* * *
И десять лет живу в глуши одна
Средь гроз и ливней,
Вспоминая лето,
Когда, как саван, скрыла пелена
Из дыма
Розоватый край рассвета.
И, как в тумане, жили весь июль
И привыкали к горькому удушью.
Жара шальная пострашнее пуль,
Земля вся в ранах, вспоротая сушью.
Мы здесь на даче маялись вдвоём
И о разлуке навсегда не знали.
То лето в память залегло репьём,
Хоть время крутит бешено педали.
И скоро руль вильнёт куда-то вбок,
Где бездорожье, лужи и опока,
Да у дороги полевой цветок,
Что к колесу прижался одиноко.
* * *
Не уходи из памяти моей
И шелести травою вдоль дороги.
Являйся на стене среди теней.
Кидайся, как пырей ползучий, в ноги.
Репьём цепляйся за цветастый клёш,
Собачками останься на подоле.
Я так боюсь, что навсегда уйдёшь –
И буду слышать буйный ветер в поле.
Свети во мгле далёким маяком
И посылай сигнал предупрежденья.
И волосы трепли мне сквозняком,
И среди сна являйся наважденьем.
Пока жива,
Живёшь и ты во мне.
Я, как лунатик, вновь иду по краю.
Я снова в поэтической волне
И лунный свет в кошёлку собираю.
А ты свети,
Веди меня во мгле.
Пусть босиком иду сквозь боль по стёклам,
Что звёздами мерцают на земле
И посылают всполохи мне в окна.
* * *
Не видела соседей только год.
Но сердце закололо:
Постарели.
И близкие воды набрали в рот.
А птицы всё играют на свирели.
Здесь всё другое:
Лилии в воде,
Что приколоть так хочется на платье.
И в комнате живут шмели в гнезде,
Что поселились прямо над кроватью. —
И я боюсь усесться на постель:
Гнездо в стене как раз у изголовья.
И чувствую, как ветер дует в щель, —
Так папа гладил волосы с любовью.
Здесь даже мыши нынче не шуршат,
Но сон разорван,
Словно ситец ветхий,
Что положили постирать в ушат. —
Так жаль, что птице отлетать от ветки,
Засохшей, в чёрной плесени от гроз…
…Любимые, как там за облаками?
И крылья нарывают от заноз,
И я лечусь по-прежнему стихами.
* * *
Ушла жара.
И возвратилась грусть.
В саду большом такое запустенье!
Где каждый куст я знала наизусть,
Плутаю нынче в дебрях из растений.
Трава по пояс,
Клёны, тополя —
Всё в рост идёт,
И всё чужое стало.
И глинистая плотная земля
Лежит подобьем насыпного вала. —
То сель сошёл,
Как в детстве:
И вода
Неслась с тем грозным рёвом водопада,
Что, кажется, сметёт всё без следа
Ухоженного яблочного сада.
Змеились всюду мутные ручьи.
Сбиваясь в стаи красными боками,
Там яблоки в них плыли, как мячи,
И их ловили детскими сачками.
И сель за селем
Вкапывал дом в грунт:
Так нашу юность погребают годы.
Спит под землёй сошедший с гор валун.
Лишь все капризы те же у погоды.
* * *
Как подняться мне в небо,
Коль быть перестала крылатой,
Как стряхнуть эту глину,
Прилипшую пудом к ногам?
Не за суетность ль целей всей жизни расплата,
Средь которой слагала стихи по слогам?
В выходные ль, иль ночью,
Устав от цейтнота,
Когда птиц щебетанье врывалось в окно?
И назавтра весь день подавляла зевоту.
Птице, прежде чем петь,
Нужно клюнуть зерно.
Отлетает душа от угаснувшей плоти,
Словно птица от ветки с багряной листвой,
В тёплый край, где поётся на солнечной ноте,
Хоть из дома отлёт
Вверг в минорный настрой.
Отлетает душа,
Оставляя нам глину,
Что налипла свинцовою тягой в груди,
Пригибая к земле,
Как рюкзак с грузом спину.
И не хочешь совсем
Следом в небо расти.
* * *
И тёплый дождь
Вдруг всё перевернул.
Такой нежданный, пахнущий озоном.
И гром, как будто самолёта гул,
Не сильный, но стекло дрожит со звоном
На старенькой веранде…
Кап-кап-кап…
И звук — как стук тяжёлый на погосте.
И на крыльце следы кошачьих лап,
Пожаловавших от соседки в гости.
Ещё не осень.
Летняя гроза.
Но ластится тоска,
Как будто кошка:
Замрёт, следя за птицей, для броска…
Как хочется пожить ещё немножко!
Смотреть на ветки вековой сосны,
Что колют небо жёсткой щёткой хвои,
Зелёные с весны и до весны,
Неумираньем сердце беспокоя.
* * *
Ну, вот и всё.
И отпылал июль.
И завтра дождик утречком зарядит.
