В СТАРОМ ДОМЕ
Как прежде ровен статных сосен шум.
Года – прошли, скорее – пролетели.
Я в дом вхожу, как будто в старый трюм –
Давно корабль уплыл от колыбели.
Но свет избы, желанный и родной,
И пятна солнца на полу дощатом
Все эти годы прожили со мной
И в трудную минуту были рядом.
Какой потерей полнится душа!
Как будто я стою на пепелище,
И вот душа всё что-то ищет, ищет.
На месте всё – и нету ни шиша.
Вздохнут сиротски форточка и дверь,
И по-сиротски скрипнет половица.
Они теперь до смерти будут сниться
Средь горьких неминуемых потерь.
Кровать, сундук и вековая пыль.
Не возвращайтесь в детские просторы!
Пусть давние леса твои и горы
Живут в тебе, как прожитая быль.
Но как влечёт в родимые места!
Как хочется из мира нажитого
Попасть туда, где у крыльца родного –
Отец и мать,
и жизнь твоя – чиста.
НА РУССКОЙ ДОРОГЕ
Здесь русский дух в веках произошёл…
Н. Рубцов
Меня здесь знает каждый муравей,
И каждый куст, и каждая сорока.
Задумалась о прожитом дорога
И солнце в лужах плещется по ней.
По ней – века – в туманах и крови,
И поступь уходящих поколений.
По ней струится столько сладкой лени,
Как в женщине, сомлевшей от любви!
В ней столько слёз прощальных – в дальний путь,
И в вечный путь – до ближнего погоста.
И потому она в крестах и звёздах,
Встречая нас, стоит в цветах по грудь.
Гудят шмели, где каторжник прошёл,
Где проскакало пламя Чингисхана,
Где под гармошку радостно и пьяно
Мужик в избу смолистую вошёл.
Снуют, как стрелы, юркие стрижи,
Болота дышат холодом и прелью,
Боровики сутулятся под елью.
Попробуй этот мир – перескажи?!
Здесь все века и каждого из нас
Хранит, как память, русская дорога.
А это поле и река у стога –
Немеркнущий, живой иконостас.
***
Двадцать первый век, перезагрузка.
Интернет и брат тебе, и друг.
Ну а мне роднее трясогузка
И туманом выбеленный луг.
Но уходят люди в дым экрана
И живут за призрачным «окном».
Иллюзорный мир всегда обманет,
Потому что Бога нету в нём.
Потому, намаявшись по веку,
Золотишком проторяя путь,
Либо вовсе сгинуть человеку,
Либо в сердце родину вернуть.
А у нас тут – синие озёра,
И на окнах – синие подзоры.
И на вишнях подсыхает пот.
Надо мною облака и ветки,
Подо мною и века, и предки.
И петух – букетом у ворот.
***
Этот мир надо мной – белым облаком, птицей и Богом.
Этот мир подо мной – муравьишкой, пыльцою веков…
Я люблю, когда небо целует дождями дорогу,
Заполняя копытца недавно прошедших коров.
Я навек полюбил эти заводи, эту осоку,
Эти серые избы с певучим печным говорком.
Эти сосны шумят надо мной широко и высоко.
Говори со мной, лес, первобытным своим языком –
Торфяным, глухариным, брусничным, зелёным, озёрным,
Хороводным – в распеве сырых земляничных полян.
Ой, туманы мои! Ой, вы, жадные вороны в чёрном!
Скоморошьи дороги и ратная кровь по полям.
Я прикрою глаза и услышу кандальные звоны,
Безысходный, по-бабьи, горячечный плач у берёз.
Как скрипучи дороги! Как мертвенно бледны иконы!
Как селенья ужались, и как растянулся погост!
Тишина на Руси, словно лодка стоит на приколе,
А накатится вихрь, так покуда её и видал.
Мужики-мужики, вам тесны и корона, и воля.
Кто считает деньгу, кто рубаху последнюю снял.
