Немец под вопросом

Немец под вопросом, или Приключения немцев из России в Германии

Улыбайся...

Собираясь на работу, улыбнись сварливой жене. На службе улыбнись тупому начальнику, а возвращаясь домой, – назойливому попутчику... Вечером ты, несомненно, будешь выглядеть красивее, если рот растянут в улыбке, а не от зевоты. Так что улыбайся во сне и наяву, перед наркозом и после. Улыбайся ну очень уж любимой теще, кусачей собаке, непреклонному полицейскому, даже если он при оружии и с дубинкой...

Если одну половину лица перекосит, задействуй другую. Но если уж и другую перебинтуют хирурги, посылай улыбку собеседнику глазами, бровями, жестами, знаками, в конце концов... Улыбайся изо всех сил и пока можешь, чтобы все знали, что ты… счастливый человек.

РУССКИЙ ДОЖДЬ

В день, когда Франц приехал в Германию, лил проливной дождь. Он неторопливо вышел из автобуса «Москва – Берлин», прищурил серые с зеленым отливом глаза, надвинул поглубже на лоб шляпу калмыцкого производства, окинул быстрым взглядом местность и смачно сплюнул на родную немецкую землю. Больше пока делать было нечего.

Дождь упорно продолжал поливать асфальт. Одежда Франца намокла, поля шляпы скукожились, но он не двигался, словно струи пригвоздили его к одному месту.

– Ты бы отошел в укрытие, – обратился к нему бровастый, грузный мужчина с черным зонтиком в руке. – Все бывшие советские, как нормальные люди, под крышей стоят, а ты мокнешь.

– Они уже «бывшие», а я еще нет, – сообщил мужчине Франц. – Я пока еще в дороге...

– Глупости, мы уже приехали, – удивился собеседник. – Мы уже в Германии, ты что, не понял?

– Но дождь-то пока здесь идет русский!

– Мы в Германии... Как же дождь может быть русским?

– Это все от интенсивности зависит, – улыбнулся Франц. – Если дождь за воротник заливает, значит, он – русский. Если моросит – немецкий.

– Ну, ты даешь, – рассмеялся мужчина. – Сколько лет на свете живу, а с такой философией сталкиваюсь впервые. Давай познакомимся, что ли... Меня Густавом зовут.

– Познакомиться можно, но будет ли от этого толк?

– А какой должен быть толк? – пожал плечами Густав.

– Все дело в зонтике, – ухмыльнулся Франц. – Ты ведь под зонтиком стоишь?

– Ну и что?

– А у хороших знакомых зонтик всегда на двоих.

– Так это же мой зонтик, – начал сердиться собеседник. – И потом, тебе ведь нравится стоять под русским дождем…

– Но под русским дождем стоять вместе всегда веселее.

– Я понял! Я, кажется, понял, – вновь захохотал Густав, – мы вместе будем мокнуть…

Он закрыл свой зонтик и встал рядом с Францем, но как раз в этот момент дождь из русской стадии перешел в немецкую.

– Жаль, что ливень кончился, – вздохнул Густав.

– Не печалься, – доброжелательно улыбнулся ему Франц, – я знаю, в Германии часто идут русские дожди.

Густав повернулся лицом к людям, стоящим на автобусной остановке:

– Вы видели, видели, как мы здесь вместе мокли?

– Не трогай их, – остановил его Франц, – они тебя все равно не поймут, потому что думают, что они уже дома... Но где у российского немца его дом?

 

«ЧЕРНАЯ ПАНТЕРА»

 

Франц и Густав продолжали разговаривать, когда наконец-то к стоянке подкатил двухэтажный автобус. Из него выпрыгнула женщина, одетая в серую блузку. Ее худые ноги обтягивали узкие черные брюки, похожие на спортивное трико. Хищные черты лица, обрамленного темной гривой волос, могли бы привести в трепет любого укротителя тигров.

– Да это же Черная пантера, – изумленно пробормотал Густав.

– Кто здесь переселенцы? – обратилась женщина к толпе.

– Мы – российские немцы!– вперед вышел маленького росточка мужчина. – Прошу вас об этом помнить.

– Вы – переселенцы с параграфом, который еще надо определить, – иронично улыбнулась Черная пантера. – Грузитесь!

Первую часть ее реплики мало кто понял, а вот команда грузиться вызвала такой переполох, что куча саквояжей, сумок, рюкзаков, высившаяся в стороне, почти мгновенно растаяла.

– А где твой багаж? – держа в руках два пузатых чемодана и тяжело дыша, спросил Густав Франца.

– У меня ничего нет.

– Совсем ничего?..

– Была котомка, и ту в Москве украли. Не вещи украшают наш путь, а тот смысл, который мы им придаем.

– Не понял!.. Так, может, мне тоже стоит позаботиться о том, чтобы мои чемоданы украли?

– С этим ты, кажется, уже опоздал.

– Ну ладно, давай грузиться...

Густав отнес свою поклажу водителю автобуса, который весело забросил ее в пасть грузового отсека. А Франц снял мокрую рубашку, тщательно выжал и примостился напротив Черной пантеры. Густав забрался в автобус последним, устроился рядом с новым другом и, удовлетворенно прихлопнув пухлыми ладошками, по-русски сказал:

– Итак, поехали в новую жизнь!

– А ты готов ею заменить старую? – повернувшись к нему, оскалилась Пантера.

– Гляди-ка, она понимает, – расцвел Густав, толкнув локтем Франца. – Она из наших...

– Я – не из ваших! – фыркнула женщина. – Я с такими, как ты, жирный, только работаю.

– Ты слышал, как она меня оскорбила? – спросил толстяк Франца.

– Тут нужен дрессировщик, – спокойно объявил друг и снял с головы шляпу калмыцкого производства. – Диким кошкам обычно нужен дрессировщик...

– Это ты о ком? – зарычала Пантера.

– О кошках, – ухмыльнулся Франц. – О черных кошках... Надеюсь, вы не считаете себя таковой?

– А ты считаешь себя умником? Запомни: я – полька! И такие, как я, обид не забывают!

– Я видел немало жирных и тощих полек в калмыцких степях, – рассмеялся Франц. – Я их пас – целое стадо... Правда, они, в отличие от некоторых, красной масти…

– Что? – взвилась Черная пантера. – Ты оскорбил не меня, а всех... всех... поляков! Вы слышали? – обратилась она к остальным пассажирам автобуса. – Вы все будете свидетелями!

– Правильно, они все будут свидетелями, – подтвердил Франц. – Я ведь говорил о… коровах польской породы. А вы что имеете в виду?

Автобус затрясся от могучих раскатов хохота.

– Коров он пас... Коров... – доносилось отовсюду, – польской породы...

– Молчать, мы уже приехали! – рявкнула, вскочив с места, Черная пантера. – Встать! Переселенцы, с вещами на выход!

 

 

НЕМЕЦ ПОД ВОПРОСОМ

 

– Твое дело – труба, – вздохнул Густав, глядя на своего нового друга, который разместился на кровати с книжкой в руках. – Но я без тебя никуда не поеду. Если тебя вышлют обратно в Россию, двинем вместе.

– Погоди меня «трубить», – улыбнулся Франц. – Мы еще поборемся.

– Это все Пантера, будь она неладна, – загрустил толстяк. – Она воду мутит...

Как раз в этот момент дверь приоткрылась, и в большую комнату, уставленную двухэтажными кроватями, заглянула женщина в черном трико. Ядовитая усмешка раздирала ее губы.

– Франц Безродный, к начальству!

Франц направился вслед за Черной пантерой к зданию, у которого густо разрослись низкорослые, аккуратно подстриженные кусты. На крыше с покосившейся трубой гуляли голуби, яркое солнце прилепилось к острию телевизионной антенны.

Проводив его до двери кабинета, женщина прошипела:

– По тебе соскучились коровы, пастух... Вернешься к ним.

– Корова – животное милое, – усмехнулся мужчина. – Чего не скажешь о вас...

Тут дверь отворилась, и Франца пригласили войти. За длинным столом сидели трое: две женщины в очках с короткими прическами и губастый мужчина с непомерно вытянутым лицом – господин Комарек.

– Франц Безродный, – унылым тоном сообщил Комарек членам комиссии. – Он – немец под большим вопросом.

– Кто вы по национальности? – на ломаном русском обратилась одна из очкастых к Францу.

– Если верить паспорту, – немец...

– А если не верить? – спросил губастый.

– Тогда я якут, чукча или цыган... Выбирайте, что вам больше подходит.

– А как вы стали немцем по паспорту?

– Помог случай: все считали меня немцем.

– А на самом деле вы кто?

– Сбежавший из зоопарка примат. Не верите – позвоните в Москву. Там три дня назад одна особь сбежала.

– Сбежала или нет – мы проверим, – вздохнув, постучал по столу карандашом Комарек. – Но пока мы не уполномочены признавать российских приматов переселенцами немецкой национальности.

– В документах вы указали, – с нотками сочувствия в голосе заметила вторая очкастая, что вы – сирота... Известно ли вам что-то о родителях?

– Почти ничего. Меня привезли в детский дом с Библией на немецком языке. А в ней на титульном листе было записано: «Да будет благословен день, когда у нас родился сын Франц. Адольф и Мария».

– И куда делась эта Библия? – спросил мужчина.

– Ее украли с моими вещами в Москве.

– Итак, даже этой Библии у него нет, – обратился Комарек к женщинам. – Никаких документов, кроме паспорта, который тоже, возможно, поддельный. О немецкой культуре этот «неизвестный» имеет также самое смутное представление. Он владеет немецким, не спорю. Цитирует по памяти Канта, Гегеля, Ницше, Гете и Шиллера. Человек он образованный, но где же, господа, знание немецкой культуры? Где?

