4 декабря 1970 года 32-летний художник Валериан Васильев поздно возвращался домой по вечернему Якутску, но не дошел… Художника нашли лежащим на тротуаре перед школой. Вызвали скорую, но было уже поздно. Он умер от кровоизлияния в мозг. Рассказывали и другое, будто кто-то из окна видел, что на него напали подростки.
6 декабря 1970 г. его друг и поклонник таланта, поэт Алексей Михайлов написал стихотворение «Памяти Валериана Васильева»:
И звезда, срываясь с неба звездного, обожгла сердца.
И в сердце — стынь. Тишина. Снега.
И ночь морозна…
Алексей с болью вспоминал 7 июня того же года, когда на его даче гостил Валериан с семьей и как смеялся, подбрасывая к солнцу дочурку Оленьку:
Девочка лучистая парит
над землею — родиною предков.
Щечки, как осколочки зари,
папина распахнута жилетка.
А их веселье снимала на фото жена Валериана Ольга Кузьминична. Много времени прошло с того времени и никого из них уже нет… Живы сестры художника Валентина и Зинаида – хранители памяти об этой семье.
«Что – мы?! Мы – только начало. Вот придут ещё ребята! Талантливее нас. И они пойдут дальше», - говорил друзьям-художникам Валериан. По их инициативе в 1999 г. была учреждена премия имени В.Р.Васильева для поощрения новаторских поисков и совершенствования профессионализма молодых художников. А еще они же добились, чтобы Совет Министров Якутской АССР постановил республиканскую премию имени П.А.Ойунского в области литературы и искусства за 1971 год присудить посмертно художнику Валериану Романовичу Васильеву за серию гравюр на дереве «Нюргун Боотур Стремительный», состоящая из трех листов, за цикл литографий «Портрет П.А.Ойунского», «Без вести пропавший», «У огня», «Скорбь», «Моя дочь» и иллюстрации к поэме А.Твардовского «Ленин и печник».
Эта престижная премия была учреждена в 1966 г. Большой друг Валериана искусствовед Иннокентий Потапов писал: «… еще до 1970 года Васильев не раз имел дело с иконографией Ойунского и создал его портрет для сборника «Песни свободы» и увенчавшийся удачей эскиз медали лауреата Якутской республиканской премии его имени». Конечно, в том далеком 1966 году Валериан от всей души радовался, что первым лауреатом этой премии стал график Афанасий Мунхалов, его близкий друг. Конечно, тогда Валериан и не думал, что станет одним из лауреатов этой премии… посмертно.
Два раза я принимала участие в организации выставки Валериана Васильева и при отборе работ заметила, что каждый сотрудник Национального художественного музея РС(Я) – поклонник его таланта. А создавая слайд-фильм о жизни и творчестве художника из фотографий из семейного архива, узнала, что по ним можно восстановить время зарождения идеи создания некоторых его работ. И даже каждый набросок В.Васильева имеет имя и судьбу. Вот поэтому его произведения будут всегда волновать людей, а каждая его выставка – становиться событием. Несмотря на то, что работы выполнены в 1960-х годах.
Как объяснить феномен Валериана Васильева? Над этим вопросом размышляли искусствоведы, художники, философы и поклонники его таланта. Разбирая архив искусствоведа И.А.Потапова и автора монографии о нем, я нашла лист бумаги, запись на котором была размазана. Так бывает, если пишущий плачет … Запись датирована 4 декабря 1973 года, то есть, сделана через три года после трагической смерти Валериана Васильева, но в день его смерти … Почему-то захотелось, чтобы люди услышали голос Иннокентия Афанасьевича: «4 декабря 1973 г. был на поминках Валериана. Сегодня исполнилось 3 года, как его не стало. Были те, кто обычно в этот день собирается. Не было только Васи и Аф. Мунхалова – они на творческой даче под Москвой. Идя сегодня к его дому, представил, что нынче ему было бы лишь немногим более 35 лет и он формально еще мог бы претендовать на участие в выставке молодых художников. И странно стало от этого. Ведь в нашем сознании Валериан остался как большой мастер, прошедший огромный творческий путь. Смотрели слайды, на которых засняты его работы. Они – уже знакомые и в то же время в чем-то новые. Такова, видимо, природа воздействия работ каждого мастера. В ряде работ прослеживаются интересы Валериана творчеством Пикассо, Корнелиу Боба, японцами, Востоком. Но при всем при этом все они – васильевские. Остается лишь убеждаться в том, как Валериан, как губка, впитывал идущую к нему информацию традиций больших мастеров мирового искусства. В связи с этим вспоминал (и говорил об этом), как Валериан умел, оценивая в целом любого, пусть даже художника локального, местного значения, находить в нем непременно положительные и позитивные черты. Например, мне помнится, он очень интересно говорил о М.М.Носове. Он ценил фактуру его акварели, находил в нем любовь к национальному – при всей его самодеятельности и эклектичности. К сожалению, я не могу конкретно воспроизвести его мнение по этому поводу. Кеша Слепцов говорил о том, что после смерти Валериана в коллективе якутских художников чувствуется некоторый спад творчества. Возможно, он прав. Но, главное все же сохранилось – это желание сохранить дух Валериана, его любовь к делу. Дай Бог, сохранить и продолжить это и дальше!».
