторического материала.
Такими характерными «сценическими» особенностями, на мой взгляд, обладают и другие стихотворные циклы В.Н.Фёдорова, другие поэтические тетради, которые мне доводилось читать и воплощать на сцене.
Отмечу, что для меня наиболее притягательной стороной творчества этого автора является создание мира образов, оживающего в окружающей действительности. Автор обладает ценным даром пронизать реальность с разных небытовых ракурсов: метафорически, символически, поэтически, мистически, исторически, философски...
Из этих аспектов у В.Н. Фёдорова складывается и концепция образа самого произведения. Но есть одна главная черта, присущая его авторскому стилю: это гуманизм. Он осмысливается В.Фёдоровым с точки зрения вечных человеческих ценностей, а его творчество несёт в себе идею нравственного торжества добра над злом. Эта формулировка не утверждает обязательный счастливый финал истории, а лишь говорит о том, что даже в трагических обстоятельствах дух добра не сломить, он сильнее, он выше и значимее всего тленного, преходящего и обыденного. Эта тенденция становится в произведениях писателя жизнеутверждающим посылом.
Авторская стилистика, его образный мир явились основным критерием при переводе его поэтического цикла на сценический язык действия и образов!
Искусство в первую очередь изображает мир образами. И театр не исключение.
«ПАРИЖСКИЕ ДНИ. 1814 ГОД»
Итак, данное воспоминание относится к проекту «Московский театр имени М.Ю. Лермонтова» и уже моей собственной постановке 2014 года и связано со спектаклем «Парижские дни. 1814 год», который был посвящён 200-летию взятия русскими Парижа и победе в войне с Наполеоном. В 2015 году спектакль был отредактирован к Году литературы.
В этом спектакле было много символов, связанных с образом России и таким явлением, как война. Большей частью они выражались через ткань, поэтому она занимала важное место в декорации и уже изначально смыслово присутствовала на сцене.
Газовые ткани вишнёвого цвета крепились к трём лёгким металлическим аркам, которые символизировали триумфальную арку победы. Ткани были скручены и свисали по краям арок, как собранные миникулисы, которые открывали место действия.
Драматург, писатель и журналист Юрий Ришивський так описал эту картину:
«Словно нарисованы чудо-карандашом по воздуху, они создают в пространстве символ истории. А вместе с тем – еще не одухотворенный человеческим присутствуем фантазийный мир театра, возвышающий и жизнеутверждающий. И вот тишину нарушает одинокий вой волка, страшный, мистический. Так звучит само предчувствие беды. Появляются актеры, и оживает эфирная конструкция, обретая множество смыслов и значений».
За арками находился воздушный задник из тонкой ткани – образ неба и багровых туч, рождающих тревожные предчувствия. Объёмные тучи были наложены сверху и прикреплены к заднику. Они были, будто фигурно вылеплены, из такой же тонкой ткани больших прямоугольных полотен, которым была придана необходимая форма. Багровые небеса выглядели полупрозрачными, словно полны бестелесных созданий, что появлялись и растворялись в небесах – эту линию вели аллегорические женские образы спектакля – то были Мысли о войне и мире, которыми пропитался воздух. (Их олицетворяли пять девушек в чёрных строгих одеяниях). Они появлялись в моменты обострения конфликта сюжета.
Противоположный им образ – дева в белых одеждах – Белая Охотница (аллегория войны). В её костюме был длинный-длинный шлейф, символизирующий нескончаемые войны, которые от века к веку ведёт человечество. Шлейф был неровный, с узлами, складками – символ дисгармонии, ужасов и военных тягот. Он напоминал хвост гидры. В руках Войны этот шлейф превращался в смертоносное оружие.
Этот персонаж увиделся как образ собирательный: и женщина, владеющая всеми видами оружия, соединяющая в себе черты охотниц всех времён; и оборотень с повадками волка-убийцы. Это существо мифологизированное. На этом образе строится действие, и он несёт важную смысловую и метафорическую нагрузку, наполняя спектакль своеобразной поэтикой борьбы и противостояния сил света и тьмы.