– А что вы понимаете под культурой, господин Комарек? – весело рассмеялся Франц.

– Не вам со мною спорить… Итак, господа, ваше мнение?

– Мы обсудим этот вопрос без него, – сказала первая очкастая дама. – Я подозреваю, что он...

Господин Безродный, вы можете идти!..

 

 

ШПИОН ПОД ВОПРОСОМ

 

– Франц! – взволнованный и раскрасневшийся Густав, словно раскаленный метеор, ворвался в комнату. – В лагере все говорят, что ты русский шпион.

– И пусть говорят, – усмехнулся тот. – От пустых разговоров еще никто не поумнел.

– А может, ты правда... того... шпион?..

– И ты туда же, – с горечью произнес Франц. – Ну иди к ним, иди! А то они и тебя к этой организации причислят.

– Нет! – решительно заявил толстяк. – Я останусь с тобой, даже если ты… калмыцкий шпион.

С протяжным скрипом открылась дверь, друзья повернули головы на звук. Их с интересом разглядывал какой-то лет шестидесяти незнакомец с серым лицом, в сером костюме, с туго повязанным на жилистой шее серым галстуком. 

– Кто тут из вас русский шпион? – спросил серый незнакомец.

– Если верить слухам, то я, – отозвался Франц.

– Отлично! Я хотел бы с вами поговорить с глазу на глаз, без свидетелей.

Густав нехотя вышел.

– Давайте познакомимся, – сказал гость. – Я – агент «00». А вы под каким номером к нам прибыли?

– Под коровьим, – отрекомендовался Франц. – Я последние пять лет трудился пастухом в калмыцких степях...

– А, понимаю. Это там вас готовили к заброске... Хорошо русские работают, тщательно готовят агентов. И многому вы там научились?

– Да, многому. Два месяца изучал тактику доения, три недели стратегию покрытия... Но с этим в моем стаде возникли сложности, бык оказался слабым, без хорошей эрекции...

– Тактика доения... Это, как я понимаю, – тактика допроса, а под стратегией покрытия вы, очевидно, понимаете стратегию прикрытия агентов... А под эрекцией? Что вы понимаете под эрекцией? Однако, интересная у вас в России терминология – из сельского хозяйства. Нам надо перенять этот опыт.

– Перенимайте! – милостиво разрешил Франц. – Но будьте осторожны, не навредите новорожденным телятам, а то они у вас все передохнут.

– И с каким заданием вы к нам прибыли?

– Стать полноценным, так сказать, стопроцентным немцем.

– Все ясно. Значит, вас хотели у нас «законсервировать» и использовать, если в этом возникнет необходимость…

– Ну, консервировать меня я никому не позволю, – рассмеялся Франц. – Не хотите ли вы, господин немецкий шпион, выпить со мной калмыцкого чаю?

– Чаю?.. А я слышал, что русские разведчики пьют исключительно водку.

– Вранье! Такие разведчики, как я, пьют исключительно чай.

– Ну, хорошо! Чай так чай! А теперь переходим к делу. Я вам – деньги, вы мне – сведения о вашей агентуре в Германии и России.

– От денег не откажусь, а вот родственников у меня ни в Германии, ни в России нет.

– Если вы не врете, а я по вашим глазам вижу, что не врете... То вы для нас – абсолютно бесполезный человек.

– Ну, вот и прекрасно. Значит, и чай вы тоже не будете пить.

– Не буду. Я не пью чай с бесполезными людьми.

– А я пью чай даже с ними.

– Хорошо! Мы поняли друг друга. Я доложу кому следует, что вы – шпион под большим вопросом.

– Я в этом никогда не сомневался. Заходите еще. Побеседуем о коровах, быках и эрекции... У вас, как мне кажется, уже есть с ней проблемы...

– Вас это не касается! – сердито скривился серый в сером. – Я вам не бык, чтобы мне тут ставили диагнозы. Надо же, эти олухи из приемной комиссии обыкновенного пастуха приняли за русского шпиона!.. Тоже мне, компетентность!..

 

БЕЗРОДНАЯ ЛИЧНОСТЬ

 

На следующий день Франца пригласили в главный корпус для окончательного собеседования. Густав, боксируя на ходу с невидимым противником, последовал за ним.

– Мы им сегодня покажем, – приговаривал он. – Пусть они попробуют нас обоих, чистокровных немцев, выслать обратно!

Желтое, как спелый лимон, солнце, которое опять прилепилось к острию антенны, весело и непринужденно освещало обнесенный высокой стеной лагерь для переселенцев.

– Тебе туда нельзя, – впуская Франца в кабинет, заявила Густаву стоявшая на страже у двери Черная пантера. Но толстяк, решительно и аккуратно отодвинув злое создание в сторону, прошел вслед за другом.

За столом у окна сидели те же очкастые дамы и немецкий шпион серой расцветки. Комарек расхаживал по комнате.

– А вам что здесь надо?! – сердито спросил он Густава.

– То же, что и вам, – с вызовом ответил тот. – Я хочу присутствовать при разговоре.

– Невозможно. Мы – официальные лица. А какие полномочия у вас?

– Самые высокие! – постучав себя могучей рукой по груди, воскликнул Густав. – Франц – мой друг! Мы оба – российские немцы!

– Ладно, пусть останется, – пробормотала первая очкастая. – Одним российским немцем больше, одним меньше... в общем... – и, запутавшись в словах, замолчала, а потом объявила: – В общем, какая разница.

– А этот – тоже шпион? – поинтересовался мужчина в сером.

– Этот? – удивился Комарек. – Он комбайнер – ударник колхозного труда.

– Давайте перейдем к делу, – поторопила присутствующих вторая очкастая. – Господа, скоро завтрак.

– Хорошо! – Комарек остановился напротив Франца. – Господин Безродный, мы в последний раз спрашиваем: есть ли у вас документы, подтверждающие, что вы немец?

– Но у меня также нет документов – улыбнулся Франц, – подтверждающих, что я не немец.

– Вот именно. Вы – никто и ничто. Мы вчера разговаривали с коллегами из России. Они о вас тоже ничего не знают. Никогда вас не видели и коров с вами не пасли.

– Значит, я – живой покойник? И меня можно хоронить.

– Похороны – дорогое удовольствие, – вздохнула первая очкастая. – Живых людей хоронить запрещено. Потому мы решили признать вас безродной личностью из калмыцких степей и на этом основании выдать документ, удостоверяющий ваше безродное прошлое и безродное настоящее.

– Так вы все-таки признали его российским немцем?! – оживился Густав.

– Да! – торжественно изрек Комарек. – Одним безродным больше, одним меньше... в общем... какая разница.

Друзья наконец вышли на улицу. Франц натянул на голову все ту же поношенную шляпу, единственную вещь, которая в его гардеробе, судя по бирке, не была безродной, грустно улыбнулся и смачно сплюнул на родную немецкую землю.

Больше пока делать было нечего.

 

Я, БАУХВУРМ И ПОЛИТИКА

 

Я сидел в нашей двухкомнатной квартире у окна с видом на фабрику по изготовлению пляжных принадлежностей и с наслаждением подставлял обнаженное тело летнему, искрящему от избытка энергии солнцу, когда жена Светлана позвала меня к телефону.

– Я в данный момент на пляже, – неохотно отозвался я. – Не мешай загорать.

– Твой отдых никуда не убежит, – ухмыльнулась Светлана. – Тебя спрашивает наш земляк, политик Баухвурм... Поговори с ним, вдруг он поможет с работой.

Я вскочил и поднес трубку к уху.

– Как ты относишься к политике? – не здороваясь, спросил меня собеседник.  

– С любовью, – на всякий случай пробормотал я, ощущая смутную тревогу.

– Приятно слышать, – голос Баухвурма прямо распирало от избытка эмоций. – Я тоже отношусь к ней, как к женщине...

– Как к продажной?.. – на всякий случай поинтересовался я.

– Нет, как к беременной, – цокнул языком он, но тут же перевел разговор в деловое русло. 

– Моя партия должна «родить» двух кандидатов. Надвигаются выборы, ты понимаешь, на-дви-га-ют-ся…

– Ну и что? – пожимая голыми плечами, спросил я, но мне показалось, что я услышал свист ветра за окном.

– Как – ну и что! Это же тайфун мероприятий, докладов, встреч, разговоров, пьянок... Тьфу, оговорился. Эта буря уже началась. Нам надо готовиться, принимать меры, целовать избирателей... Тьфу!.. Не будем мы их целовать!.. Нет, если надо, будем... Слышишь, будем! Примем все меры: обласкаем, обнадежим, облапошим, оставим в дураках... Слышишь свист ветра?

– Слышу, – отозвался я.

– Ты с нами или против нас?

– Я – безработный!

– Тем лучше. Держи нос по ветру. И наша «беременная» тебя не забудет.

– Что, намечается работа?! – обрадовался я.

– И какая работа! Роды мы будем принимать у «беременной», роды! И ты с нами в качестве одного из акушеров...

– Подожди минутку, я должен посоветоваться с женой.

Я повернулся к Светлане и спросил:

– Ты не возражаешь, если я на общественных началах поработаю в качестве политического акушера?

– Хоть слоном в зоопарке, если Баухвурм тебе поможет... – сказала она, и слабый отблеск надежды озарил ее лицо.

 

Я приехал к Баухвурму утром следующего дня. В комнате перед его кабинетом сидела крупная рыжая секретарша и в такт бравурного военного марша, доносившегося из радиоприемника, стучала по клавиатуре компьютера.

– Шеф у себя? – ощущая непонятную робость, спросил я.