Почти каждое предложение короткой записи заставило задуматься и об ее авторе, и о художнике. А поскольку я изучала жизнь и творчество М.М.Носова, была приятно удивлена, что его высоко оценил В.Васильев.
Интересные записи о его творчестве оставили посетители музея в «Книге отзывов» выставки: земляки, родственники, друзья, студенты и гости из Москвы, Хабаровска, Франции. А тоска по поводу безвременного ухода из жизни Валериана живет в каждом художнике Якутии, независимо от того, знал его при жизни или нет. Об этом они говорили на вечере воспоминаний. Значит, действительно, дух Валериана жив!
Удивительно трогательную статью о Валериане написал кинорежиссёр Алексей Щербаков. Из его статьи «Чистое пламя», посвященной памяти Валериана Васильева, я узнала, что он в 1969 г. приезжал к нам в Якутию со своей командой, побывал в районах, снял разные сюжеты. Тогда-то он и познакомился с якутскими графиками. Ведь о них в те годы много писали, восхищались их работами. Щербакову приглянулся Валериан Васильев. Он даже снял кадры в его доме, в окружении семьи. А через год, когда услышал об его кончине… Статья А. Щербакова была опубликована в 3-м номере журнала «Полярная звезда» за 1973 г. Очень хочется, чтобы ее прочитали в наше время.
Алексей Щербаков. Чистое пламя
В 1969 году мы снимали фильм о Якутии. Фильм делился на несколько новелл, с синхронной записью звука. Героем новеллы «Художник» был единодушно избран Валериан Васильев. Меня сразу привлекла одна интересная особенность его манеры: в сравнении со всеми коллегами это художник, мыслящий наиболее «кинематографично», если такой термин допустимо употребить по отношению к графике. В пейзажах, решенных в мягкой, лирической манере, сценах труда и быта с их внутренней напряженной динамикой мысли и действия, и особенно — в портретах людей Якутии он близок и созвучен «десятой музе» — кинематографу и телевидению, с присущими им лаконичностью, четкостью изображения и глубиной проникновения в образ. Хотелось бы остановиться именно на портретах В. Васильева, явлении, можно сказать, не совсем обычном для графики.
В кино есть такой термин — «крупный план». В наше время, когда чуть ли не каждый третий кино- или фотолюбитель, или уж во всяком случае каждый — более или менее активный кино- и телезритель, вряд ли стоит пояснять, что это такое. Значение лица человека, показанного крупным планом, всегда было наиважнейшим в искусстве, лицо с его тончайшими нюансами духовной жизни — главный объект внимания художника, желающего показать внутреннюю сущность изображаемого им героя. Но есть искусства, в которых лицо персонажа — не главное.
Пейзаж, жанровая зарисовка, книжная иллюстрация, нередко гротеск, аллегория, плакат — вот те «вотчины», которые издавна определила для себя графика, и редко, очень редко она обращается к портрету.
Но вот перед нами гравюры Валериана Васильева. Возьмем на выбор 10—15 любых работ. Даже при беглом взгляде на них бросается в глаза одна особенность: большая часть их —портреты. Казалось бы, сама суровая якутская природа, богатая черно-белыми контрастами, особенно в зимнее время, может служить художнику бесконечным источником для создания прекрасных пейзажей, выполненных в технике гравюры. Но В.Васильева, в отличие от остальных своих товарищей-графиков, привлекает именно психологический портрет, крупный план человека, и он достигает в этом большой глубины выразительности, раскрывая внутренний облик своих персонажей.