Можжевеловый воздух поминками пахнет, как порох.
На серебряных перьях овса – предрассветная трель.
Сколько вражьих чубов причесалось о вилы и обух –
Помнят травы ночные, кровавый брусничный кисель.
И возносит звонарь колокольни стозвонные соты.
Но сжигает Иуда воздвигнутый предками храм.
И на каждой сосне – золотистая капелька пота.
И на каждой берёзе – полоскою чёрною шрам.
Говори со мной, лес, ведь и мне твоя тайна знакома,
Словно аистам в небе, хранящим на пёрышках синь.
Высоко надо мной золотая сгорает солома
И трепещут стрекозами синие листья осин.
***
Оглянешься – полжизни пройдено,
Но светят детства маяки:
Тысячеглазая смородина
И ежевика у реки.
Я не похож на неудачника,
Хоть не нажил златых камней.
Мне гладит щёку мать-и-мачеха
Ладонью нежною своей.
И я люблю вас, подорожники,
И вас, холмы, и синий пруд.
Мне только страшно, что безбожники
И вас, как души, продадут.
И продают! Земля распорота.
Но не купить небесный свет.
Как не греби деньгу и золото,
А у гробов карманов нет.
И за туманами, за деревцем
Густеет солнце над рекой:
То золотой икринкой светится,
То плещет рыбкой золотой.
* * *
Сергею Никоненко
Я родился, как всякий русский,
За рекою, за лесом – там
Облака голубой капустой
Плавно катятся по волнам.
Там у нас пузыри в кадушках,
И за плёсами, за мостом
Мечет солнце икру по кружкам,
Бьёт стерлядка косым хвостом.
Разойдись, расступись, столица!
В мире каждому ведом рай.
Дайте родиной насладиться,
Накружиться средь птичьих стай!
Там, за дальними небесами,
Где медведи пасут коров,
Я услышу хоры Рязани,
Словно гулкую в жилах кровь.
Что за песня? Пойду я следом,
И прислышится невзначай:
Тихо бабушка шепчет деду:
Люльку с мальчиком покачай. –
Это я там проснулся, что ли?
И закружится потолок,
И застонет в копытах поле,
И в глаза полетит песок.
Эта скачка на смерть похожа.
Жжёт десницу звезда полей.
И – ножом по ухмыльной роже –
Пляшет во поле Челубей.
Мы такое не раз видали:
Луч у ворона на крыле,
И рязанские свищут дали
На ордынской, дрожа, стреле.
Русь! Пора за себя, за брата
Постоять, разогнать чертей!
Эко пашня твоя разъята!
Эко мутен стал твой ручей!
Я кричу! Я вздымаю руки,
Поднимаюсь на смертный бой!
…Дед спросонья качает люльку,
Шепчет бабушка: – Спи, родной. –
Их любовь мне и рай, и лето.
Сердце бьётся ровней, теплей.
Так спасибо, Господь, за это,
На душе мне теперь светлей.
Вот идут косари туманом,
Растворяют себе простор.
И татарник по злым бурьянам
Мёртвый падает под бугор.
Время движет, снега несутся,
Рвут столетия, в прах круша.
Но не может душа проснуться,
Как не может уснуть душа.
В этом снеге француз и немец
Опочили в полях Руси.
Шепчет бабушка: – Спи, мой месяц.
От лихого тебя спаси. –
Я люблю этот край подсвешный,
Где на взгорок через луга
На молебен рядком неспешным,
Как монахи, идут стога.
Я люблю эту дымку, заводь,
Золотое урчанье пчёл.
Грозной тучи ржаную память
Я по этим полям прочёл.
Но и в зиму, где зори в дрожи
Глухариную алят бровь,
Повторяю: спасибо, Боже,
За дарованную любовь.
* * *
Вздрогнет берёзы осенняя люстра
И полетят медяки на траву.
Белые грузди, чёрные грузди
Неторопливо под елями рву.
Белые грузди. Чёрные грузди.