– У него посетитель, – окинув меня с ног до головы, сообщила рыжая. – О тебе он мне ничего не говорил.

– Я новенький, – сказал я и любезно улыбнулся, но улыбка получилась какая-то кислая и нерешительная.

– Еще необтесанный, – хмыкнула женщина. – Как фамилия?

– Пеннер* – выдохнул я. – Я из этих, что умеют говорить на диалекте…

– Да знаю, знаю… – засмеялась она. – С такой фамилией ты у нас далеко не пойдешь. И внешность больно интеллигентная. У нас чересчур умные долго не задерживаются… Да ладно уж, проходи, учиcь жить... Пеннер…

Я вошел в кабинет, где во главе стола сидел Баухвурм – плечистый мужик с густой черной шевелюрой и пронзительными стальными глазами. Энергично размахивая руками, он говорил:

– Мы обеспечим! Ты понял, так мы обеспечим полный контроль над «правыми» и «левыми»...

Заметив меня, он медленно приподнялся с места:

– Познакомься, Михаэль. Это наш новый шаман... Тьфу, опять не в ту степь... наш новый друг, Пеннер.

Сидевший рядом с политиком молодой человек вскочил и суетливо подал руку: его намечающееся брюшко мягко колыхнулось, в залысинах отразился свет люстры.

– Шеф мне о вас уже говорил...

– Мы тут с Михаэлем разрабатываем план мероприятий, – сообщил Баухвурм. – Присоединяйся...

– Так сразу? – удивился я.

– Конечно! Ни минуты покоя, ни секунды покоя... Знаешь такую песенку? Это – мой девиз. Садись и думай.

Я сел и начал думать.

То, о чем говорили Баухвурм с Михаэлем, представлялось мне полной бессмыслицей. Они без конца мусолили похожие друг на друга по смыслу слова и, нанизывая их одно на другое, как шашлык на шампур, конструировали из этого словесного шашлыка предложения. Но то, что в конце концов получилось, с трудом можно было назвать полноценным текстом.

– Как это вам удалось? – удивленно спросил я, когда они еще раз зачитали весь план целиком.

– Что – удалось? – уставились они на меня.

– Наговорив так много, не сказать абсолютно ничего конкретного?

– Да ты что? – рассердился Баухвурм. – Тут же все есть! Вчитайся в текст еще раз, и ты… ужаснешься и вздрогнешь от наплыва ощущений!

– Каких ощущений? – вытаращился  я.

– Политических, – глаза Баухвурма вдруг засверкали, и я понял, что он уже в экстазе. Михаэль тяжело дышал, глаза его блуждали, руки прыгали по телу, надеясь за что-то зацепиться. Я осознал, что если сейчас одним неосторожным словом вторгнусь в их экзальтированное состояние, они, точно пришедшие в исступление демоны, разнесут меня в клочья.

– Это действительно впечатляет, – пробормотал я и почти бегом выскочил из кабинета.

– Куда же ты? – кричала мне вслед рыжая секретарша.

Я только на мгновение оглянулся, и мне показалось, что она, словно современная ведьма, распустив волосы, летает на клавиатуре по комнате. А может и не показалось?

______________________________________

* Penner (нем.) – бродяга, бездомный

 

 

КАК Я БЫЛ «МЕСТНЫМ»

 

Пришлось мне как-то ехать из Берлина на юг Германии. Дело было летом. За окном скорого поезда мелькали деревья, дома, мосты... В купе было шесть человек. Я сидел в футболке и шортах, в нахлобученной на лоб кепке и лениво разглядывал попутчиков – семейство из пяти человек. Напротив грузно восседал мужчина лет сорока с лиловым кончиком носа и что-то шептал на ухо жене – полной женщине с продолговатым лошадиным лицом и выцветшими глазами. Рядом с родителями примостился старший сын, детина с круглыми овечьими глазами, и, причмокивая губами, перетирал во рту жевательную резинку. Два других отпрыска ерзали на сиденьях рядом со мной, кривлялись и с удовольствием демонстрировали старшему брату свои зубы, язык и десны.

– Да перестань ты шептаться, – вдруг оттолкнула женщина мужа. – Ты что, не видишь? Это же местный. Он все равно по-русски не понимает.

Мужчина внимательно глянул на меня, стараясь по реакции определить, понял я что-нибудь или нет. Но я отвернулся к окну и рассеянным взглядом провожал проскочившие за окном вагоны встречного поезда.

– И точно: местный, – хмыкнул мужчина. – Смотрите, как он тупо уставился в окно. Ни забот у него, ни хлопот...

– Учитель, наверное, – высказался старший сын. – У нашего географа такие же шорты, как у этого. Эх, дать бы ему по ушам, – добавил он мечтательно, – чтобы знал, как школьников мучить!

– А ноги у него какие волосатые, – захихикала жена. – Если бы у тебя, Иван, такие ноги были... я бы с роду за тебя не вышла.

– А губы у него какие... губы, – решил повеселиться на мой счет один из младших сыновей. – Этими полосками только соленые огурцы сосать. И он тут же продемонстрировал, как я, по его разумению, сосу соленые огурцы, чем привел остальных в еще более веселое расположение духа.

Они наперебой стали обсуждать форму моего носа и ушей, цвет глаз и волос, из их слов выходило, что я страшилище – дальше некуда: мутант, выродок, чучело огородное. Я, стиснув зубы, молчал, то посматривая в окно, то разглядывая белые плафоны светильников на потолке.

– Он – человек бедный, – неожиданно пришла к выводу женщина, когда веселье немного поутихло. – Богатые немцы  в поездах не ездят.

– Алкаш, – щелкнул пальцами муж. – Пьет  наверняка запоем. А сейчас в Баварию едет лечиться.

– А ты спроси у него... – предложил один из младших сыновей, – любит ли он русскую водку?

– Это пусть лучше Толик спросит, – засмеялся отец. – Он у нас уже в шестом классе. Учитесь у него...

Старший сын весь напрягся, подыскивая нужные слова, и, коснувшись рукой моего колена, с  трудом выдавил из себя:

– Kann ich fragen... Ist für Sie russische Wodka gut oder nicht gut?

Я с улыбкой посмотрел на него и, не стараясь скрыть акцент, ответил:

– Nicht gut.

– Что?! – возмутился муж. – Для него водка нехороша! Наверное, он из этих... недобитых фрицев!

– Нацист? – тревожно уточнила жена. – Как бы не было нам от него беды.

– Да нет, – махнул рукой Толик, – у нацистов голова бритая, а у этого на черепе волосня имеется...

– И все-таки нам надо быть осторожнее, – сказала женщина, – а то мало ли что...

– Это вы правильно сказали, – произнес я по-русски, приподнявшись с места. – Может, я важная персона, а вы обо мне тут такое наболтали...

Все семейство разинуло рты и испуганно наблюдало, как я стаскиваю с багажной полки свою дорожную сумку.

В том же вагоне я нашел пустое купе, вошел, растянулся всем телом на трех мягких сиденьях и, представив себе, как мой начальник из местных немцев сосет вместо сигары длинный огурец, громко рассмеялся.

 

 

ВОЗВРАЩАЯСЬ ДОМОЙ

 

К платформе подошел поезд. Я уже поднял свою дорожную сумку и направился к вагону, как вдруг увидел семейство, с которым несколько дней назад ехал на юг Германии. Заметив меня, взрослые торопливо отвернулись, а детвора, нахально улыбаясь, таращилась в мою сторону. А один из мальчишек скорчил такую рожу, что шедшая по перрону католическая монахиня испуганно вздрогнула и уронила чемодан, словно увидела нечистую силу.

Я поднялся в вагон, зашел в пустое купе,  сел, достал из сумки журнал и углубился в чтение. Вскоре в купе один за другим, вежливо здороваясь, вошли четверо местных немцев. Поезд тронулся, за окном замелькали деревья и станционные постройки.

– Сегодня прекрасная погода, – нарушила молчание дама средних лет с головой, которая в обрамлении светлых волос напоминала аккуратно обрезанный с трех сторон капустный кочан. Я взглянул на нее и невольно улыбнулся. В прическе этой особы приютилась большая розовая бабочка из пластмассы и шелка.

– Да, хорошая... – подтвердил сидевший у окна лысоватый, с приплюснутым носом мужчина и громко высморкался в платок. – Простите, господа, – тут же извинился он. – У меня на пыль аллергия...

– Сейчас у всех аллергия, – высказался худой, с болезненным лицом молодой человек, который нервно ерзал на сиденье рядом с розовой бабочкой. – Ужасное время...

– Да, ужасное, – согласилась миловидная особа в брюках, державшая на коленях черный с позолоченными замками портфель. – Вы не представляете себе, как я устаю...

– Что вы читаете? – поинтересовался лысый и заглянул в разворот. Я показал ему обложку и положил журнал на колени.

– Журнал «Ф...», – сообщил он всем остальным, словно сделал открытие. – Я тоже иногда почитываю «Ф...». Помню, в одном номере была статья о переселенце из России, его фамилия Шульц... Представляете, этот наглец посмел утверждать, что у него в Германии есть родственник – коренной немец!

– Да что вы говорите! – капустная голова качнулась из стороны в сторону, и мне показалось, что розовая бабочка вот-вот взлетит. – Какое нахальство!

– Я знаю, кто его родственник... – неожиданно захихикала женщина с портфелем. – Этому из России... ха-ха... Иван Грозный... ха-ха... Иван Грозный родственник.

– Ужасное время... ужасное, – промычал молодой человек и заерзал еще быстрее. – Иван Грозный... А кто это, Иван Грозный? Он что, главарь русской мафии?