Чтоб разговор был предметным, рассмотрим более детально хотя бы несколько наиболее запомнившихся вещей.
«Труженик». Тракторист, запечатленный в минуту короткой передышки на осеннем поле. Усталое, задумчивое лицо, прищуренные, глубоко сидящие глаза. Они смотрят прямо в душу зрителя, кажется, сама земля, обильно политая потом этого человека, дает молчаливую оценку тебе и делам твоим. «А что ты сделал для своей земли?» — словно вопрошает спокойный взгляд усталых глаз.
«Батрак». Бесконечно измученное, кажется, уже равнодушное ко всему на свете лицо крестьянина, в бессилии опустившегося на жнивье чужого поля, которое он вынужден обрабатывать за нищенскую плату. На втором плане, как бы вырванном из подсознания и в то же время высвеченном беспощадно-резко, художник дает напряженные фигуры косцов и какую-то паукообразную фигуру с хлыстом в руке, олицетворяющую собою тупую, жестокую силу. Эта вещь интересна с точки зрения кинематографиста также и потому, что здесь дается, наряду с яркой портретной характеристикой главного персонажа, его внутреннее эмоциональное восприятие жестокой действительности, довлеющей над его душой и жизнью.
Как бы в противовес этой вещи, просится сравнение с другой.
«Колхозники», офорт. Одна из ранних работ В. Васильева. Совершенно реалистический рисунок, без тени условности, гиперболизации, свойственных вообще графике и являющихся ее сильным оружием, но в данном случае совершенно опущенных художником. Кажется, что это «семейная» любительская фотография, несколько прямолинейная и наивная, когда изображенные на ней люди смотрят в объектив, но именно потому правдивая и безыскусственная: лица троих людей, одетых по- зимнему, с трубками в зубах. На заднем плане просматриваются лес, поле, покрытое снегом. Художник, действительно, словно остановил на дороге этих людей, направляющихся на работу, запечатлел мгновение трудовой жизни, сумел передать их неторопливую, раздумчивую уверенность в себе, своем труде, сегодняшнем и завтрашнем дне. Биография людей написана на их лицах, и добавлять чего-либо к этому — значит, тратить слова на то, что художник сделал несколькими скупыми и точными штрихами. Выбор натуры, ракурс и манера исполнения были точно подсказаны учителем, к которому всегда чутко прислушивался Васильев, — жизнью.
«Пропавший без вести». Об этой работе много спорили, называли ее мистической, «потусторонней», непонятной... А между тем, она до предела лаконична, проста, лирична и вместе с тем мужественна. Ясными, чистыми глазами смотрит на зрителя скуластый юноша — солдат, словно вобравший в себя все лучшие черты поколения, которое ушло в 41-м защищать Родину. Мы не знаем ни звания, ни точного возраста, ни имени героя, что смотрит на нас с белого листа бумаги. Мы видим лишь отнесенную от него на значительное расстояние тоненькую, как ствол молодого дерева, пирамидку со звездой на вершине. Она — словно адрес, куда надо обращаться за справками о «Пропавшем без вести», и в то же время символ цели, за утверждение которой на земле он отдал свою молодую жизнь.
И вот, представитель нового поколения, график Валериан Васильев, размышляя о войне, о подвиге народа и тех, кто не вернулся с войны, создает эту работу, по своему осмысливая связь поколений, сознавая свою ответственность художника и гражданина перед безымянным сверстником — солдатом, который навсегда останется молодым в нашем восприятии, а значит, и бессмертным.
«Свет». Ярким, причудливым цветком распустился огонь, заключенный в стеклянную колбу электрической лампочки, трепетно и удивленно смотрит на него якутская женщина, желая и в то же время боясь прикоснуться к нему рукой... Сразу же на экране воображения возникают годы электрификации, когда лампочки Ильича впервые зажглись и в далекой Якутии, где издавна знали лишь лучину, коптилку, а большей частью довольствовались прерывистыми бликами от поленьев горящего камелька.
