Наши пути с будущим известным писателем Иваном Иннокентьевым, как выяснилось позже, пересеклись ещё в далёком 1965 году, когда мы 1 сентября пришли на занятия в одну и ту же Школу №1 шахтёрского посёлка Сангар в Якутии. В тот год было ликвидировано моё родное село Тас-Тумус, и всех нас, его жителей, переселили в райцентр. Но поскольку я переступил порог упомянутой школы как новичок-восьмиклассник, а уже обжившийся в Сангаре Ваня Иннокентьев пришёл в свой второй класс, то в силу разницы в возрасте мы тогда даже не узнали о существовании друг друга.
Мы познакомились только в 1980 году, когда Иван закончил отделение журналистики Иркутского университета и был принят на работу в редакцию газеты «Молодежь Якутии». Ещё позже я узнал, что мы с ним, оказывается, совсем близкие, по якутским меркам, земляки – от села Кобяй, где он появился на свет, до моего родного Тас-Тумуса немногом больше полусотни километров. А кобяйская земля издавна славилась рождёнными ею талантами.
Поработать вместе в редакции «Молодёжки» нам не удалось – за год до появления Ивана Иннокентьева я перешёл в газету «Социалистическая Якутия». Но поскольку «СЯ» была «взрослой» партийной газетой, лишённой всяких сантиментов и вольностей, то для всех молодых журналистов Якутска, а также художников, музыкантов, артистов, «Молодёжка» оставалась родным домом и оазисом творчества. Тем более что при ней продолжало работу литературное объединение «Горизонт», которое мы создали несколькими годами ранее с поэтами Володей Фроловым и Валерой Коньковым. Поэтому Иван со своими рассказами был сразу признан нами за своего человека. Но если среди ершистых и независимых молодых поэтов и журналистов рассказы Ивана из цикла «Странные люди» принимались на ура, то даже в относительно демократичной «Молодёжке» дорога на полосу им была закрыта, поскольку они явно не воспевали возведённый в закон для журналистики тех лет «высокий моральный облик советского человека», да и человека вообще, не излучали «оптимизм и веру в светлое будущее», а предпочитали раскрывать тёмные стороны людских душ и последствия их не самых лучших деяний. Такое было позволено, к примеру, Достоевскому, герои которого жили при «человеконенавистническом капитализме», но при «самом справедливом и гуманном строе» социализме таким персонажам просто не было места. К примеру, в начале его коротенького рассказа «Двое» действительно показывалось непомерное и трогательное внимание другу к другу двух идущих по пустыне людей, но в конце оказывалось: большая взаимная любовь объясняется тем, что они остались единственными живыми на нашей планете после ядерной войны.
Да к тому же Иван вообще иногда переворачивал с ног на голову какие-то понятия. Как вам такое начало рассказа по классическому сюжету о знаменитом Робинзоне Крузо: «Пятница на любил Робинзона. Больше того, он ненавидел его, то есть боготворил…» Представьте, каким должно быть продолжение этого теста.
Я до сих пор напоминаю некоторым собеседникам прочитанный в те годы рассказ Ивана Иннокентьева «Сон генерала в отставке господина N». Попав во время своего сновидения на другую планету, генерал, конечно же, хочет познакомиться с вооруженными силами инопланетян и с к своему ужасу обнаруживает, что в их войсках служат только калеки, неизлечимые инвалиды и даже сумасшедшие. И в ответ на недоумение слышит: а зачем отправлять на смерть самых здоровых и лучших – их нужно сохранять для развития нации, а калек ни к чему беречь…
В мой памяти с тех вечерних бдений в «Молодёжке», думаю, навсегда остались сюжеты парадоксальных рассказов Иннокентьева «Монолог сиамского близнеца», «Размышления на кладбище роботов», «Что случилось с цветами», «Снайпер», «Тайна мёртвой планеты», «Палач». «Глупый диктатор» и других.
В 1983 году мы, не сговариваясь, одновременно приняли решение перебраться из журналистики куда-то поближе к профессиональной литературе и оказались, можно сказать, под одной крышей. Иван стал сначала уполномоченным, затем директором Бюро пропаганды художественной литературы Союза писателей Якутии, а я перешёл в журнал «Полярная звезда», который издавался этим союзом.