– Вы не знаете? – удивилась женщина в брючках. – Вы не слышали об Иване Грозном?

– Этот русский был большой свиньей, – решил просветить молодого человека лысый мужчина. – Он зарезал своего собственного сына. Один художник написал об этом картину, я ее видел. Страшное зрелище, скажу я вам!

– Да что вы говорите! Этот преступник Шульц зарезал своего сына? – запричитала капустная голова. – Другого я и не ждала. Эти русские все время кого-то режут. Они пьют водку и носят в карманах ножи.

– Да не Шульц зарезал, – решила уточнить женщина с портфелем, и поставила его на пол. – А царь Иван.

– А какая разница? Все они кого-нибудь режут.

– Не будем о страшном, – вздохнул лысый. – Моя фамилия, к вашему сведению, тоже Шульц, и мне обидно...

– А что вам обидно? – прервал его я. – Я, к вашему сведению, тоже переселенец. У меня есть родственник с фамилией Шульц. И я, и он пока никого не зарезали.

– А что, собираетесь? – капустная голова испуганно вскочила с места, и бабочка наконец взлетела.

– Да нет, зачем же... Но вот ножик у меня в кармане имеется.

В купе наступила мертвая тишина. Особа в брюках стремительно подняла с пола портфель и прижала его к груди. Лысый мужчина застыл, приоткрыв рот. Капустная голова бухнулась на свое место и, кажется, отключилась. Молодой человек, вздрагивая, поднялся, собираясь выскочить наружу.

Я вытащил из кармана перочинный ножик, достал из сумки бутылку пива, откупорил ее и, глядя на бабочку, сиротливо лежащую на полу, сказал:

– Пью за ваше здоровье, господа!

 

 

ДЕШЕВАЯ РАСПРОДАЖА

 

Как-то теплым осенним днем я зашел в большой турецкий магазин, где, наряду со всякими азиатскими пряностями, фруктами и промышленными товарами, продавались изделия российского производства. Прошелся по торговому залу.

– Ты чего здесь дефилируешь? – спросил меня знакомый земляк, низкорослый крепыш с кое-какой неопределенного цвета порослью у висков.

– Рассматриваю товар, – остановился я рядом с ним.

– Я вижу, ты не в курсе, – погладив пятерней свою гладкую лысину, сказал он. – Сегодня в три часа тут будет дешевая распродажа золотых изделий. Приедет какой-то мафиози из наших со своей бабой. Так вот, эти оба собираются устроить здесь нечто вроде аукциона.

Золото меня не интересовало. Но взглянуть на «нашего мафиози» и его зазнобу хотелось, и я остался стоять в толпе у отдела, где за стеклянными витринами поблескивали дешевые женские украшения. И вот в дверях возник плечистый, с лицом тракториста-труженика мужик с двумя пузатыми чемоданами в руках. Подвигав плечами, обтянутыми джинсовой курткой, и головой на могучей шее, он дал каждому из нас понять, что тому, кто приблизится к нему хотя бы на шаг, грозят большие неприятности.

– Так будут торговать или нет? – полюбопытствовало из толпы какое-то белоголовое создание.

– Шеф сейчас прибудет, – вальяжно улыбаясь, сообщил мужик и поставил чемоданы на пол.

Народ оживился. Женщины радостно загалдели, их мужья завздыхали, готовясь к неминуемым финансовым издержкам. И вот в торговом зале появилась в полном смысле слова блистательная пара: женщина в красном сверкающем блестками платье, в такого же цвета шляпе и «мафиози» в черном фраке – с крючковатым, как у попугая, носом, который снизу, чтобы он окончательно не сомкнулся с губой, подпирали усы. Его голову венчала индусская чалма.

– Так тут, кажется, начнется цирковое представление, – не выдержал я.

– Кто это вякнул? – закрутил головой «тракторист» и потянулся к боковому карману пиджака, где, судя по объему, лежало нечто тяжелое.

Народ в ужасе отшатнулся. А я уже проталкивался сквозь толпу, чтобы выйти вперед и принять прямо в сердце вполне заслуженную пулю. Но тут спутница мафиози сняла шляпу и, демонстрируя миру свои крашенные в пурпурный цвет волосы, почти ангельским голоском произнесла:

– Ах, оставь их в покое, Антонио! Они не понимают, что говорят.

– Да, оставь их в покое, – деловито поддержал ее шеф и распахнул один из чемоданов.

Народ ахнул. Искусная подсветка, вделанная во внутреннюю часть крышки, превратила вполне обыкновенные золотые цепочки, кольца и брелки в давно желанное сокровище. Глаза у женщин запылали, словно в них влили хорошую порцию бензина и затем подожгли. Мужчины беспомощно открыли рты, как выброшенные штормом на берег рыбешки.

– Золото из Индии, – предположил кто-то. – Высшая проба!

– Почем будете продавать? – осведомился у торговцев мой знакомый.

Толпа замерла в ожидание ответа.

– Дешево. Цена с понижением, – объявил «мафиози» и покрутил головой, демонстрируя белизну чалмы. – Я объявляю цену, вы предлагаете свою сумму, но не ниже пятидесяти евро. Все понятно?

– Так это же дорого! – попробовал заикнуться кто-то из мужиков. Но на него так злобно зашипели со всех сторон, что он тут же заткнулся и пристыжено отошел в сторону.

– Этот брелок с рубином, – тоном профессионального лицитатора объявил мафиози, – стоит двести евро…

– Сколько за него дадите вы?

– Пятьдесят, – выкрикнула пожилая женщина.

– Я тоже дам пятьдесят! – мяукнуло белоголовое создание.

– И я!

– И я!

– Желающих четверо. Кто из вас даст больше.

– Я дам шестьдесят, – уныло проговорила пожилая женщина.

– Я семьдесят, – выкрикнуло белоголовое создание и повернуло голову в сторону мужа. – Валера, как ты думаешь?..

– Восемьдесят...

– Девяносто…

– Мы платим сто, – объявил муж белоголовой и победным взглядом обвел толпу.

– Продано, – выдохнул обладатель чемодана с сокровищами, и я догадался, что он здорово продешевил.

Прошло всего полчаса, а от содержимого одного чемодана ничего не осталось.

– На сегодня – все! – неожиданно для публики объявил похожий на колхозного землепашца Антонио. – Нас ждут в других торговых точках. Он спокойно захлопнул тару, достал из бокового кармана пиджака кулек разноцветных леденцов и сунул один в рот.

– Не угостишь леденцом? – спросил я его, протолкнувшись вперед.

– Не маленький, обойдешься, – ухмыльнулся мужик и подхватил обе емкости. Обладатель чалмы и его насквозь пурпурная спутница раскланивались перед ошалевшей от бурных финансовых затрат публикой.

– Красиво работаете, – бодро констатировал я и спросил: – Господа гастролеры, нам бы хотелось увидеть ваши документы...

Что тут началось! Тяжеловесный и неповоротливый Антонио буквально за десять секунд исчез из нашего поля зрения. «Мафиози и его баба», продолжая кланяться, ринулись к выходу.

И тут красивое белоголовое создание, которое в сутолоке оттерли к витрине магазина, обнаружило там точную копию своей золотой уникальной поделки.

– А-а-а! – этот дикий вопль, как взрыв атомной бомбы, разорвал напряженную тишину. – Валера, тут точно такой же брелок! Но он стоит только двадцать пять евро! Нас обманули!

Вот тут уж все началось по-настоящему. Толпа сначала бросилась на улицу. Но там уже никого не было. Потом к владельцу магазина, который, как выяснилось, умел разговаривать только по-турецки. Кончилось дело тем, что в магазин приехала полиция: всех опросили, всем выписали повестки и с миром отпустили по домам.

Через два дня я приехал к родственникам в другой город. Одна из моих кузин, нетерпеливо потирая руки, сообщила, что идет на дешевую распродажу золота. Я не стал ее удерживать. За билеты в цирк, как и за приобретенный опыт, тоже надо платить...

 

КАК Я УСТРОИЛ ЖЕНУ НА РАБОТУ

 

Мы с женой были оба безработными. И делили одну общую, трудную, полную тяжелых вздохов, стонов, слез судьбу. Я заедал горечь чесноком и хреном, Светлана шоколадом и карамельками. Мы заедали судьбу, а она заедала нас. Но мы не сдавались: раз в месяц ездили отмечаться на биржу труда. В такой день я прекращал есть чеснок с хреном, Светлана откладывала в сторону сладости, и мы с особой тщательностью чистили зубы, словно в них могли застрять остатки наших переживаний.

– Ты готов, милый? – спрашивала жена.

Я застывал по стойке смирно, сжимал губы, хмурил брови и потом с возгласом «всегда готов!» вылетал вслед за ней на лестничную площадку.

Все так же повторилось и сегодня. Мы вышли из квартиры, я, прислушиваясь к тоскливому стону  несмазанной двери, медленно и с чувством ее закрыл.

– У соседей сегодня на обед селедка в маринаде, – принюхавшись, сообщила жена.

– Они украшают судьбу селедкой? – облизнулся я.

– И запивают водкой! – подвела черту Светлана.

– Хорошая комбинация, – подумалось вслух.

– Но только не для тебя! – строго глянула на меня жена. – Ты должен быть выше этого.

– Я знаю, у меня хреновая судьба, а это очень тяжелый случай.

Мы подошли к автобусной остановке и застыли в ожидании транспортного средства. Там, рядом с нами, стояли и беседовали две великолепно одетые особы в возрасте, когда еще много хочется, но уже, к большому сожалению, еще больше нельзя.