Недавно эту гравюру я видел на обложке книги якутского издательства, посвященной вопросам электрификации республики — книги очень серьезной, с колонками аналитических цифр, графиками, картами — в общем, весьма далекой от изобразительного искусства. Стоя у прилавка, я перелистал ее, попытался найти фамилию художника, чья работа была вынесена на обложку. Ни на титульном листе, ни на предпоследнем, где мелкими буковками обычно приводится столбик фамилий редакторов, корректоров, оформителей и других работников издательства и типографии, фамилии В.Васильева не оказалось...
Сначала стало немного обидно за него, а потом пришла мысль, что он сам вряд ли бы обратил на это внимание. Может, даже наоборот - был бы рад, что его искусство становится безымянным, а вместе с тем нарицательным и символичным.
Некоторые из его сюжетов, получив широкую известность, стали своего рода плакатами: ими оформлялись стенды выставок, витрины, книги, обложки журналов, конверты грампластинок... Поэтому можно сказать, что у многих людей, не бывавших в Якутии, «изобразительное» представление об этом крае формировалось не без влияния якутской графики, и, в частности, искусства Валериана Васильева.
...Тогда, в ноябре 1969 года, в мастерской Олега Ковалевского собрались, не считая хозяина, Элляй Сивцев, Владимир Карамзин, Валериан Васильев, и состоялся дружеский, серьезный разговор о якутской графике, о том, как она начиналась какой будет завтра... Большей частью беседа была снята на пленку и записана на магнитофоне. Камера, снабженная длиннофокусной оптикой, стояла в дальнем углу и почти не мешала своим присутствием, и оттого обстановка была на редкость естественной, непринужденной, художники ярко и образно выражали свои мысли, спорили, шутили...
Все в нашей съемочной группе чувствовали, что материал получился живым, интересным, и того, что было снято, вполне хватило бы для новеллы под условным названием «Художник». И все же я, повинуясь какому-то внутреннему голосу, настоял на том, чтобы назавтра, в воскресенье, поехать домой к Васильеву и снять отдельно несколько интервью с ним, т. к. сразу же выделил его, по-видимому, из-за упомянутой «кинематографичности», в основные герои этой новеллы.
Члены моей съемочной группы, как, впрочем, и сам Валериан, хотели в воскресенье, естественно, отдыхать, а не трудиться, и потому работа, когда мы вторглись рано утром со всей своей аппаратурой в квартиру Васильевых, поначалу не ладилась. Атмосфера была, мягко выражаясь, «прохладной», Валериан с недовольством смотрел, как посторонние люди, ворча, громко топая ботинками, хозяйничали в его комнатах, передвигали вещи, устанавливали киноаппарат и приборы, копались в электрощите и тянули от него по всей квартире толстые кабели. Бурный восторг выражали только его дети, решившие, что незнакомые дяди под руководством папы придумали для них какую-то увлекательную новую игру...
Но вот все приготовления закончены, Валериан, одетый в свой толстый свитер, в котором снимался вчера, посажен в кресло на фоне многочисленных атрибутов его искусства — недоконченных досок — матриц гравюр, обрубков дерева, каких-то закрученных кусков жести, стопок альбомов и рулонов бумаги, громоздящихся позади на рабочем столе. Включается свет, оператор устанавливает кадр, приникнув к видоискателю камеры, я пристраиваюсь у штатива под самой камерой на маленькой резной скамеечке, оказавшейся тут же, среди богатой коллекции образцов прикладного народного искусства, любовно собираемой хозяином комнаты уже несколько лет...
Валериан жмурится от яркого света, устраивается поудобнее и вдруг улыбается.
—Ну мучители, давайте пытайте, раз пришли, поспать не дали... Что я должен делать?
Обстановка сразу теплеет, постепенно устанавливается рабочая, нормальная атмосфера. Я объясняю Васильеву, что ему нужно будет ответить на несколько моих вопросов, причем, говорить совершенно естественно, без какого-либо то ни было «начитывания», официальности, «докладности», в общем, в духе вчерашней нашей непринужденной беседы. Выразить свои мысли об искусстве, пожелания, сомнения и т. п.—«облегчить душу от лишнего груза...».
Чтоб дать ему отправную точку, «разговорить», прежде чем перейти к более-менее отвлеченным темам, я задаю первый вопрос об одном его конкретном произведении...