По своей работе Иван должен был организовывать встречи писателей с читателями, и мы на этом попроще довольно часто пересекались, тем более что молодые поэты и прозаики были более легки на подъём, чем солидные мэтры. Иногда на таких встречах Иван читал свои рассказы, если, конечно, при нас не было зорких идеологических наблюдателей. Больше же его творения ходили по рукам в распечатках.
Иногда эти отпечатки терялись, оставались в единственном экземпляре. Как-то такой последний экземпляр взял почитать поэт Володя Фролов, не предполагавший, конечно, что его дальний родственник с говорящей фамилией Беда устроит пожар в доме. И итоге старая хибара быстро сгорела практически дотла. Как рассказал нам Володя, стоя на пепелище, у него улетел в небеса с дымом целый чемодан рукописей стихов. Ваня, как и все мы, Володины друзья, тоже оказался в «группе моральной поддержки» на пожарище. Конечно, он, видимо, переживал за свои рассказы, но виду не подавал. К счастью, рассказы остались целы. Володя тут же вернул рукопись хозяину – обгоревшую по краям и залитую водой, но чудом сохранившуюся. Я тогда пошутил в адрес Вани: «Выходит, твои рассказы уже прошли огонь и воду. Осталось только медные трубы…»
Но до медных труб было ещё далеко. Бывший в Якутске проездом Валентин Распутин, прочитав рассказы Ивана Иннокентьева, похвалил молодого автора, но предрёк ему нелёгкую литературную судьбу по уже упомянутым причинам.
Став в начале 1980-х заведующим отделом прозы и поэзии журнала «Полярная звезда», я лишь в 1987 году, уже на волне перестройки, сумел «пробить» через нашу редколлегию публикацию нескольких рассказов Ивана из числа упомянутых. Но зато эту публикацию особо отметил в самой «Литературной газете» московский критик Павел Ульяшев. А тираж «Литературки» в то время был, кажется, уже полмиллиона. Так что фамилия Иннокентьева прозвучала по всей стране и позволила распахнуть ворота в другие издания и издательства. Конечно, всё происходило не так быстро, как хотелось, но в 1990 году Иван подарил всем нам свою первую книжку «Куст, который грел».
Я стал главным редактором «Полярной звезды» в момент обретения журналом полного «суверенитета» на волне всё той же перестройки. До этого сотрудники якутского журнала «Хотугу сулус» и русскоязычной «Полярной звезды» уже много лет, по сути, были отдельными творческими коллективами, но их объединяла должность единого главного редактора. В начале декабря 1989 года, вышло постановление бюро обкома КПСС "О создании самостоятельных редакцией журналов "Хотугу сулус" и "Полярная звезда". Одновременно обком снял свой контроль над выходящими в свет произведениями. Через полгода пало и Управление по охране тайн – новый Закон СССР «О печати» упразднил государственную цензуру. Правда, по инерции цензоры на прощание вручили мне инструкцию, в соответствии с которой я должен был сам в своём журнале строго бдеть нравственность, политическую лояльность к власти и, особенно, государственные тайны.
На момент назначения мне исполнилось 38 лет. По нынешним временам, казалось бы, немало. Но в те годы, оказавшись в Москве на пленуме Союза писателей СССР и познакомившись со своими коллегами, я выяснил, что стал самым молодым редактором «толстого» литературного журнала в стране. Естественно, что на работу в редакцию я тут же принял ещё более молодых, хорошо знакомых мне талантливых ребят, дождавшихся своего часа. Заведовать отделом прозы «Полярки» я предложил Ивану Иннокентьеву, а только что закончивший Литинститут Софрон Осипов возглавил отдел поэзии. Софрон, как и Иван, отличался творческой независимостью и даже, по советским временам, – дерзостью, поскольку писал, что хотел и как хотел, не оглядываясь на запреты и советы «старших товарищей». А потому стихи его тоже печатали не очень часто.