Что ж это грусти – через края?
Где-то высоко небесною Русью
Мамочка, мама проходит моя.
То пожурит меня дождиком синим,
То приголубит певучей волной,
Выйдет лучами над полем озимым,
Светом незримым взойдёт надо мной.
Плавно река устремляется к устью,
И уплывают в дрёму веков
Белые грузди, чёрные грузди
Грустных, осенних, сырых облаков.
ПОЛУСТАНОК
Обочина стремительного мира.
Промчался поезд – и угасла даль.
В извёстке станционного сортира
Навеки замурована печаль.
Коза у покосившейся ограды,
И пыльный свет нестройных тополей.
И здесь живут, и здесь чему-то рады,
И здесь хватает муки и страстей.
Всё на виду: из бани струйка дыма,
Девчушка на качелях. Чья-то песнь.
Промчался поезд – мимо, мимо, мимо.
Никто его и не заметил здесь.
* * *
В краю, где нивы, ивы и крапивы,
Где лопухи сидят, как глухари,
Растёт по небу влажный, молчаливый
Брусничный мох мороженой зари.
И месяц ржёт, уткнувшись мордой в сено.
Горчит лугов сентябрьский посол.
Сосна сидит – колено на колено,
Отряхивая медный свой камзол.
И в этот час, когда вот-вот прольётся
По рыжим далям синий пар снегов,
Так хочется услышать у колодца
Льняную песнь осенних петухов.
Они взойдут по жёрдочке заката
И прохрипят в седые небеса:
Нам ничего, нам ничего не надо. –
И запрокинут влажные глаза.
ЖЕЛЕЗНЫЙ ВЕТЕР
Родной деревни нет уже на свете.
Заборов перекошенных горбы.
В пустых сенях гуляет сиплый ветер
И выметает время из избы.
В морщинах брёвен – пыль иного века.
Какие здесь гремели облака!
С войны вернувшись, гармонист-калека
Одной рукой растягивал меха.
И пел ведь, пел. И радости-печали
Любой избе хватало на судьбу:
И люльки, словно лодочки, качали,
И провожали ближнего в гробу.
И бабушка, и мама – молодые.
И песни – не удержит соловей.
Какие здесь черёмухи льняные!
Какие искры на глазах коней!
Мы жили не богато, не убого.
И та, что улыбнулась мне тогда,
Так пристально смотрела на дорогу,
Которой уходил я навсегда.
И все ушли… Кто в города, кто в землю.
Нашли себе загаданный приют.
Всё понимаю, но не всё приемлю,
И страшно, что меня не узнают
Лужок гусиный около обрыва,
От тишины присевшие сады,
Калина и горячая крапива
У проходящей медленно воды.
Прости–прощай!
Мне страшно в новом мире,
Где по-иному смотрят и поют.
И ветер всё железнее и шире,
И всё прохладней избранный приют.
* * *
Взорвалась весны пружина.
Через кованые льды
Реки мечут, выгнув спины,
Тонны стонущей воды.
Петухи на шест взлетают,
Рвут зарю на лоскуты,
И огни её вплетают
В размохрёные хвосты.
На окне – слеза мороза.
Солнце режет напрямки.
Сок берёзовый, тверёзый
Тащат в вёдрах мужики.
Как меды, бушуя в ульях,
Зреют сосны в небесах.
У меня – заря на скулах!
У меня – роса в глазах!
* * *
На самой окраине мая,
Где пух тополиный плывёт,
Певучая скрипка трамвая
В провинции тихой поёт.
Её не затронули рыки
Столичных и местных громов.
Её петушиные крики
Остались во веки веков.
Забытая властью и тленом,
Она не утратила слух.
Америка ей – по колено,
Как возле забора лопух.
Ей снятся дожди на капусте,
Пчела, отыскавшая мёд,
И как бы там ни было грустно,
А снова картошка цветёт.