– Моника, – шелестела та, что повыше, – у нас в школе возникла серьезная проблема: позавчера внезапно умерла учительница музыки, и я просто не представляю, где мы найдем ей достойную замену…

– Да вы только свисните, – сказала ее собеседница, – и у вас появятся сто кандидатов на место!

– Не надо свистеть, – вмешался в разговор я. – Рядом с вами уже находится один кандидат.

– И это – вы? – окинула меня вопросительным взглядом Моника. И я  догадался, что она пытается навскидку определить степень моего музыкального дарования.

– Нет, это другой человек, – сладким голосом сообщил я и выдвинул под обстрел женских глаз жену.

Светлана от неожиданности тяжело задышала и сердито глянула на меня.

Дамы, по достоинству оценив великолепную фигуру моей спутницы, красивый разлет бровей, глаза в пол-лица, уже собирались было заявить решительное «Нет!», но тут снова вмешался я:

– У нас дома есть рояль. Это здесь рядом, в пяти минутах ходьбы…

– Сейчас мы не можем... – Хотела было запротестовать Моника, но я прервал:

– Конечно, вы очень заняты. Такие чудесные женщины не могут быть невостребованными. Но отвлекитесь хотя бы на полчасика от ваших забот, тяжелых и обширных, и потратьте на нас несколько драгоценных минут…

Я, не стесняясь, пел им осанну, и они, вероятно, и сами поверили, что являются спустившимися на грешную землю ангелами, архангелами или шестикрылыми серафимами, которым стоит только слово молвить, и вокруг немедленно заструятся ручьи из молока и меда.

Через пять минут мы были в нашей квартире. Руки Светланы бегали по клавишам рояля, извлекая из него самые радужные, затейливые мелодии, а я суетился возле гостей, угощая их чем бог послал.

– Играет ваша жена превосходно, – заявила Моника, когда в квартире наступила тишина. – Но есть ли у нее документы?

Я предъявил диплом об окончании консерватории и еще какие-то бумаги, которые мы до этого бесконечно совали под нос работникам биржи труда.

– О! – удивлялись дамы. – Так ваша жена лауреат международного конкурса?!

– Это для нас слишком высоко, – под конец заявила Моника, и у меня появилось неодолимое желание проявить невежливость: взять ее за шиворот и выкинуть из квартиры.

Но этого не потребовалось. Гости удалились сами. А я, как побитый пес, застыл на месте. Светлана рыдала:

– Ты продавал меня им, как лошадь. Меня… Каким-то двум глупым старухам...

– Прости, прости... Я никогда больше ничего подобного не сделаю.

И тут, к моему счастью, затрезвонил телефон.

– Добрый день, – незнакомым мужским голосом поздоровалась со мной трубка. – Вас беспокоит… директор гимназии. Хотелось бы переговорить с вашей женой.

Я передал трубку Светлане и, сгорбившись, отошел к окну, ничего хорошего уже не ожидая от жизни, а думая только о том, что мне пора снова садиться на диету из чеснока и хрена.

Но вдруг эти трагические размышления прервал возглас:

– Ух, ты! Они приглашают меня на собеседование! Ты слышишь, дорогой? Это совсем рядом, в двух шагах... Моника все же поговорила с директором, и они собираются взять меня на работу.

– Ты же жаловалась, что я продавал тебя, как лошадь, – напомнил я жене.

– А разве не так? – парировала Светлана. – Но я выиграла забег, доказав, что я не савраска, а учитель музыки!

– А кто же тогда лошадь? – удивленно спросил я.

– А ты догадайся с трех раз, дорогой!..

 

РУССКИЙ ВЕЧЕР

 

За окном весело сияло щекастое послеобеденное солнце, когда жена объявила, что ее пригласили в гости коллеги – преподаватели из школы.

– Отлично, - поцеловал я Светлану в бледную учительскую щечку. – Ты делаешь успехи. Я горжусь тобой.

– Это супруги, он преподает немецкий, она – ботанику, и оба очень приятные люди... Я предупредила, что мы придем вдвоем, – Жена критически осмотрела меня с ног до головы. – Думаю, тебя можно показать коллегам...

Я почувствовал себя польщенным. Как же, простой российский немец с никому не нужным в Германии инженерным дипломом вдруг окажется в обществе трех интеллектуалов, трех воспитателей молодого, изнеженного и самовлюбленного поколения.

– Твою одежду я приготовлю сама, - строго сказала Светлана. – Ты сейчас сходишь в душ... А потом, к вечеру, примешь ванну.

– А может мне вообще не вылезать из душа?.. – пробормотал я, мечтая о послеобеденной сиесте и жалея о том, что не женился на какой-нибудь испанке.

– Не хами, – предупредила жена. – Ты потеешь, а от тебя должно пахнуть только французским одеколоном.

– Но у меня нет французского... Есть только советский «Тройной»…

– Этот?.. Ни в коем случае! От тебя должно пахнуть только возвышенным и прекрасным. Воспользуешься моими духами и...

– И они подумают, что я – твоя сестра.

– Не говори глупости, - поморщилась Светлана. – Ты мужчина и...

– И, возможно, останусь им... Будет лучше, если ты поедешь одна. С духами или без – от меня все равно будет нести русским духом, как, впрочем, и от тебя тоже...

– Опять хамишь, – нахмурилась жена. – Не смей так шутить! Забудь, что жил в России. Понял?! Мы теперь в Германии. И я работаю в немецкой школе...

– А я – безработный.

– И об этом ты не будешь говорить. Если спросят, скажешь, что пишешь книгу, что начинающий писатель.

–- А когда я перестану быть «начинающим»?

– Никогда, и в этом суть, - сладко зевнула жена, и я догадался, она тоже мечтает о сиесте. – Говори, что начинающий, и все всегда будут думать, что ты, наверное, умный человек...

– Сомневаешься? – угрюмо спросил я.

– Хватит болтать! Иди в душ.

Я подчинился. Разве может умный ученик противоречить своей любимой учительнице.

Ровно в 19.00 мы с женой стояли у серого двухэтажного дома с красной черепичной крышей. Дверь открыл хозяин – Герман Лотах – худой, средних лет мужчина в голубом, выцветшем спортивном костюме и облезлых тапочках на босу ногу. Рот моей жены полуоткрылся, и я понял, что домашний наряд учителя немецкой словесности навсегда запечатлелся в ее памяти.

– Вы очень пунктуальны, – мужчина в облезлых тапочках улыбнулся и, окинув взглядом мой вечерний костюм с галстуком-бабочкой и белое бальное платье жены, спросил:

– Вы что, были на приеме у президента Германии?

– Нет, – широко улыбнулся я, торопливо срывая изрядно надоевший мне под шеей прообраз шелкопряда. – Мы с женой гуляли в парке и решили продемонстрировать сегодняшним молодым оболтусам, как одевались люди в двадцатом веке.

– О! – воскликнул Герман, пожимая мою руку. – Это очень интересное начинание. Когда в следующий раз соберетесь гулять, позовите нас... Моя жена обожает карнавальные шествия...

– Непременно, – усмехнулся я, и мы проследовали за Лотахом в гостиную, где на пестром коврике стоял квадратный стол с шестью стульями, а чуть подальше, у окна, приютился маленький оранжевый диванчик.

– Устраивайтесь, где вам больше нравится, – предложил хозяин. – Моя Виолетта на кухне, готовит сюрприз. У нас сегодня предполагается… русский вечер.

Я снял пиджак, повесил его на спинку стула и разместился на диване свободно, широко, со знанием дела.

Жена, которая села за стол, сердито смотрела в мою сторону, пытаясь всем своим видом дать понять, что я должен вести себя более скромно. Я улыбался ей в ответ, разглядывая ноги и тапочки хозяина.

– Что будете пить? – спросил Герман. – У нас большой выбор спиртных напитков российского производства: водка «Московская», армянский коньяк, крымское шампанское, пиво из Санкт-Петербурга. Помните, это, кажется, написал Маяковский, – и он продекламировал на ломаном русском: «Выпьем дружка, где же кружка...»

–- Моя жена пьет водку только из граненых стаканов, – сообщил я. – Если у вас есть стаканы, налейте ей полный.

– О! – заверещал наш гостеприимный хозяин. – У меня есть такие, привез из Москвы. Я лично видел, как русские мужчины пьют «Московскую» из этой посуды, но чтобы учительница...

– Он шутит, – жена вскочила с места и исподтишка показала мне кулак. – Я водку не пью...

– Как жаль, что Виолетта не была в Москве, а там столько интересного! А вы? – Герман обратился ко мне, – вы, надеюсь, не откажетесь выпить коньяка или водки?

– Не откажусь, - улыбнулся я и спросил: – Когда вы были в Москве?

– Два месяца назад.

– С тех пор много воды утекло. Может, слышали о новой русской моде?.. Теперь водку пьют не из граненых стаканов, а прямо из горлышка и до дна...

– Что вы говорите? – брови Германа удивленно поползли вверх. Такого я не видел. Никогда.

– Сегодня увидите...

– О! – наш хозяин, кажись, ошалел от радости. – Но только давайте подождем Виолетту, она сейчас придет.

Потирая руки, сверкая голыми пятками, он бросился на кухню торопить жену.

– Что ты здесь несешь? – зашипела, как дикая ангорская кошка, Светлана. – Ты что, и вправду собираешься пить водку из бутылки?.. Мы сейчас же уезжаем домой, сейчас же...

Но продолжить воспитательную работу ей не удалось: в комнату влетел с подносом хозяин облезлых тапочек, а за ним вплыла толстая, загорелая до черноты женщина в облегающей жирное тело серой блузке с блюдом вареных пельменей в руках.

– А вот и закуска, – объявил Герман. – Сюрприз – русские пельмени! А к ним салат из редиски...