Приводимая ниже запись ответов В. Р. Васильева — расшифровка магнитной фонограммы, которую я сделал в Москве за звукомонтажным столом во время монтажа телефильма «Якутские встречи». Так как второй вопрос был задан Васильеву с некоторыми вариациями дважды, и, следовательно, при съемке и записи получилось два дубля ответа на него, я позволил себе объединить их в один, дополнив из обоих недостающие фразы и опустив повторения.
Также сделана некоторая литературная редакция выступления Васильева (без каких бы то ни было принципиальных изменений в построении фраз и особенностях его речи), т. к. непринужденность, о которой я просил его, помимо положительного, имела частично и отрицательный результат — Валериан говорил довольно эмоционально, и, естественно, допускал некоторую неправильность в оборотах речи, иногда запинался, подыскивая нужное слово, бросал начатую фразу и находил другую, более точную и емкую. Этого, однако, совершенно не чувствуется при восприятии его выступления непосредственно с экрана, когда звук и изображение составляют одно целое, и мы имеем дело с живым, обаятельным человеком, просто и доверительно делящимся с нами своими мыслями об искусстве, сомнениями и надеждами, раскрывающим свои «производственные тайны» и пути, которые приводили его к созданию этих удивительных портретов.
Запись интервью приводится в той последовательности, какая была при съемке, без купюр (в фильм «Якутские встречи» вошел лишь трехминутный кусок, с сокращениями).
Вопрос. Валериан, вот здесь есть несколько ваших произведений, в частности, портрет знаменитого «сержанта без промаха», как его называли, героя Отечественной войны, снайпера Федора Матвеевича Охлопкова. Нас интересует тот внутренний творческий процесс, который происходит в художнике при создании им конкретного произведения. Из чего вы исходили, например, при работе над этой вещью?
В. Васильев. Эта вещь в основном сделана под воздействием факта, что Охлопкову было присвоено звание Героя Советского Союза, и несколько позднее, чем полагалось. Хотелось подчеркнуть, прежде всего, скромность этого человека. Ведь он, несмотря на то, что довольно-таки поздно стал Героем, много лет спустя после войны, оставался в жизни совершенно простым человеком, которого абсолютно не интересует, допустим, признание... Это для него ничего особенного не представляло. Мы с ним вообще часто встречались, все художники, и все знали его как человека совершенно необыкновенной скромности. Никто бы не мог подумать, что это — Герой Советского Союза, и даже снайпер; на лице его не было ничего такого написано...
В своей работе именно это я и хотел подчеркнуть, потому и Звезду Героя поместил отдельно: не на груди, как обычно она у него висит, а именно — чуть поодаль... И, вместе с тем, он, конечно, Герой Советского Союза! Но, повторяю, скромность его я хотел показать даже и через этот знак.
Вопрос. Валериан, а какая тема вам наиболее близка? В чем вы видите свое призвание как художника Якутии?
В. Васильев. Очень сложный вопрос... В чем призвание? Ну, поскольку я — якут, то прежде всего меня волнует развитие нашего якутского искусства, профессионального якутского искусства, которое только начинает свой путь. У нас нет глубоких, больших традиций в живописи, графике, скульптуре. Раньше ведь было только народное творчество, большей частью — прикладное. Прежде всего, нам надо исходить из этих источников, если мы ищем, предположим, свое, национальное... И, в то же время, необходимо искать и в окружающей нас современной жизни темы и приемы. Это зачастую получается как бы само собой, органично. Основная задача, по-моему, и состоит в том, чтобы определить отправные моменты, глубинные корни... Прежде всего, повторяю, это наше народное искусство. Богатством своих красок, своих форм оно нам многое подсказывает и дает то, от чего можно отталкиваться.
Нас очень подкупают работы старых мастеров, в первую очередь, работавших по дереву. Живописец может многое почерпнуть из народных аппликаций — колоритных, очень ярких по цвету. Народные мастера делали свои вещи очень яркими, цветными. Настолько цветными, что иногда невольно думаешь: «Откуда вообще и как к нам могло такое попасть?»
Мастера прикладного искусства, резчики по дереву, например, в первую очередь занимались вопросами формы. Форма для них — это главное. Взять хотя бы вот такой предмет, используемый до сих пор во время нашего летнего праздника «ысыах» (Васильев берет в руки резной деревянный желоб для кумыса). Сначала мастера делали форму, а уж сам орнамент, насколько бы он сложным ни был — только подтекст этой- формы. Вот этому можно учиться кому угодно: живописцу, скульптору, графику.