И вот тишину нарушает тот самый одинокий вой волка, о котором написал Юрий Ришивський. Так страшно и мистически звучит само предчувствие беды. И это начало войны 1812 года… Дополнительными символическими средствами для создания образа России, принимающей участие в военных событиях, стали свечи, бумажная треуголка (утрированный атрибут французского императора) и клинок.
Белая Охотница появлялась в начале спектакля как символ начала войны с Наполеоном. Она преследовала русского Воина, нападала, ранила, старалась запугать и убить. Персонаж русского Воина так же был образ собирательный, со всеми присущими чертами отважного солдата-патриота. Но в нём отразилась и линия лирического героя, подробно и весомо выписанная В. Фёдоровым в цикле «гусарских стихов».
Полная сил, Война куражилась над обессилившим противником, лицемерно меняла маски, прикидываясь то сестрой милосердия, то заботливым и мудрым другом, то роковой женщиной. Она проявляла немалую изощренность, чтобы победить воина-мужчину, сломить его боевой дух, заставить сложить оружие. И лишь исчерпав все обманные тактические средства и военные хитрости, становилась открытым врагом, затевая смертельную схватку.
В середине спектакля Война была посажена на цепь, как дикий, кровожадный зверь (параллель с мифологическим волком Фенриром). И в какой-то момент она срывалась с цепи и вновь появлялась, как белый обезумевший призрак, как бесконечная угроза новой войны.
Многочисленные символы и образы спектакля существуют во многих измерениях, чтобы показать мир как можно шире. Плавно перетекая из одного в другой в каком-то неуловимом перемещении людей, декораций и реквизита, они меняли место и время действия, создавали необходимую атмосферу соответствующих сцен. Так поле под Смоленском предстаёт сначала в воспоминаниях раненого солдата полем, где произошло Аустерлицкое сражение, а потом переходит в поле, назначенное судьбою для битвы под Бородино.
Затем место действия трансформируется в улицы Парижа, театр Тальма, салон мадам де Сталь. В финале на сцене появляется символический корабль-призрак, на который всходит восставший из гроба Наполеон, мечтая о новом военном походе. И все эти изменения происходят при помощи тканей на арках.
То тканями взмахивают, и они нависают тяжёлыми тучами над полем брани, то являются лёгкими крыльями, уносящими в небеса души погибших, то застилают всё пространство, как плотный туман на дорогах при передвижении войск.
Чтобы представить образ захватчиков, ткани использовались в качестве высоко поднятых знамён французской армии и развивающихся плащей военного командования. Передавая образ разорённой России, они становились свёрнутыми кулёчками – младенцами в руках несчастных, измученных вдов. И символическими траурными одеждами при оплакивании русских солдат, павших за Родину.
Уже рисуя пространство Парижа, ткани обыгрывались как лёгкие утренние уборы парижанок, в которых они кокетничали с победителями; и языками пламени в гостиничных каминах. В театре, где Тальма играл Гамлета, ткани колыхались тихим призрачным прибоем и после вздымались, как морские волны. В салоне же мадам де Сталь они превращались в складки её роскошного платья.
При мыслях о новой угрозе войны ткань на центральной арке становится языком колокола, а две боковые выстраивали два борта корабля. Тревожный условный набат созывал всех на призрачный корабль Наполеона, чтобы остановить мятежный призрак императора, который вновь и вновь мечтал покорить Россию.
В спектакле «Парижские дни. 1814 год» предстаёт образ России-Защитницы, которая несёт народам мир, спасая их от войны. В трудный и страшный час Россия берёт оружие, обнажает клинок и сражается за свободу. Призывая своё воинство, она вкладывает священный палаш в руки доблестного и выносливого солдата-освободителя, который через всю войну несёт в своём сердце огонь веры, чести и мужества.
Все символы в спектакле отчетливы и узнаваемы. К примеру – свеча. Она появляется в руках у женщин, олицетворяющих мысли, как светоч, прозрение; в момент звучания колокола – как вера; её проносят над Бородинским полем, чтобы обнаружить среди погибших еще живых, а значит свеча здесь – надежда. Она же символ любви, именно под её светом пишет гусар письмо в Россию своей возлюбленной. На корабле призрачного Наполеона – как символ покаяния и расплаты за грехи и зло, принесенные в мир. Свечи сопровождают воина – защитника отечества (и в целом мира). Из них же составляется и поминальный огонь, что каждый раз пылает в походном костре. Иными словами, походный костёр горит, как поминальные свечи.
