Что снится мне...
Что снится в тесных домах Дамаска,
Покрытых пороха серой краской,
Таким, как я, бесконечно сирым,
Просящим крова, воды и мира?
Что снится мне посреди кварталов
Нью-йоркских хижин, бродвейских балов,
Что снится там, на полях французских,
Когда любой говорит по-русски?
Когда в Афгане живым из боя
Ты выходил... я была с тобою.
И сны такие рождались в строках, –
Врезались в почву слова глубоко.
Войне плачу я своими снами.
Но краснозвёздное вскину знамя
Великой русской моей державы! –
Спасибо той, что меня рожала.
Что снится девочке из народа, –
Донбасской крепкой она породы.
Но я смолчу... а глаза ответят:
мне снится порох и дым столетий.
Каин
Снова ты, брат мой Каин, показался в судьбе.
Я своими ногами шла навстречу тебе...
Много раз привечал ты до поры... до поры...
Перемешивал карты – нет опасней игры.
И являл ты собою то друзей, то коллег,
То обветренных боем, но душевных калек.
Это ты, брат мой Каин, продавал ордена.
Каинята алкали, чтоб сгорела страна.
Ты набрасывал сети, бил вслепую мечом.
Ты – нигде не в ответе. Ты – везде ни при чём.
Нет, не так... Ты – повсюду. Каин – он вездесущ.
Он – начинка фастфуда, чей-то сорванный куш,
Для кого-то он – пуля, ядоносная боль.
Погубив, поцелует... Каин, брат мой, постой!
Измени свои цели, не топчи борозды.
Каждый раз тебе верю.
...Каин, хочешь воды?
Ереван вызывает Баку...
Ереван вызывает Баку. По ту сторону - мама.
Но уже не доходят звонки, смс, телеграммы.
Ереван вызывает Баку. Там безудержна осень...
И никто примиренья не ждёт и пощады не просит.
Ереван отвечает Баку поманившею смертью.
Почему не хватает любви твоим солнечным детям,
Добрый Отче? В Баку дозревают бордово гранаты,
А в горах Габалы – зреет алая струйка заката.
Над Арменией - солнце. Кавказское гостеприимство...
Ереван вызывает Баку. Дробью падают листья.
Затаила дыхание Осень - две тысячи двадцать.
Еревану ответит Баку...
Что ж мы делаем, братцы?!
Жатва
Смертоносная жатва осени, приближающей «Час Быка»…
Все мы нищие, все мы босые… Но крепки и рука, и строка.
Все мы странники безнадёжные по дороге в небесный край.
И бредём к Алтарям… безбожные.
А не спрятался, – погибай.
Нам привычно пером и шпагою выбирать свой дальнейший путь.
Но взлетает Душа – не падает… когда пуля достанет грудь.
Все мы держимся эфемерностью, иллюзорностью бытия.
Только б нам доставало смелости застилать свою жизнь в поля.
Смертоносная жатва осени… Надо выдержать новый бой.
Под наркозом ли… под колёсами… не раздавлены под пятой!
И не каменные, не свинцовые, не металлом влитые в жизнь,
Будут розы цвести – садовые, словно символ: «Донбасс, держись!»
Сколько жатва ещё протянется? – Всё мы выдюжим, вот те крест!
Не бывало, чтоб Каин каялся. Но распятый-то Сын воскрес…
«Час Быка» невозврата точкою отмечает ладони нить.
Но Донбасса сыны и дочери, – вот те истина! – будут жить.
Войны валюта
Памяти Арсения Павлова ("Моторолы")
Наша Жизнь – войны валюта.
С ней играется иуда,
Ценность понижая круто –
До немыслимых границ.
А на небе кружит ворон –
Вдовы воют дружным хором…
Проросли гнилые зёрна –
И взрастили… аушвиц.
Меньше нас ещё на брата –
Покидают мир комбаты…
Там – парады. Здесь – награды
лягут холодом на грудь.
В люльке – сын, малышка – дочка
Не помашут вслед платочком…
Роковой осенней ночью
О́тбыл он в последний путь.
Кривоногая с косою
На Донбасс идёт войною.
И, рядком могилы роя,
На крови играет пир.
Над земной непрочной твердью
Кто-то яро крутит вертел,
Чтоб обрёл своё бессмертье
Рядовой и командир.