Виолетта поставила блюдо на стол, пожала своей лапищей крохотную руку моей жены, потом мою ручонку.

– Это вы будете пить водку из бутылки? – заинтересованно улыбаясь, спросила она. – Вы не боитесь умереть?

– Мне не впервой...

– Вы алкоголик?

– Да нет, зачем же. Я пью очень редко, но если выпью водки, то почти не пьянею.

– Да он шутит, - вмешалась моя жена. – Не слушайте вы его.

– Вы застрахованы? - продолжала расспрашивать меня Виолетта.

– Можете не беспокоиться.

– Ну, что же, - кивнула она двойным подбородком, - тогда мы с удовольствием на это посмотрим.

Хозяин вытащил из шкафа «Московскую» и направился к столу. Жена уже в открытую грозила мне кулаком.

Я взял бутылку, тряхнул в руке и хладнокровно объявил:

– Водка теплая. Напиток надо охладить, иначе, вы сами понимаете... У вас тут ковер, диван...

– О! Это нежелательно... – засуетился Герман. - Я сейчас положу ее в морозильник...

Он опять улетел на кухню, и, когда вернулся, мы все сели за стол. Каждый положил себе в тарелку пельменей и салата. Но никто не ел, все молчали. Жена ругала меня глазами, я делал вид, что мне ужасно стыдно.

– Виолетта, пожалуйста, принесите коньяк и граненые стаканы, - нарушил молчание я. – Мы должны немного выпить перед главным событием.

– Хорошая идея, – кивнул Герман.

Виолетта незамедлительно выполнила просьбу.

Я откупорил литровую бутылку, наполнил три стакана до половины и сказал:

– Выпейте, друзья, это успокоит ваши нервы.

– А как же вы? – тяжело вздохнув, спросила хозяйка.

– Мне еще рано... А вы пейте, это взбодрит.

Они приложились, в том числе и моя жена.

– После первой у русских не закусывают, - объявил я, когда все, морщась, поставили стаканы.

– Но так же нельзя, - махая руками у рта, завопила Светлана. – Я сейчас задохнусь...

– А разве мне будет лучше? - спокойно спросил я. - Выпейте по второй, и тогда я вам разрешу закусить.

Они осушили емкости еще раз и набросились на пельмени.

Когда я наливал им по третьей и по четвертой, они уже сами, без напоминаний, опорожняли стаканы.

– Пора достать водку, - минут через пятнадцать заплетающимся языком объявил Герман. – Надеюсь, она уже достаточно холодная...

– Да, можете принести, - подтвердил я. – Я готов к смертельному эксперименту.

Легонько пошатываясь, сбросив с ног тапочки, хозяин отправился на кухню и долго не появлялся. Когда же наконец вернулся, я чуть не умер от смеха: Герман разделся до плавок, в правой руке он держал за горлышко запотевшую бутылку, на голой груди болтался фотоаппарат.

– Я готов к эксперименту, - сообщил он нам. – Виолетта, ты меня сфотографируешь?

– С ума сошел, - завизжала его супруга. – Водку должен пить наш гость. Ты что, забыл?

– А почему только он? Я тоже желаю!

– Уступаю вам это право! - захлопал в ладоши я. – «Московскую» из горла – высший класс!..

– Ты слышала, Виолетта! Слышала... Высший класс!..

Увидеть продолжение этого занимательного представления так и не удалось: жена сорвала со стула пиджак, сунула его мне в руки и, понукая, вытолкала прямо на улицу.

– Куда же вы? – орал нам вслед учитель немецкой словесности. – А кто будет смотреть, как я пью «Московскую»?..

– Успокойся, дурак! – надрывалась Виолетта. – Ты опозорился! Мы опозорились!..

– Ну и что?.. Зато мы сегодня хорошо посидели и хорошо выпили...

– Так я и знала, - ныла в машине Светлана, - что ты опять что-нибудь учудишь. Тебя нельзя брать с собой к нормальным людям.

– Зато у нас сегодня был русский вечер, – рассмеялся я – Ты что, забыла? Они же хотели устроить русский вечер...

– Да, это точно, – истерически засмеялась жена. – Это же надо... Ты заставил их пить из граненых стаканов... И меня тоже... Я тебе этого никогда не прощу. Ты – безработный! Ты – начинающий!.. Нет, хуже… Ты – писатель!..

 

СЛУГА ПЯТИ ГОСПОД

 

– Дорогой, – однажды вернувшись из школы и сияя от счастья, обратилась ко мне жена, – я нашла тебе работу!

– Какую? – насторожился я, так как многолетний опыт безработной жизни приучил меня воспринимать подобного рода известия с меланхолической сдержанностью заплутавшего в пустыне верблюда и кроткой улыбкой философа-скептика, которой не верит, что на земле существует справедливость.

– Ты поедешь в Москву в составе нашей городской делегации, – продолжала изливать на мою голову волны счастья Светлана, – как ее член... Ты знаешь русский язык, ты бывал раньше в Москве...

– Прекрасная идея, – угрюмо обронил я. – И что я буду там делать, как член такой почтенной делегации?

– Ты будешь, – теперь уже не совсем уверенно залепетала жена. – Ты будешь следить за чемоданами, сумками, ездить с пакетами... Короче...

– Короче, им нужен мальчик на побегушках... Слуга!

– Ну, зачем так... Да, должность твоя будет не самая высокая. Но ты побываешь в Москве, ты познакомишься с интересными людьми. Милый, – она обняла меня и поцеловала в небритую щеку, – ну сделай это ради меня... Съезди, развейся... Глядишь, кто-нибудь из сильных мира сего подберет тебе потом какое-нибудь теплое местечко...

– Ну, ладно, – пробормотал я. – Чего не сделаешь ради любимой…

 

Ровно через неделю я стоял в аэропорту «Шереметьево-2» возле кучи из пяти чемоданов и двух сумок и думал о том, как доставить все это добро в целости и сохранности до приткнувшегося где-то у входа микроавтобуса. Члены делегации уже благополучно покинули аэропорт, оставив меня в гордом чемоданном одиночестве. О свободных тележках для багажа, как дома, в Германии, можно было только мечтать. Отойти от «кучи» было нельзя, это я хорошо понимал, озирая околоток, где в огромном зале притаились мечтающие о легкой наживе враги. Вот какой-то мужичонка в серой шляпе двинулся в моем направлении, и я с испугом заметил, как блестят его глаза, когда он вглядывается в чемоданы с аккуратно уложенными трусами, носками, ночными пижамами... Как облизывается, рассматривая туго набитые бюстгальтерами, кремами, сорочками и прочим женским барахлом сумки. А вот появился еще один тип с давно немытой шевелюрой, синевой под глазами и, остановившись напротив меня, спросил:

– Шеф! Я вижу, тебе требуется носильщик! Заплати пятьдесят баксов, и я организую тележку.

– Отвали, шестерка! – уверенно заявил я. – Не то я за те же деньги организую тебе похороны.

– Так ты блатной... – понимающе усмехнулся тип. – Смотри, долго здесь не светись, а то свои же завалят...

Долго светиться в аэропорту я не собирался. Заметив большую группу людей, которая с шумом бурного потока неслась по залу к выходу, сопровождаемая вспышками фотоаппаратов, и разглядев в нем профиль знаменитой эстрадной певицы, я облегченно вздохнул.

Подозвав к себе немытую шевелюру, я нетерпящим возражений голосом приказал:

– Позови милиционера! У меня багаж самой Аллы!..

– Будет сделано! – отсалютовал мужик и ненадолго исчез.

Вскоре он появился в сопровождении усатого милиционера, с победным видом катившего в мою сторону тележку. Я помахал на прощание серой шляпе. Все это время тип напряженно следил за операцией по спасению бюстгальтеров и пижам. Уложив вверенный мне багаж на тележку, мой доброжелатель и милиционер откатили ее к стоявшему возле входа в здание микроавтобусу, водитель которого наконец-то соизволил выползти из кабины.

– Долго ты, однако, там торчал, – съязвил он, почесывая седой затылок.

– Мне бы какую-нибудь мелочевку от великой... – не в силах произнести имя певицы попросил на прощанье милиционер. – Не для себя, конечно, для жены...

Я быстро открыл свой чемодан и сунул ему в руку свои измятые и давно вышедшие из моды плавки.

– Но это же мужские! – поразился усатый.

– Мужиков у нее было много, – напомнил я, садясь рядом с водителем. – Она иногда их надевает в память о прошедшем...

– Понимаю, – понизил голос до шепота милиционер и засунул подарок в карман. Доброжелатель с синевой под глазами согнулся пополам от хохота, и я подумал, что он наверняка догадался, что к чему.

А в это время микроавтобус стремительно рванул с места, и за окном, к моей радости, сначала появились поля и огороды, а вскоре и сами  пригороды Москвы. Минут через пятьдесят мы подрулили к одной из гостиниц в центре, я один перетащил чемоданы в холл и потому не заплатил седому водителю ни копейки чаевых. Он с остервенением хлопнул дверцей, пробормотав себе под нос:

– Немчура… Скряга…

– Из-за тебя единственных плавок лишился, – буркнул я ему в ответ. – Как теперь в Москве-реке купаться буду?

– Голяком, – хмыкнул водитель и уехал.

Я вернулся в холл. У багажа меня уже дожидалась госпожа Шобер, дама лет пятидесяти, похожая на телебашню с круглым верхом.

– Где вы пропадаете? – с места в карьер напустилась она. – Через полчаса у меня совещание, а я еще не переоделась.

– В Москве пробки, – сказал я и потащил сумку вслед за ней. По дороге, поглядывая на мои мускулистые руки, дама оттаяла и заворковала:

– Мы вечером идем в ресторан при гостинице. Думаю, что вы тоже можете присоединиться. Я поговорю с господином Краусом, уверена, он не будет возражать.