Приблудный ветер повернул вдруг руль,
И травы перепутаны, как пряди.
И лилии, что нежила река,
Закрылись в ожиданье непогоды.
Сгущаются, темнея облака,
И тают мне отпущенные годы.
Прощаюсь снова.
Лишь бы не совсем…
И растянуть б природы увяданье.
Вотру в морщины заграничный крем,
Но морщат лоб опять воспоминанья
О том,
Как я летала стрекозой
И крылья слюдяные распускала,
И гнулась ветром тронутой лозой,
И близких слишком робко обнимала.
Объятья б сжать — и не раскрыть тиски…
И отодвинуть оползень лет грудью,
Что жизнь шутя разносит на куски.
Старею, как отравленная ртутью.
Но мне б ещё лет двадцать чистить кровь
Здесь воздухом, настоянным на мяте.
Бывает же и в старости любовь:
Цвет розовый – лишь в ветреном закате.
* * *
Уже привыкла без зимы,
Хоть тучи снежные нависли,
Но ветки всё без бахромы…
И всё грустней о жизни мысли...
А белый лист, как будто снег,
Впитает гарь, и пыль, и копоть,
И тушь, что слёзы смыли с век.
И всё сойдёт,
Как чёрный ноготь:
И цвет фаты;
И смерти цвет,
Когда лицо белей подушки,
Из барабана тот билет,
Что оказался без игрушки,
Пустой и чистый,
Как тот снег, что поутру замёл дороги
И сделал невозможным бег,
В сугробах заплетая ноги…
Раскрутит память всё, как бинт
Тугой, —
Не скрутишь снова так же.
И ждёшь на белый лист лавин,
Что с гор сойдут из строк однажды.
* * *
Пустые улицы…
В заплатках окон свет:
Все по домам сидят на карантине.
Не купишь к морю синему билет…
И во Всемирной тонешь паутине.
В ней фейки, страхи, одинокий крик
И невозможность обниматься с другом;
Прозрение, что жизнь — лишь краткий миг;
Молитвы, чтоб земля не стала пухом…
Но потянуло
Воздухом дышать,
Апрельским,
Что пропитан талым снегом,
Ведь от себя никак не убежать…
И кажется всё мороком и бредом…
…Стучат по тротуару каблучки,
Как те часы,
Что счёт ведут до взрыва,
Что мир разносит в мелкие клочки… —
И я иду домой так торопливо,
Хотя никто не ждёт…
Но здесь не по себе…
И улица какая-то чужая.
И дождь играет на сливной трубе,
Как в путь последний горький провожая.
* * *
Гудят, гудят колокола,
Но храм закрыт на все задвижки.
Блестят без солнца купола…
Все переделаны делишки.
Тревога в воздухе стоит,
Хоть тёплый ветер треплет чёлку.
И в масках странноватый вид,
И кажется: все смотрят в щёлку
На этот мир,
Где буйный март
Взорвал в один день тёплый почки.
И я смотрюсь в сей мир, как в шар:
В нём все бредут поодиночке…
Чудят кривые зеркала…
Тяну ладонь — лишь воздух плотен.
И так боюсь,
Что скроет мгла
И этот мир из сюр полотен…
* * *
А в воздухе даже не пахнет весною,
Хоть снег почернел и почти весь сошёл.
Я чувствую куклой себя заводною,
Что крутится в танце, как в омуте чёлн.
Грачи прилетели, и мухи проснулись
Меж рам,
Что заснули в преддверье зимы.
Тревога и боль птицей с юга вернулись —
А гнёзда средь снежной висят бахромы.
Опять на разломе…
Как в март тот метельный,
Кидавший в окошко больницы крупу,
Где снег станет маме последней постелью,
К которой торили в сугробах тропу, —
И я провалилась, тонула в сугробе
И выйти на трассу уж не было сил,
Барахталась в море тоски и ознобе
Средь поля заснеженных старых могил.
...А нынче всю зиму стояла погода,
Как будто бы март заигрался с пургой.
Наверно, от этого чувство ухода
И жизнь — как река с ледяною шугой.
* * *
К утру в окошко заглянули листья:
Как по бумаге перья заскребли,
Был снег лишь на черёмуховой кисти,
И стёкла, что помыла, уж в пыли.
Внезапно лето в гости постучало.
На карантин закрыта плотно дверь.
О, если б жизнь могла начать сначала,
Не обошлась опять бы без потерь.
Я снова б в вечность провожала близких
И повернуть хотела б время вспять.
И снова б стрелка приближалась к риске,
И не могла б ничем давленье снять.
И тишина закладывала б уши,
Как будто в яму прыгнул самолёт.
И не было б ни островочка суши,
Где я могла зарыться, словно крот,
Что перестал мир видеть в ярком свете,
Где пропадали тени, и цвета…
…Внезапно снова оказалась в лете,
И нет для жизни белого листа.