Мне самому удивительно, как стремительно менялась тогда жизнь, как врывались в неё свобода и новые взгляды. Каких-то несколько лет назад Иван Иннокентьев не мог нигде опубликовать свои рассказы, а вот теперь уже он сам решал, чьи произведения достойны страниц уважаемого журнала «Полярная звезда», руководствуясь не цензурными запретами и догмами, а только талантом авторов. К слову сказать, этот принцип он сохранил на всю жизнь.
Отдел прозы Ивана Иннокентьева и по статусу, и по существу стал самым главным в журнале, обеспечивая его основной объём. Конечно, один из первых же номеров мы сделали молодёжным, превратив это затем в тенденцию и выпустив к читателю целую обойму своих ровесников и младших собратьев по перу, которых ранее «Полярка» не очень-то жаловала, поскольку считалась «взрослым и серьёзным» журналом, публиковавших, в основном, членов союза писателей.
Такой приток новых имён повлек за собой и изменение читательской аудитории – она резко помолодела и увеличилась. Но мы понимали, что на одних местных именах, в том числе и громко звучавших, журнал до всесоюзной планки не поднять, а мы перед собой поставили именно такую цель. Тем более что перестройка, сняв препоны, породила настоящий бум печатного слова – люди стали с жадностью открывать для себя известных всему миру, но неведомых советскому читателю авторов. В то же время во многих редколлегиях ещё жила по инерции внутренняя цензура, и не все, не сразу могли через неё переступить. Ну, а наша команда «Полярки» дышала воздухом свободы полной грудью и потому появился шанс оказаться кое в чём «впереди планеты всей». Оглядевшись по сторонам и встав на ноги, мы наметили план, который поразил даже московских мэтров.
Первой «бомбой» в жанре прозы стала «Лолита» Владимира Набокова. Надо сказать, что единственный роман этого номинанта Нобелевской премии был напечатан в СССР только в 1986 году, да и то в специальном журнале «64», где цензура, скорей всего проглядев, приняла «Защиту Лужина» В.Набокова за какую-то шахматную публикацию. И вот в 1989 году на «Лолиту» замахнулась «Иностранная литература», но… не решилась впустить роман под свою популярную обложку, а издала в виде малотиражного неприметного приложения. Одна из таких скромных книжиц попала к нам в руки, была с жадностью прочитана и вышла в третьем номере «ПЗ» за 1991 год. Интересно, что в этом же номере была напечатана прямо противоположная по «моральному облику» небольшая повесть Николая Якутского «Святой Иннокентий». Так мы впервые рассказали о великом миссионере, имя которого тогда было полностью стёрто в народной памяти. Учитывая, что в этом номере вышло еще несколько интересных и ярких публикаций, он при немалом тираже в семь с половиной тысяч тут же стал редкостью, которая предавалась из рук в руки.
Сама Анастасия Цветаева передала для публикации в «Полярке» рассказы «Безымяночка» и «Кроля». Московский писатель Александр Родин прислал рукопись своей «непроходной» прежде повести-версии «Каинова печать», главными героями которой были Лермонтов и Мартынов и в которой писатель впервые дал обстоятельный портрет со всеми человеческими плюсами и минусами не только самого «гения в эполетах», но и его убийцы – тоже весьма неординарного человека. Первыми, нарушив упомянутый в брошюре цензоров запрет на инопланетян, мы опубликовали книгу Владимира Ажажи и Евгения Крушельницкого «НЛО над Советским Союзом».
Нельзя не вспомнить ещё об одной нынешней знаменитости – Борисе Акунине, который в конце 80-х сотрудничал с «Иностранной литературой» как переводчик с японского и английского и носил тогда имя и фамилию Григория Чхартишвили. Читателям же нашего журнала он был известен как Лев Дымов, переведший специально для «Полярки» роман «Ночь не придёт» запрещённого в СССР известного американского фантаста Артура Кларка, романы «Сёгун» Джеймса Клавелла и «Ниндзя» Эрика Ван Ластбэйдера, мини-детектив Ясутаки Цуцуй, рассказы едва зазвучавших тогда в России фантастов и мастеров триллера Стивена Кинга, Бернарда Вульфа, Альфреда Ван-Фогга Юкио Мисимы. Мы первыми опубликовали повесть польского ссыльного Вацлава Серошевского «Предел скорби» о трагедии прокажённых на Колыме в конце XIX века. Все эти произведения проходили через отдел и руки Ивана Иннокентьева. Думаю, такая литературная работа в «Полярной звезде» во многом позволила ему пройти хорошую редакторскую школу и стать настоящим мастером этого дело. Впоследствии он подготовил несколько десятков книг для разных издательств. Тот факт, что в текущие годы редактором знаменитых романов о Чингисхане народного писателя Якутии Николая Лугинова был Иван Иннокентьев – говорит о многом.