* * *
Скучаю по зимней деревне,
Где скрипом ложатся следы,
И где молодые деревья,
Как старые, так же седы.
Мне слышится скрипка метели
И голос печного огня.
Мне так города надоели,
Что в городе нету меня.
И радостно сердцу услышать
В пору воробьиных утех,
Как в холод вонзаются лыжи
И падает тетерев в снег.
Оглянешься – лето по кружке
Стучит дождевою водой.
И тлеет берёзовой стружкой
Над лугом туман молодой.
Зачем же за скриплою дверью
Всё кличет меня соловей?
Зачем же так радостно верю
Мечтаниям жизни своей?
Всё призрачно: слава, удача.
Неведом начертанный путь.
А вьюга, как женщина, плачет
И песней ложится на грудь.
* * *
Это снег идёт, это снег идёт, это снег идёт, это снег…
На берёзах мех, на осинах мех, и по всей Руси – белый мех.
И луна идёт, и лиса идёт, обе рыжие на снегу.
В полынье густой дышит озеро. Рыбу тихую стерегу.
И шипят снега над костром моим, и шипят меха на ветру.
И уха кипит, и слеза кипит, небеса кипят на юру.
И товарищ мне льёт огня в стакан, шуба пьяная – на распах.
И лежат на льду щуки чёрные, замороженные в снегах.
И уху я пью, и огонь я пью, и метель я пью – пронеси! –
И гудит слеза: то ли дым в глаза, то ли снег идёт по Руси.
* * *
Поплыли селенья на том берегу,
Поплыли холмы и овраги.
И всё, что недавно лежало в снегу,
В весенней запенилось браге.
Пустынные дали разбил ледоход,
Задвигали скулами льдины.
У пристани старой проснулся народ,
Скользит сапогами по глине.
Выводит петух засидевшихся кур.
От облака – длинные тени.
У Любки-буфетчицы – синий прищур
И солнцами светят колени.
Анюта соседу несёт молока.
Наладил сетёнку Василий…
Пока что не громко, пока что слегка,
А всё ж оживает Россия.
ИЮНЬ
Какой поэт тебя придумал?!
Каким ты вырвался огнём?!
Май полыхнул, пропел – и умер,
И скачут зори день за днём.
Срывает шапку одуванчик,
Дорога прячется в пыли,
И колокольчик в свой стаканчик
Мёд поднимает из земли.
И всё гудит: поля пшеницы,
И в жилах кровь, и дальний гром.
И шмель велюровый кружится
Над полыхающим цветком.
Ныряют на верёвке майки.
Кружи, июнь, меня, кружи!
По-женски вскрикивают чайки,
Стрижи черкают чертежи.
И, обомлев под небесами,
Склоняются на водопой
Коровы с волглыми глазами
И кони с бархатной губой.
Я здесь родился: в этих травах,
В счастливом щебете лесном,
В искристых волнах-переправах –
Лучом на листике резном.
Здесь вечерами свет старинный
Зари тягучей, словно мёд.
В мохнатой шубе комариной
Июнь по берегу идёт.
Его мы ждали с новостями
От земляничных бугорков.
С туманом, с полными горстями
Росы в ладонях лопухов.
И он пришёл! Ликуют птахи!
Густы и пенны острова,
И реки синие рубахи
С утра вдевают в рукава.
Пасут мальков Ока и Кама.
Хрустят кабаньи камыши.
О дорогой и близкой самой
Малинник шепчется в тиши.
И сладковато тлеет сено.
Я жду, любимая, когда
Твоих кудрей густая пена
Меня заманит в невода.
Звезда сорвалась, словно кречет,
И на стожок туман прилёг.
И сердце бьётся и трепещет,
Как подфонарный мотылёк.
И ты горячая, родная,
У костерка, где сон и тишь,
Зарёй колени поливая,
Меня, конечно, соблазнишь.
И долго будет веnер жгучий
Ночною заметать золой
Певучий луг и сад кипучий
Под самоварною луной.