По ходу спектакля он разгорается всё больше и больше, ведь число погибших растёт с каждым днём, соответственно увеличивается в костре и количество поминальных свечей. Они появляются и в руках женщин в чёрном, застывающих придорожными крестами, обращая мысли зрителей к бессчётным погибшим, которыми были устланы дороги на Париж.
Вообще огонь в этом спектакле можно приравнять к действующему лицу: он предстаёт перед нами в разных ипостасях – как домашний мирный очаг, походный костёр, согревающий камелёк на постоялом дворе, светоч истории, и как уже сказано было выше, свет и тепло Веры, Надежды, Любви. Но неизменно – Огонь верный друг и защитник русского Воина и заклятый враг волка-оборотня, Войны.
А вот арка – символ победы, триумфа русского Воина над войной.
«И в нужный момент декорации теряют свою ажурность, словно взмахом волшебной палочки они преобразуются в твердыню, основательную и нерушимую, о которую разбиваются планы Наполеона», – писал Юрий Ришивський.
Прозрачные ткани – «одежды» арок преобразуют их и сами преобразуются во всё новые и новые декорации и предметы. Бесконечный ассоциативный ряд не прерывается до конца действия.
В этот поэтически-метафорический ряд можно отнести также образ маленького несчастного императора и большой треуголки. Эти яркие и ёмкие сравнения в стихах В.Н.Фёдорова послужили символами для образного решения сцен.
Приобретающая символическое значение треуголка Наполеона, сделана из газеты, и тут своя логика. Слава тирана, возвышение его – все это газетная шумиха: величие каратышки-императора надуманное, а поступки – греховны, античеловечны и преступны.
Французская армия разбита и бежит.
«И вот на сцене зритель видит, будто бы нарисованный фантазией русского народа, сатирический портрет Наполеона, который предстаёт перед нами в образе опростоволосившегося волка. Волк–император заслуживает проклятья, анафемы, ну уж никак не уважения. Он коварен и хитер, самовлюблён и жесток. Но только Гончего (М.И. Кутузова) ему не обмануть. Здесь позы и льстивые речи бессильны». (Ю. Ришивський)
Треуголка императора по ходу спектакля претерпевает несколько трансформаций: из огромной гиперболической, в которую хочет спрятаться всеми отвергнутый тиран, уйти от действительности, она с лёгкой руки русского Воина превращается в детскую игрушку, бумажный кораблик – воинственный грозный символ сменился на мирный, забавный. В финале же умы, жаждущие войны, вновь наполняют его воинственным смыслом, обращая в военный корабль. И здесь проскальзывает параллель с современностью. Корабль ассоциируется с символом раздора России и Франции – так называемым Мистралем.
Патриотическая идея и идеалы гуманизма стали лейтмотивом спектакля, в котором отчётливо звучит основная мысль: патриотизм русского народа положил конец захватническим войнам Наполеона Бонапарта; Россия и Европа оказались лицом к лицу. Кто же выражает идею просвещения и духовности? И кто сеет варварство? Страшные опустошающие десятилетия войны уже снова сбрасываются со счетов. Человеческие жизни не в счёт. Идея войны неистребимо живёт в умах людей.
Но в спектакле европейская Франция предстаёт не только как источник военной агрессии. Одно из важных мест в драматическом повествовании занимают сцены, посвящённые французскому искусству и литературе. Например, творчеством выдающегося французского драматического артиста Тальма, как показано в спектакле, восхищались и в России, и во Франции. Язык искусства, как известно, может быть сильным объединяющим средством, служащим идеалам взаимопонимания и примирения. Эта мысль объясняет должное внимание в спектакле, уделённое французской культуре и эстетике.