Возвращаясь в «Полярку» тех лет, добавлю, что во втором номере 1992 года был опубликован большой очерк-исследование Ивана Иннокентьева "Под знаком Беды" о трагической судьбе эвенского рода намыткинов и их племенного вождя, "последнего князя на территории Советского Союза" Ивана Булдукина... Для написания этого очерка мы специально командировали в дальнее колымское село Берёзовку нашего заведующего отделом прозы, который ещё в начале 80-х первым начал разрабатывать эту тему.
В том же году Иван Иннокентьев вышел к читателю со страниц журнала с первой большой публикацией – повестью «Некто и некий», давшей через пару лет название его очередной книге. Кандидат филологических наук Валентин Чусовская позже писала о его творчестве: «Когда читаешь рассказы и повести Ивана Иннокентьева, которые он пишет более тридцати лет, ясно видишь, что в его первой повести уже даны те образы и мысли, из которых развернется мир писателя, трагический, абсурдный, горький и полный любви к человеку. Мир, в котором фантастика реальнее самой реальности».
Надо упомянуть, что в те же годы наш друг-поэт Володя Фролов, став одним из руководителей только созданного журнала «Колокольчик», начал привлекать всех нас к сотрудничеству и постепенно сделал в какой-то мере детскими писателями. Казалось бы, это сфера была совсем не для мрачноватых героев Ивана Иннокентьева, но на удивление нам он написал для одного из первых номеров сказку «Свинцовая пушинка», которая потом приросла другими детскими произведениями, и они увидели свет в одноимённой книжке. Уже маститым писателем Иннокентьев вновь обратится к маленькому читателю и напишет повесть "Жизнь и приключения Ваньки Быкова на Говорящей Горе», подразумевая под Говорящей Горой сопку, возвышающуюся над шахтёрским посёлком Сангар нашего детства. Ещё раньше он обратиться к драматургии, и его пьесы, столь же парадоксальные, как и рассказы, она за другой выйдут на театральные сцены Якутска и других городов…
Мы проработали бок о бок с Иваном в «Полярной звезды» около четырёх лет – как будто и не очень долго, но эти годы вместили в себя, как видно из перечисленного, огромное количество литературных и иных событий, и они навсегда останутся для меня одними из самых ярких и памятных.
А человеческие отношения, писательская дружба между нами остались навсегда, до самого ухода Ивана из жизни 20 января 2022 года.
Перейдя из «Полярки» в газету «Якутия» и даже переехав в Москву, я остался членом редколлегии журнала, время от времени печатался в нём, предлагал интересных, на мой взгляд, авторов и всегда встречал понимание. Именно Иван рассказывал мне по телефону или во время моих приездов в Якутск о планах и заботах журнала, о грядущих публикациях и новых именах. Без преувеличения говоря, он хоть и считался формально вторым лицом в редакции, но все эти годы нёс основной груз по созданию каждого номера, и многие сотни произведений начинающих и даже маститых писателей прошли блестящую огранку его редакторского пера.
Главное же, конечно, что он, не изменяя самому себе и подаренному Богом таланту, никогда не останавливался как писатель и оставил нам целую россыпь прекрасных глубоких книг и пьес, зачастую пророческих, многие из которых ещё до конца не осмыслены. Не перечисляя эти произведения, ещё раз подчеркну, что каждое из них заставляет не раз задуматься о своей собственной душе и о душах других людей, о прошлом и будущем рода человеческого. Спасибо Ивану за это и светлая ему память…
НА СНИМКЕ: писатель Иван Иннокентьев.