Вольному воля
Вольному – воля. Иду по оси земной
С малой котомкою, с болью Руси великой.
Милая Родина, что ж потускнели лики,
Что ж ты склонилась низко своей главой?
Путь по оси… Единение всех безумств.
Ты каждой чёрточкой вписана в суть ладони.
В каждой травинке – мои полноводья чувств.
В песне любой познаю свою кровь и корни.
Вольному – воля. Воспрянь, золотая Русь!
Знаю, отринут от света густые тени.
Милая Родина, я за тебя боюсь…
Светлая Русь, я в тебя неизменно верю.
Моя родимая сторонушка
Моя родимая сторонушка,
Тебе я предана навек.
…Широкобёдрые бабёнушки
Лопатами бросают снег.
Морозом щёки их раскрашены,
Оранжевых жилеток жар,
Они веселые, но важные –
Глядят на них и млад, и стар.
Работа спорится и ладится,
А между делом – болтовня:
– Мой, девки, беспробудный пьяница.
Хоть, повезло, не бьёт меня…
– А мой, тоска одна зеленая,
Придёт, уткнётся в свой экран…
Но вот, поди ж, работа стрёмная –
Сама, порой, налью в стакан.
– А мне, девчонки, так мечталося
Когда-нибудь актрисой стать.
Но не сбылось, как ни пыталась я…
– Ну, насмешила нас ты, мать!
Колокола зовут вечерние...
В душе у них - колокола!
Красивыми, простыми, верными
Природа женщин создала.
А рядом танцы тополиные...
И кру́жат низко воробьи...
Как я люблю напевы милые,
Как люди дороги твои!
Моя родимая сторонушка,
Я – твой пробившийся побег.
Как те усталые бабёнушки,
Что всё отбрасывают снег…
Вот и снег
Вот и снег… Вот и снова укрылась земля
Серебристым покровом. Но стала ли этим сильнее?
За границей судьбы – тополя… тополя… тополя…
За границей любви – те слова, что сказать не посмели.
Год придёт... Обнадёжит, а после – предаст.
Так давно повелось, только мы не всегда замечаем.
Я вчера – умерла. А сегодня читаю для вас
Благодарный акафист, исполненный светлой печали.
Он спешит, этот снежный упрямый песок,
Хочет нас научить укрываться от зимнего сплина.
Год 20-й уйдёт, и оставит особый урок –
Пониманье того, что мы все, словно вздох, неделимы.
Вот и снег… Он отныне ценнее стократ.
Как и всё в этом мире! Как мир… Как бездонное небо!
Мы идём по земле: на удачу, на смерть… наугад.
А за нами растут города, песнопенья и склепы.
Вот и снег… Вот и снова укрылась земля.
На Руси
Ладаном пахнет воздух.
Господи мой, прости!
...Из песнопений создан
Тот, кто рождён на Руси.
Небо залито светом
Сквозь череду дождей.
Пахари и поэты –
Дети Руси моей.
Нет, не за лёгким счастьем
К свету бредёт душа...
Свечечка не погаснет,
А за душой – ни гроша!
В этом святая сила
Каждого на Руси.
В шёпоте негасимом:
"Отче наш, иже еси..."
В гостях у Поэта
Б.П.
Чем встречает поэт приходящих случайно к порогу?
Стол его не богат – на стихах заработать ли много?
Под ногами скрипят половицы, не убраны книги…
В стеллаже – словари всех времён, языков и религий.
Чем встречает поэт? В его доме ни стен, ни окраин…
Но под крышей небес он раздарит и строки, и тайны.
Под покровом стихий, средь шумихи столиц и провинций,
Он создаст наяву, что другим – приходящим – лишь снится.
Чем встречает поэт, – хулиган и дитя̀тко невинный…
Как вино, льёт строку, и в застольях – рекою льёт вина.
Если ж голос его оборвался, над высью стихая,
Он встречает молчаньем.
И дышит молчанье – стихами…
Когда ты в дом мой войдёшь
Когда ты в дом мой войдёшь –
Из ножен вытянешь шпагу,
Устало сядешь на край – кровати… или судьбы,
За руку нежно возьмёшь,
Сотрёшь с очей моих влагу…
Когда ты в дом мой войдёшь,
Познаешь силу волшбы.