Это также подметил драматург и журналист Ю. Ришивський:
«Здесь Тальма – воплощение французской культуры, которая может побеждать без оружия. Отдельная сцена отведена монологу Гамлета, которым прославился знаменитый театральный реформатор. «Быть или не быть» – звучит как прибой, но в нем угадывается беспокойство шторма, чувствуется нарастание тяжелых волн до девятого вала, беспощадная ярость морской стихии (и человеческих страстей) – вызов её, сопротивление человека, ужас бездны, и, в конце концов, напряженное умиротворение: «В своих святых молитвах помяни мои грехи».
Инсценировка «Парижские дни. 1814 год» составлена по произведениям русской и французской словесности выдающихся деятелей политики и культуры XIX – XXI вв. Тонкое переплетение литературы прошлых века и нашей современности свидетельствует о преемственности и взаимосвязи литературных традиций, сочетание эпистолярного жанра и поэтического создают изысканную атмосферу. Она вырастает из записок Шатобриана, воспоминаний К.Н. Батюшкова, творений Шекспира, Гнедича, И.А. Крылова, М.Ю. Лермонтова, Цедлица.
Среди этой сокровищницы стихи современного русского поэта, драматурга, лауреата Большой Литературной премии России, заслуженного работника культуры Владимира Николаевича Фёдорова. Они составили главную основу и канву повествования.
Его произведения умножают национальную гордость нашей литературы и театра, так как им присуще одно бесценное качество: они объёмно выражают многогранность нашего мироздания, его бесконечность и единое целостное начало. Духовное и материальное, мистическое и реальное срастается в творческом замысле Владимира Фёдорова в удивительный образный мир и приобретает собственную живую неиссякаемую душу…
Созданию образного символического ряда спектакля во многом способствовали замечательные стихи Владимира Фёдорова, наполненные не только впечатлениями, эмоциями, но и что очень ценно для постановки спектакля, событиями – от бытового (прощание солдата с любимой девушкой) до исторического (гибель Багратиона, Бородинское сражение и т.д.), позволяющие строить действие спектакля. Прокладывать канву реалистической истории. В то же время, образный ряд стихов не позволяет свести её к простому бытописанию, тем более действующие лица пьесы аллегоричны и собирательны.
Некоторые символические образы спектакля целиком почерпнуты из его поэзии или выращены из мимоходом оброненных поэтических метафор. Среди них – основные персонажи Воина и Белой Охотницы (аллегория войны), а также поэтический образ снега и снежного занавеса, образ мистического волка и маленького императора. Стихотворные строчки нашего выдающегося русского поэта-современника открывают свои глубинные смыслы и видения, символы и реальные события для тех, кто погружается в его творчество как в священнодействие.
Интеллигентность его писательского стиля создаёт вокруг его произведений особую ауру, которую невозможно не уловить и не почувствовать. Она обладает стойкостью и силой. Поэтому обратиться к этому автору может лишь близкий по духу творческий коллектив, чтобы создать на сцене родственное по духу действенное воплощение, чтобы свойства поэтики произведений В.Н. Фёдорова переродились в свойства драматической интерпретации.
Анализируя постановку «Парижские дни. 1814 год», приуроченную к двум важнейшим датам: Году литературы и историческому событию – победе России в Отечественной войне 1812 года, Ю. Ришивський невольно проводит сравнительную параллель, обращаясь к устоявшимся критериям гуманистического искусства.
Подобная характеристика в полной мере относится и к произведениям В.Н. Фёдорова, к его творческому кредо.
«По художественному уровню и интеллигентности спектакль можно поставить в один ряд с работами лучших мастеров советской и досоветской (XIX в.) плеяды режиссеров, художников, артистов. В нём – мировоззрение, мысль, эстетика, опирающиеся на почву традиционных ценностей, в которых основное место занимает любовь к ближнему, благородство, честность, стремление к истине и, конечно, любовь к Родине.