– Это для меня великая честь, – любезно улыбнулся я, затаскивая поклажу в номер и делая вид, что не замечаю, как эта башня старается прижаться бедром к моей руке.

– Если вы еще понадобитесь, я позвоню вам в номер, – улыбнулась госпожа Шобер, раскрывая сумку и демонстрируя новенькое нижнее белье. Я невежливо отвернулся, быстро ретировался, спустился в холл и, пользуясь указаниями служащего гостиницы, растащил поклажу по комнатам моих господ. Радуясь, что работа завершена, вошел в отведенную мне коморку. И тут же призывно звякнул телефон.

– Где вы болтаетесь? – угрожающе спросил руководитель делегации господин Краус. – У меня пакет, его нужно срочно доставить по адресу.

– Разносил чемоданы... – попытался оправдаться я.

– Меня не интересуют чемоданы, – голос Крауса звенел от праведного гнева. – Вы у нас на ставке секретаря-курьера, и будьте добры надлежащим образом выполнять свои обязанности.

– Jawohl! – рявкнул я в трубку и вытянулся по стойке смирно, представив себя в роли солдата-денщика, который обслуживает бригадного генерала. – Сию минуту буду!

Мой тон руководителю понравился, и он уже снисходительно обронил:

– Хорошо, жду.

Вскоре я стоял перед удобно расположившимся в кресле сорокалетним упрямцем с лицом геройского офицера, прослужившего много лет в тылу и ни разу не нюхнувшего пороха. Краус вяло улыбался и разглядывал меня, словно впервые увидел.

– Возьмите, – вручил он завернутый в плотную бумагу пакет. – За доставку отвечаете...

Тут Краус сбился с мысли, так как то, что он хотел сказать, никак не вязалось с гражданским пафосом его миссии. Поэтому, помедлив, добавил:

– Будьте внимательны. Пакет не должен попасть в чужие руки. Вам это понятно?

– Jawohl! – опять рявкнул я. – Будет исполнено!

– Молодец! – одобрительно подвигал челюстями «мой генерал». – Если вы и дальше будете так... оперативны, я о вас позабочусь. В семь мы ужинаем в ресторане, если успеете – присоединяйтесь.

Я взглянул на часы: стрелки подползали к отметке три часа дня. Покинув гостиницу с пакетом и планом Москвы в руках, я спустился в гулкий зал метро и, катясь вниз по эскалатору – в тусклое царство грохочущих и шипящих подземных электричек, – «контужено» улыбался. Я все больше входил в роль бравого солдата, который выполняет важное боевое задание.

Пока добирался до нужной улицы, ко мне четыре раза приставали какие-то одичавшие от бурной московской жизни личности. Трое из них распространяли политическую рекламу и, выкрикивая крылатые лозунги, совали в лицо разноцветные буклеты. Каждому из них поочередно я показывал в наглядном русском исполнении кукиш и сообщал, что прихожусь незаконнорожденным сыном великой Германии.

– Genosse! – радостно залопотал последний. – Мы с вами братья по континенту. Передайте пламенный привет памятнику Карла Маркса.

– Всенепременно сделаю это, когда куплю собаку, – отозвался я. – А вы после пивной прогуляйтесь к памятнику Ленину. У меня, к сожалению, нет на это времени... 

А одна нервная особа, выдыхая запах перегара и дешевых сигарет, прижала меня своей высокой грудью к стенке в метро, чтобы, как следовало из ее шепота, познакомиться поближе. Но, заглянув в мои замутившиеся от долгой безработицы глаза, отпустила, буркнув:

– У кого нет денег, не может рассчитывать на пламенную любовь…

К моему секретному пакету никто не проявил никакого интереса, и поэтому в половине пятого я благополучно доставил его в офис фирмы, из названия которой можно было заключить, что она занимается экскурсиями и туризмом.

– От герра Крауса, – радостно закудахтала начальница Валентина Ивановна, довольно красивая особа. – Давайте... Скорее…

Щеки ее зарумянились, глаза заблестели, и я понял, что эту «московскую курочку» с «моим генералом» связывают не только деловые отношения.

Потом мы долго говорили и, в основном, о нем, о нем, о нем...

– Он будет ужинать в семь в ресторане при гостинице, – на всякий случай, уже уходя, сообщил я.

– Но могу ли я появиться без приглашения? – пожала плечами она.

– А почему бы нет? – проявляя неумеренную чуткость, заявил я. – Он будет не один, а вы появитесь с деловым визитом.

– Прекрасная идея! – одобрила Валентина Ивановна. – Вы на машине?

– Нет, к сожалению.

– Поедете со мной. Подождите, я должна переодеться.

Ждать ее пришлось долго, но когда женщина вышла, я невольно восхитился:

– Бабы из нашей делегации свихнутся от зависти.

Она снисходительно, как королева, улыбнулась и повела к сверкающему новенькому БМВ. По дороге Валентина Ивановна горестно вздыхала, а когда мы подъехали к гостинице, вдруг совсем загрустила и молча, не шелохнувшись, застыла на месте, глядя перед собой.

– Нам пора, – напомнил я. Мой изголодавшийся желудок решительно противился этой паузе, к тому же я где-то в глубине души считал, что «мой генерал» не заслужил ни этих драматических вздохов, ни этой высокой грусти...

Женщина вместо ответа посмотрела на меня, и я увидел глаза, полные слез.

– Вы плачете? – удивился я. – Да он... он вас не достоин.

– А может, я не достойна его? – тихо проговорила она, достала из сумочки платок и решительно уничтожила следы большой и непритворной любви. 

В зал ресторана мы вошли под руку. Это было восхитительное зрелище: слуга под руку с королевой. У госпожи Шобер глаза полезли на лоб, Краусе сначала недоуменно нахмурился, потом с изумлением только что родившегося на белый свет поросенка вскочил со стула. Остальные участники немецкой делегации взирали на наше приближение с похвальным интересом. 

– Я исполнил свой долг, – сообщил я «моему генералу». – У Валентины Ивановны есть к вам несколько служебных вопросов.

Мой начальник и Валентина Ивановна прилипли взглядами друг к другу.

– Извините, друзья, нам надо решить несколько деловых вопросов, – наконец-то произнес Краусе. – Мы возьмем отельный столик…

«Генерал» и «королева» покинули наше общество. Остальные делегаты набросились на меня с вопросами. Отвечать мне не хотелось, врать тоже, я был голоден и зол. Моим господам мое поведение не понравилось, и они решили показать мне всю глубину своего недовольства. Как только появился официант с меню, «телебашня» отправила меня с поручением в свой номер: как оказалось, она забыла там очки и, соответственно, без этого предмета не могла бы разглядеть плавающую в супе или случайно попавшую в гарнир муху. Когда я вернулся, профессор Гауб, бородатый, с орлиным носом субъект, вдруг вспомнил, что оставил на тумбочке мобильник. Я знал, он и шагу ступить не может, не посоветовавшись с женой. Наверное, и теперь хотел согласовать с ней выбор блюд. Я слетал за этим аппаратом, но тут четвертый участник делегации, предприниматель Бергман, вдруг заявил, что ему понадобился носовой платок. Лифт свозил меня туда и обратно, но к столику возвращаться расхотелось. Я зашел в ресторан с черного хода, познакомился с обслуживающим моих господ официантом и попросил его не особенно усердствовать, сообщив, что те проводят экстренное совещание.

– Я покажу этим фрицам совещание! – зло буркнул официант и обслужил меня в подсобке. Плотно поужинав и выпив бутылочку пива, вернулся я к своим господам, которые, ёрзая от нетерпения, сидели за все еще пустым столом. Краусе и Валентина Ивановна в другом конце зала уже попивали кофе и, судя по их виду, наслаждались обществом друг друга.

– Где вы так долго пропадали? – лица членов делегации пылали праведным гневом.

– Заблудился... – кратко ответил я, отдав хозяину носовой платок. – Разрешите удалиться?

– Вы не будете ужинать? – удивленно спросила Шобер.

– Заблудился! – фыркнул Бергман. – Вы же не маленький ребенок!

– Человек устал – разве не видите? – неожиданно решила встать на мою защиту Шобер.

– Устал! – взвился профессор Гауб. – Мы уже целый час торчим в этом проклятом ресторане, у меня жжет в желудке... Господа, этот заплутавший в трех стенах нахал не стоит ужина. Пусть идет и подумает, что если господин Бергман его о чем-то попросил, он обязан своевременно придти на помощь...

– Совершенно справедливо, – с наслаждением высморкавшись в платок, заявил предприниматель, – пусть идет и подумает.

Только госпожа Штраус, молодая светловолосая переводчица, молчала и подозрительно разглядывала меня. Она, кажется, о чем-то догадывалась, но предпочитала не вмешиваться.

Меня с миром отпустили. Я поднялся на лифте в отведенное мне обиталище, включил телевизор, снял туфли и в одежде улегся на кровать. Под вздохи и поцелуи героев какого-то бесконечного сериала незаметно заснул, но из этого благополучного забытья меня внезапно вырвал телефонный звонок. Вскочив с кровати, взглянул на часы: половина двенадцатого. Ночь! Тело требует сна и покоя, но кому-то не спится.

– Вы, наверное, голодный, – услышал я в трубке шепот Шобер. – Хотите, накормлю вас... Я взяла в дорогу бутерброд с вареньем. У меня есть в термосе сладкий чай...

– Не могу, – трагическим шепотом ответил я. – Я не ем на ночь сладкого...