Забыв как надо дышать,
Устав от нашей разлуки,
Я всею сутью прижмусь к манящей силе твоей.
Один единственный шаг...
Мы рядом – губы и руки.
А где-то в окнах дрожат
Стекляшки звёздных огней.
Контрольный выстрел
Наша встреча, как будто контрольный выстрел.
Как случилось? – Себя без тебя не мыслю.
Западня этих чувств погружает в страхи.
И желаю всего я – и петь, и плакать.
Этот омут тоски – погруженье в небо…
Неужели мы станем водой и хлебом
Друг для друга, спасём этой пищей души?
И разрушим границы, закон нарушим?
Намагничены двое до беспределья.
Как десерт, кто-то по́дал нам это зелье.
Как такое возможно и где взять силы,
Чтоб тебя не назвать обречённо... милым?
Вулканируют чувства, слабеет тело…
Мы с тобою вдвоём – под одним прицелом.
И становится выбор предельно ясным –
Я ступаю по краю… и путь опасен.
Но вдали, на стальном острие кинжала,
Я спасенья не жду – я ищу пожара,
Первородного плена твоих объятий,
И мольбы... и молитвы… стихов… проклятий!..
Заря
Заря созвездья сонные качала,
На землю сбросив розовую шаль.
Звезда моя твою благословляла...
И запахи шалфея и сандала,
рассеиваясь, всё тянулись вдаль...
Ничто не предвещало многоточий,
разбросанных по призрачной реке.
Я видела тебя весенней ночью:
ты говорил с зарёю на восточном,
лишь нам с тобой понятном языке.
И волны, что качали нас на небе
в сиреневом космическом дыму...
И звёздной пятерни высокий гребень,
И думы о духовном сущем хлебе...
Всё наше, словно отчее, приму.
Песня о Макеевке
Я помню, какой ты была в том далёком году…
«Под ручку» – родители, я с ними рядом иду.
В саду городском пахнет детством и мятным листом.
На старых скамейках соседи играют в лото.
«Ситро» за копейки и мягкий желанный пломбир.
Мелком на асфальте так просто писать «Миру Мир!».
Такой ты была… И синицею, и журавлём –
В тебе умещалось всё детское счастье моё.
Когда вечерами в окно любовалась тобой,
Привычными были и трубы… и дым заводской.
И запах, в котором смешались и уголь, и сталь.
И сладкое лето, и белый морозный февраль…
Я помню, какой ты была.
…Новый век – новый флаг.
И спутаны сети – не ясно, кто друг, а кто враг.
Но память о городе детства яснее огня.
Макеевка-мама, ты – Красная площадь моя!
И зреет твой хлеб. Твои дети берут города.
Наш город взрослеет, он копит века и года.
Я помню, какой ты была... Время мчится вперёд…
И хочется жить, потому что мой город – живёт!
Лист в кулаке
В омертвевшей груди не услышать биенье Вселенной,
Охладевшей рукой не вскормить голубиную рать.
Словно сорванный лист, я в полёте была откровенна.
Хоть и странно, что стало возможным тот листик сорвать.
На ладони – кресты, перекрёстки изломанной веры.
Чей запутанный след я увидела в этом чаду,
Чью нелепую жизнь на ладони своей подсмотрела?
Лист – в твоём кулаке. Эти раны у всех на виду.
Все прожилки видны, словно нити непрожитых судеб.
Между пальцами – стон... или песню несёт серафим –
Ты сжимаешь листок, только я омертвевшею грудью
Выдыхаю любовь... воскресая над прахом своим.
В глаза Вселенной...
Мне тяжело смотреть в глаза Вселенной –
Она со мною слишком откровенна…
И я привычно впитываю боль.
Я перед ней коленопреклоненна,
И память всех столетий льёт по венам, –
Пью как напиток горькую юдоль.
Но дышит время – и горят созвездья.
И люди на земле… Покуда вместе,
Им кажется, всё выдержат… поймут.
Но из глубинной тайны наднебесья
Избранникам Творец дарует Песни,
И херувимы тайну берегут.
Всё иллюзорно – время и пространство.
И только у Любви бессмертно царство,
Удержит за рукав в последний миг…
И боль моя – прозрачное убранство.
…Земли и неба вековое братство
Лишь тот, кто любит, может быть, постиг.
Стук-тук...