Стихи Владимира Федорова органично вписываются в ткань текста инсценировки. Они укрепляют структуру композиции, уточняют (окончательно утверждают) сюжет и обогащают эстетику. Стихи Федорова интересны и своей поэтикой, и философией. В них проступает горечь трагедийной гусарской судьбы и вера в высокую идею их земной миссии, состоящей в защите мира от войны. Стихи звучат по-мужски, хотя в них много лирики, твердо, открывая богатство чистой души русской, с её переживаниями, любовью, созерцанием прекрасного и вынужденной констатацией существования соседствующего рядом ужасного. Фразы, наполняющие строки, оригинальны и точны. Талант поэта в глубинной, какой-то общей для человека кладези понятий, черпает важные слова, доходящие до самого сердца читателя (слушателя, зрителя), вызывающие эмоциональный подъем сочетанием смысла и звучания. Так волнует музыка П.И. Чайковского, использованная в спектакле, так трогает внезапно открывшаяся правда…
Таковы слова поэта-гусара:
«Где срастается вновь
Рассечённый по пояс поручик,
И безрукий корнет
Снова радостно машет рукой».
Или воина, вернувшегося на Родину:
«Как следы от пуль, на крыльце моем
Чёрная смородина…
Как она горька
Как она горька
Как она горька».
Или женщины, которая прощается с возлюбленным:
«Уходи...
заметелило наши дорожки.
Уходи...
Эти руки застыли, как снег.
Уходи...
Мой родной, мой хороший!
Погоди!
На пороге останься навек...»
В постановке не только грустные стихи Федорова, есть и шуточные. Как например «Письмо захватчика». Как верно подметила режиссёр спектакля, строфы Федорова содержат в себе действие. Благодаря этому качеству каждое стихотворение в спектакле представляет собой драматическую или комическую сцену, а то и зонг (разыгранная театральная песня).
Для В.Федорова свойственно подробное видение предмета, который становится объектом его внимания. Поэт словно сам из той эпохи, где существуют герои написанных им стихов, как будто присутствовал лично, пережил, осмыслил. И тон, которыми окрашен мир воображения, сходит на полутон, чтобы снова продлится тоном, уже другим, а нюансы наделяют основу импульсом кровообращения, и вот – изображаемая картина оживает и становится сущей».
***
«АФРИКАНСКОЕ САФАРИ» – спектакль по стихам Владимира Фёдорова – ещё одна моя собственная постановка 2015 года, приуроченная к Году литературы.
Листы ещё одной поэтической тетради – «Африканской»… превратились в спектакль с пронзительными мотивами гуманизма. Противостояние дикой жестокой природы и человеческой цивилизации духовной культуры равносильно двум извечным началам мироздания: света и тьмы, добра и зла. Но это противостояние неоднозначно. Мир варварства – это не прямой указатель в Африку, где много солнца, ярких жизненных красок, тепла и радости, где чувства ласки, нежности, любви так же благословенны и желанны.
Мир жестокости и кровавых законов может скрываться в глубине человеческого существа, современного и окультуренного, в его потаённых клетках, в его генной памяти. «Людоедство» цивилизации ничуть не лучше злого дикарства и варварства. На фоне дикой среды обитания острее встают вопросы нравственного, духовного существования человека, осмысления его жизненного пути и предназначения.
В своих путевых заметках, в статье «В самом сердце Африки, или Девять дней по следам Хемингуэя» В.Н. Фёдоров писал:
«Не ходите, дети, в Африку гулять!» – внушал нашему поколению с малых лет автор «Айболита» Корней Чуковский, но, думаю, не было рядом со мной мальчишки, который не мечтал бы попасть на Чёрный континент. Конечно же, и я, начитавшись приключенческих романов, спал и видел себя то скачущим по саванне среди нескончаемых стад зебр, антилоп и буйволов, то сражающимся с самыми свирепыми хищниками. И надо было пройти целой половине века, чтобы моя мечта сбылась, и я попал на сафари в самое сердце Африки – в Кению.
В самолетных креслах заново перечитал Хемингуэя, представляя, как буду путешествовать буквально по следам любимого писателя.
Впереди была значительная часть поездки по «звериному раю», приключения и встречи по обе стороны экватора, но я вспомнил Хемингуэя, который, еще не уехав из Африки, уже начал по ночам тосковать по ней. Я так теперь его понимал. И повторял те же слова: я обязательно сюда вернусь!..»
Из нового, совсем иного, нежели «гусарские стихи», поэтического цикла Владимира Фёдорова вырос поэтический спектакль «Африканское сафари»: пьеса-путешествие.