Вообще, почему существует такое «цеховое» подразделение — художник, график, скульптор? Я лично считаю, что надо вообще всем заниматься. Это очень помогает в работе и тем, и другим, если даже, «а первый взгляд, берутся полярно противоположные виды искусства.
Так вот, как раз эти вещи нам очень помогают. Казалось бы, ну, что здесь такого? Ничего особенного, вроде ремесленная такая вещь. Но, несмотря на это, именно они нас и наталкивают на многое...
Большое влияние на нас, якутских графиков, оказывает русская графика, особенно начала двадцатого века, когда были заложены ее основы. Сейчас в некоторой степени все это, может, повторяется, но истоки нынешней графики берут начало именно оттуда. Ведь русская, советская графика двадцатых годов известна во всем мире, и многие на ней учатся.
Это все ведущие для нас примеры, которым мы стараемся следовать.
Есть, конечно, и сложности свои... Отдаленность наша от ведущих центров искусства все-таки дает себя знать, как бы мы часто ни приезжали туда.
Нас часто успокаивают тем, что, мол, хорошо, что вы живете вдали от всяких там «новых веяний». Но от этого ведь не легче... Мы, во всяком случае, связи никакой стараемся не терять. Внимательно следим за процессами, происходящими в развитии изобразительного искусства как у нас, в Советском Союзе, так и за рубежом.
Попытаться увязать все это, выразить, выработать какую-то общую концепцию, — вот, мне кажется, основная наша задача...
...Немало интересных мыслей он высказал и в упоминавшейся выше беседе со своими товарищами-художниками в мастерской О. Ковалевского, но этот материал еще ждет своей организации и монтажа.
Пользуясь случаем, хочу поделиться с читателями своим намерением создать фильм, в основу которого лягут все кадры живого Валериана Васильева, снятые мной в 1969 году, когда никто не мог предположить, что через год этого замечательного художника не станет...
Валериан Васильев ушел из жизни в расцвете творческих сил, но успел немало сделать для родного искусства. Творчество Васильева будет еще изучаться, анализироваться. Он не успел оставить теоретических трудов, он весь был наполнен жаждой деятельности, творчеством... Мне кажется, что приведенная беседа с художником представляет большой интерес, раскрывает нам частично его внутреннюю лабораторию, пути решения конкретных задач и те позиции, которыми он руководствовался в своем творчестве.
... «У огня» — так называется одна из последних работ Валериана Васильева. Человек, задумчиво опершийся на руку возле костра, что прихотливо свивает и развивает узоры пламени, властно отодвинув тьму от спокойной фигуры путника... Думается, что эта вещь — своеобразный автопортрет художника. Он обладал тайной рождать из искр своего таланта чистое пламя искусства.
После прочтения статьи, я решила найти Алексея Щербакова, чтобы узнать о судьбе фильма о Валериане Васильеве. Обнаружила, что в статье философа и поэта Ирины Дмитриевой «Вы когда-нибудь видели глаза святого?», где рассказывается о священнике Н. Н.Мироновиче, умершем в Якутске в 1979 году, написано: «Московский режиссёр Алексей Евгеньевич Щербаков снял о священнике Николае Мироновиче любительский фильм. Где сейчас эта лента – неизвестно. Возможно, в частных архивах якутян хранятся документы и фотографии, свидетельствующие о жизни этого прекрасного человека и незаурядного пастыря…» Ирина, которую хорошо знаю, подсказала найти Татьяну Помыслову, поэта, писателя и художника, в альманахах которой печатался покойный Алексей Щербаков. Татьяна, в свою очередь, нашла и отправила телефон его сына Сергея, живущего в Москве. Сергей Евгеньевич сразу отозвался, нашел отснятые отцом материалы о Якутии и совершил своего рода подвиг, безвозмездно подарив всё, что нашел, Центру аудиовизуального наследия народов Республики Саха (Якутия). В данное время идет кропотливая работа по оцифровке материалов и, несмотря на то что пленки были сильно подпорчены, уже найдено несколько сюжетов с В.Васильевым. Значит мы снова сможем увидеть его живым.