Стук-тук. Перезвоны монет…
Мы есть… Или нас уже нет?
Царём перекрыт кислород
Тому, кто зовётся народ.
Стук-тук… Ритм отсчитан давно.
Мы все стали лишним звеном.
На чьей бы ни был стороне, –
Везде ты идёшь по войне.
Везде горлом кровь и строка –
Разлились, как в водах Байкал.
Стук-тук. Грозно тянется кнут
К тому, кто зовётся здесь… Брут.
Стук-тук… Славь царя и раба! –
В тот час, когда правда – в гробах.
В тот миг, когда время не ждёт.
Когда перекрыт кислород…
В ладонях века...
Искрится тихий первый снег… В ладонях века тает время…
Кто дышит – жив. Кто любит – верит. Святой – кто молится о всех.
…Перед иконой дух земли – не кары просит, а пощады.
Огней церковных мириады благословляют путь Любви.
Но не жива земная плоть – на паперти мечи и стрелы.
Вода в озёрах обмелела. Где купола… и где Господь?
Дорогу снова замело – под белизной утихло пламя.
Скрипит у века под ногами не снег – уставшее Весло,
Ведущее степенно путь… и муть воды привычной стала,
Где в очередь на пьедесталы тузы стараются примкнуть –
Неведом миру их альянс… Народным эхом чтутся лики.
За тёмной ширмою – интриги, а в душах – пыльный декаданс.
Век просветленья и… стыда, где шут опять играет в маски,
Страшась людской (земной) огласки. Не зная Божьего Суда.
Как быстротечен стрелок бег! – Вот то, что властвует над всеми.
В ладонях века тает время…
Искрится тихий первый снег…
Сентенция о крыльях...
Бесполезно вплетать свои крылья в «нездешнее» небо,
Собирать по крупицам былые отметины лета.
Заколдовывать память сухою озябшею вербой…
На желание жить налагая поспешное вето.
Бесполезно искать правоту в череде обвинений,
Игнорируя Свет… и застывшее право на волю.
Мнит судьёю себя, осуждая, непризнанный «гений».
И глупец из глупцов – тот, позволивший рану да солью.
Пуповину Родства мы безжалостно рубим словами,
Не посмев полюбить, или может – любить не умея…
По пусто́там судьбы бродим, словно в горах Валаама.
Но вершине любой есть предел. А судьбе – Запределье.
Будто пальцами – струны, вибрации чувствуя пламя,
Осязаем подкожно, душой, погружение в Вечность.
Бесполезно лететь,
если крылья боишься поранить.
И не стоит любить,
если сможешь однажды отречься...
Учусь молчать...
Учусь молчать. Ступаю вслед за верой,
Терпенье постигая от земли...
Учусь молчать, и видеть в чёрном – белый,
А в хаосе угадывать Дали.
Судьбы твоей быть дальним отголоском...
Быть близкой, но... мучительно чужой...
Стоять на перепутье... перекрёстке,
За малым светом – видеть путь большой.
Учусь молчанью трав под ветром знойным, –
Пусть засухи останется печать.
Учусь дышать... не замечая боли.
Гляжу в твои глаза... – учусь молчать.
ДО-финальное
Идём по мостовым… Сверяем шаг друг с другом.
И ворошим листву заиндевелых фраз.
Закрыт театр теней – игру ведём по кругу…
И празднуем родство тех, кто похож на нас.
На паперти надежд раскладывая мысли,
Пытаемся спасти зерно средь шелухи.
Но найден ли амбар, в котором зёрна истин
Хранят завет Любви и Вечности стихи?
Безумствуя, молчим. И беспричинно плачем.
Как торжествует Крон, приблизив наш финал!
Идём по мостовым. Наш путь давно оплачен.
И тянет к высоте того, кто доиграл…
Мне хочется верить
Мне хочется верить, что времени цокот
Меняет обличье, но души шлифует.
Мне хочется верить, что в небе высоком
Очистимся, – во̀йны сведём к поцелую.
Мне хочется верить, что люди как свечи –
И плавится воск лишь во имя рассвета.
Что время конечно, но жизнь – бесконечна!
И вечна любовь, будто слово поэта.
И стрелки часов, и движение страсти –
Бессмысленно вечны, как образ, как цели…
И в то, что рождаемся все мы для счастья,
Хоть трудно, но всё-таки хочется верить.