В пьесе перед зрителем предстают далёкие страны Африки, опасные, таинственные, но притягательные своей живописностью и экзотикой. Золотой нитью вплетается в повествование любовь к России, её истории и судьбе народа. Два мира, две реальности скрещиваются, пересекаются где-то далеко: в мыслях, в видениях, в фантазиях автора, в бесконечной Вселенной...
Надежда и сила духа – вот два верных спутника, которые ведут по жизни человека, желающего победить.
Африка в спектакле – это только первый план. За ним встаёт и второй, и третий, и четвёртый… Кажется, что их нескончаемое множество. Это Россия, это Якутия, это подлинная история и экзотический миф, древняя легенда… Воображаемые занавесы открывают нам то землю, то небеса, то космос с плеядами созвездий, то внутренний мир человека, то животное царство… То царство литературы… И везде свои законы, через которые не перешагнуть, не отмахнуться… И призрачные тени великих являются, чтобы сверить направление выбранного пути. Так когда-то оставил свой след на безбрежных солнечных просторах русский поэт Серебряного века и исследователь Африки Николай Гумилёв.
«Горькая Россия не узнала,
Где зарыли ночью тайный гроб.
Но во тьме его поцеловала
Африка в пробитый пулей лоб».
В.Фёдоров. Памяти Николая Гумилёва
«Африканское сафари», как уже понятно из названия, открывает нам необъятные просторы Африки. Только вместо ружья у автора фотокамера, запечатлевающая окружающий мир. И, репетируя спектакль, мы с наслаждением погружались в этот мир. Постигали природу саванны, переносились в горы, на побережье рек и океана, изучали повадки и образ жизни диких африканских животных, птиц и даже встречали на своём пути африканские племена. Чтобы передать сценическими средствами весь самобытный мир Африки, нужно было хорошенько изучить этот континент, так как речь идёт не об отдельном государстве или местности, а об обширнейшей территории, включающей в себя и Египет и ЮАР, и республику Чад, и Эфиопию, Кению, Ботсвану и многие другие страны. Мы находили видеоматериалы, мы читали справочники по астрономии, географии, зоологии, ботанике, знакомились с климатом, растительностью и животным миром этих мест. Но это не всё. Нам пришлось изучать культуру и историю населяющих их народов, их нравы и обычаи. Мы чувствовали себя исследователями, путешественниками, этнографами. Мы узнали особенности охоты на бегемотов и львов, страшные тайны магических культов, обычаи воинов-скотоводов племени масаи и самбуру. И теперь озеро Найваша, река Мара, Драконовые горы, Абиссиния, Дагомея, созвездие Южный Крест, Орион для нас не просто незнакомые и далёкие географические или астрономические названия. Они наполнены для нас смыслом, картинами, видениями, голосами – жизнью, они обрели плоть и кровь. Африка раскрывает пришельцам свои объятья, впускает в свой мир, где царят жестокие законы, однако и там любовь отвоёвывает себе место и утверждает свои права.
Эту любовь уловил поэтической душой Владимир Фёдоров и воспел её вечную непобедимую силу, её красоту, её способность облагородить и приблизить даже чуждый и непонятный мир.
Но автор поэтической тетради об Африке не только запечатлевает на фотоснимках раскинувшуюся экзотическую ойкумену. Своим мастерским пером он вписывает в них образы далёкой России и бескрайнего севера. Так что, изучив жаркие страны, нам пришлось переключиться на холодные скалистые берега Лены, промерзшие земли Колымы и покрытую инеем Якутию. Автор проводит параллели между севером и югом, между прошлым и настоящим, позволяя появиться в повествовании призраку Николая Гумилёва, чтобы среди сафари вновь напомнить и поразмыслить о непростой судьбе России. В результате наш спектакль получился, как пьеса-путешествие из Африки в Россию и обратно в Африку, из прошлого в настоящее и обратно в прошлое.
Таковой нам предстала поэтическая тетрадь Владимира Фёдорова, заслуженного работника культуры, поэта, писателя, драматурга, путешественника, переводчика, журналиста, лауреата Большой литературной премии России, международной литературной премии «Триумф», лауреата фестиваля «Театральный Олимп» в Сочи.
Мы шли через её страницы, будто продираясь по тайным тропам, постигая повадки животных, особенности природы; разгадывая древние письмена, изучая религиозные тексты, участвуя в магических ритуалах, проникая в неведомый доселе мир, приобщаясь к этническим песням, музыке, танцам, становясь частицами этой необычной культуры.
Делясь друг с другом первыми впечатлениями, мы находили много общего, схожего и это вдохновляло нас совершать для себя новые открытия… познавать бесконечный окружающий мир и мир творчества. И мы щедро засыпали автора письмами и вопросами, а он терпеливо и даже охотно отвечал на наши послания, вновь и вновь увлекаясь теперь уже театральным путешествием своей беспокойной поэтической душой!
– Начала работать над "Африканским сафари". Работа вызывает восторг! Удивительные картины рисуют стихи, «зажигающие полотна», которые будят фантазию и воображение, пробуждают внутреннюю активность. Но я бы сказала, что это больше снежное сафари, неожиданно – там метут метели. Да, Африка Фёдорова – снежная!
Какова там природа, люди? Как они одеты? В стихах встречается Кения. Некоторые названия понятны из стихов. Каковы народные обрядовые, ритуальные или праздничные танцы? Будем смотреть и брать пластику и движения. Будем слушать музыку. (С.)
– С таким удовольствием прочитала стихи Владимира Фёдорова! Такие они страстные; какие противоречивые картины рисуются в воображении через какое-то раскаленное смешение времен! Наверное, я смотрела на Африку с другой стороны (наверное, это из-за разговорах о болезнях и нищете), а тут Африка просто расцвела, гордая и опасная! Можно сказать, что я сделала для себя открытие.
Там еще много Богов, мифологии, с этим тоже можно что-то придумать, ритуалы можно посмотреть! (Е.)
– По поводу слова "кенафы". Я помню это слово откуда-то из давно прочтённого, когда писал свои книги по традиционным верованиям, (или осталось в голове из прошлой жизни – шутка) как обозначающее древние религиозные тексты – именно их у меня и "шепчут травы".
Сейчас попытался залезть в словари и нашел, что так (Кенаф) назывался один из первых библейских городов, затем разрушенных завоевателями. Может, от него и пошло это слово? Конечно, "кенафом" еще чаще называют пеньку – вид ненаркотической конопли, раньше из нее делали морские канаты (она не боится солёной воды), и ткали грубую материю. Возможно, когда-то в древности на ней (как на папирусе или пергаменте) ещё и писали религиозные тексты? Тогда и этот вариант происхождения "кенафов" может иметь место. Вот как-то так...
А метели в Африке мели (и метут) потому, что она меня никак не отпускала (и не отпускает) и в прихваченной морозами России, и в родной Якутии. А когда бываю в Африке – получается обратная картина – часто "приходит" Россия. Такова уж, видно, двойственная природа поэтической души... (В.Н.)
«Я окунулся в этот мир особый
В оправе крокодиловой реки,
Где доброта целуется со злобой,
И скалит нежность алые клыки.
Где шепчут травы древние кенафы,
Удача обнимает жгучий страх,
И шеями свиваются жирафы
В высокой страсти где-то в небесах».
В.Н. Фёдоров
Африканская тетрадь Владимира Фёдорова дорабатывалась и пополнялась. Жизнь не стояла на месте. За литературной тетрадью впоследствии и спектакль был дополнен новыми стихами.
Повторю – основное, что сближает и объединяет наше творчество, это нравственное начало, как иногда говорят «Экология души и ума». Хочется цинизму противопоставить порядочность, продажности – патриотизм, предательству – любовь. Хочется сберечь великий русский язык, следовать традициям великой русской театральной школы, а главное законам гуманизма, отличающим подлинно великое и вечное искусство.
Экология как эстетический принцип должна стать общей тенденцией нашей жизни. Экология универсальна. Чего ни коснись, хоть духовной, хоть материальной сферы – везде для выживания нужно стремиться к чистоте, организованному порядку, симбиозу и гармонии.
С этой точки зрения театру нужны «экологические спектакли»…