– Жаль, – разочарованно пробормотала «телебашня». – Придется чай вылить, бутерброд выбросить…

Трубка послушно легла на рычаг, я уже собирался раздеться и нырнуть в постель, как вдруг увидел, что по телевизору ярко накрашенная толстушка демонстрирует мои плавки.

– Этот великолепный мужской предмет туалета, – говорила женщина, – принадлежит нашей великой, обаятельной, привлекательной, несравненной (с целью экономии бумаги не будем повторять всех эпитетов) певице... По слухам, она иногда надевала их в память об одном великолепном мужчине... Мы не знаем, кто был тот красавец, но то, что он сумел покорить сердце нашей (опять длинная череда эпитетов) исполнительницы, говорит само за себя. И этот предмет сегодня продается. Начальная стоимость – пятьсот долларов.

Открыв от удивления рот, я следил, как быстро росла цена на мои советского производства плавки. И когда их продали за десять тысяч, появилось сильное желание позвонить в студию и потребовать долю.

Может быть, я так бы и поступил, но тут опять затрезвонил телефон.

– Милый, извини, что так поздно, – услышал я родной голос своей жены. – У тебя все в порядке?.. 

– Ага! – торжествующе произнес я. – Сначала отправляешь меня в Москву, а теперь проявляешь беспокойство...

– Я ни капли не беспокоюсь, – сердито заявила жена. – Позвонила, чтобы узнать, все ли у тебя в порядке.

– И это после двенадцати ночи. Так вот, у меня все в порядке. Я первый день в Москве, а мои старые плавки уже проданы... Представляешь, их продали за десять тысяч долларов!

– Что ты несешь? Ты что, потерял у какой-то бабы плавки? Вернешься, я с тобой разберусь!

– Не надо со мной разбираться, – примирительно сказал я. – Я люблю тебя и только тебя. Ложись, тебе завтра на работу, мне тоже... Я устал, родная, и хочу спать...

– Ладно, спи, – угрожающе прошептала Светлана. – Приедешь обратно, предъявишь свои плавки... Понял?!

 

ИНЖЕНЕРНО-КРИМИНАЛЬНЫЙ ТАЛАНТ

 

Меня после четырех лет вынужденного безделья взяли на работу! И это знаменательное происшествие случилось осенью, когда достаточно пожившая на свете листва старится и умирает, когда совестливое солнце бледнеет от грусти, небо хмурится, и всем хочется по утрам спать. Теперь, вставая рано, я взял себе за правило заглядывать в зеркало, чтобы своевременно установить, не появились ли на моем лице какие-либо признаки величия и не расправляются ли за спиной крылья. Однако ничего подобного там и в помине не было: из зеркала мне глаза в глаза смотрел, сонно моргая, аккуратно одетый, чисто умытый и выбритый мужчина.

– Опять не выспался? – спрашивал я этого чистюлю и грозил ему пальцем. – Тебя приняли завхозом на полставки, так будь доволен. Рой носом землю, и ты станешь, я тебе это обещаю, ты станешь человеком.

Рыть носом землю мне пока еще не приходилось, но проверять сантехнику, а заодно выполнять обязанности внезапно заболевшей уборщицы, – вот этим я и занимался каждый рабочий день.

На предприятии меня, как одну из «шестерок» в конторской «карточной колоде», уже все узнавали по предметам инвентаря. «Дамы», заметив мое присутствие в туалете со щеткой и ведром, испуганно, порой с визгом, выскакивали наружу. «Валеты и короли» не здоровались, полагая, наверное, что я являюсь естественным продолжением швабры.

Получил я это золотое место благодаря господину Краусу, одному почтенному гражданину Германии, с которым летом ездил в Москву. «Мой генерал» иногда звонил нам домой и мило справлялся о взлетах и падениях в моей головокружительной служебной карьере.

– Все прекрасно! – докладывал я ему. – Продолжаю расти профессионально вширь и вглубь.

– Отлично, – подводил итоги доброжелатель. – Вам большой привет от моей жены, Валентины Ивановны. Мы как-нибудь заедем.

Но время шло, Краусы не заезжали, уборщица продолжала болеть, возможно, уже и скончалась, а я с завидным упорством продолжал убирать по утрам помещения для индивидуальной гигиены. Моя непосредственная начальница, секретарь шефа госпожа Гаус, женщина с большим слоем «французской штукатурки» на глуповатом лице, заметив мое старание, решила расширить поле моей деятельности. И со следующего месяца я за те же деньги пылесосил ковры в кабинетах, драил полы в коридорах и мыл окна.

Наконец мне все это порядком надоело, и я решил напомнить шефу Брауну о своем существовании. Записался на прием и с восьми утра удобно, словно весьма значительная персона, весь отутюженный и при галстуке, устроился в одном из кресел рядом со столом Гаус. В окно заглядывало заблудившееся в сплетении березовых веток солнце, освещая на стенах собрание из дешевых безвкусных картин.

– Вам назначено на десять, – поджав губы, обратилась ко мне Гаус.

– Есть время, подожду, – блаженно улыбаясь и размышляя о белизне кафеля в моей персональной подсобке, ответил я.

– А кто будет убирать?

– Шеф, – буркнул я. – Сегодня его очередь.

Коричневатые ресницы секретарши дрогнули, она растерянно помотала головой, достала из ящика стола румяное яблоко и впилась в него острыми зубами. Но тут в приемную зашли два угрюмых «валета» и черноволосая «дама пик» с папкой в руках. Молодые люди, заметив меня, раскланялись, женщина, главный инженер Вернер, подала руку и проговорила:

– Я, кажется, где-то вас видела…

– У зеркала в общественном месте, – не особо вдаваясь в подробности, ответил я.

– И что это за место? – уточнила «дама».

– Спросите у Гаус, – усмехнулся я. – Она хорошо осведомлена.

Секретарша чуть не подавилась яблоком. Откашлявшись, сурово глянула на меня и положила огрызок на стол.

– Господа, входите…

И тут в приемную выглянул шеф – наш конторский «туз». Лицо сердитое, глаза сверкают.

«Валеты» и «пиковая дама» поспешили в кабинет.

– А вам что, особое приглашение? – обрушился на меня Браун. – Входите!

Я вошел. Все мы уселись за стол напротив начальника.

– Почему стоит главная линия? – грозно начал шеф.

Я уже было хотел раскрыть рот и доложить, что все санузлы в здании конторы исправно работают, но женщина опередила меня.

– В Германии такую деталь не изготавливают. Мы уже позвонили в Америку, ее скоро привезут.

– А о какой детали речь? – глубокомысленно поинтересовался я, вспомнив о своем инженерном образовании.

В кабинете на несколько секунд воцарилась тишина. Шеф внимательно изучал мое лицо и галстук. Я видел, как он искренне пытается вспомнить, кто я такой. И, возможно, решил бы эту трудную задачу, но тут «дама пик» достала из папки чертеж и положила его передо мной.

– Так это же очень простая деталь! – иронично улыбнулся я. – Ее можно заменить другой...

Мне дали листок. Я быстро набросал эскиз изделия, которое бы я применил в данном случае.

– Гениальная идея, – вытаращила глаза женщина. – И где мы ее возьмем?

– Я изготовлю ее на фрезерном станке.

– К сожалению, – вздохнула «дама пик», – ваша блистательная идея нам не поможет. Мы ничего не можем менять в технической части линии без согласия ее изготовителей.

– Да, это так, – подтвердил шеф.

– А вы ничего и не меняете, – пожал плечами я. – Вы временно используете маленькое подсобное средство для поддержания линии в рабочем состоянии

– Гениальная формулировка! – изумились «валеты».

– Где вы этому научились? – показывая на эскиз, спросил меня шеф, когда молодые люди перестали демонстрировать свою полную неосведомленность в науке обтекаемых формулировок.

– Я инженер-конструктор, – сообщил я. – Вернее сказать, я был им когда-то.

– У нас вы им, наверное, не будете, – покачал головой шеф. – У вас инженерно-криминальный талант. Идите, пока свободны.

Я вышел в приемную, ощущая смутное желание дать себе кулаком по морде. Ну, чего я лез со своими идеями. Кто я? Ничтожество с советскими криминальными наклонностями.

Ждать до десяти не стал, зашел в свою подсобку с белым кафелем, переоделся и отправился пылесосить ковры в конференц-зале. Неожиданно вошел Браун.

– От этих обязанностей я вас освобождаю, – сообщил мне шеф. – Идите в цех и изготовьте деталь, я обо всем договорился.

– И кем же я теперь буду работать?

– Пока завхозом, но теперь в моем непосредственном подчинении.

– С повышенной зарплатой.

– Согласен, – кивнул шеф. – Я тоже, знаете ли, в самом начале своей карьеры драил полы и пылесосил ковролин...

– Так, может, вы и сейчас попробуете? – без тени иронии предложил я и пододвинул к шефу ручку аппарата.

Рассмеявшись, он принялся за дело.

– Простите... – продолжая возить щеткой по ковру, сказал Браун, – Рекомендация Крауса была блестящей, но я ему не поверил.

И тут в зал заглянула госпожа Гаус. Увидев шефа с пылесосом, женщина оторопела: на ее лице порозовела вся «французская штукатурка».

– Идите сюда, – подозвал Браун секретаршу. – Убирать в конторе сегодня будет некому. Этим займетесь вы! Приступайте к делу...

 

КАПКАН ГОСПОЖИ ФРИКЕ

 

– Госпожа Фрике приглашает нас завтра вечером в гости, – сообщила мне жена и вздохнула.

– Прекрасно! – улыбнулся я. – Она, наверное, решила объявить перемирие.

– Тут какой-то подвох, – продолжала Светлана. – Я чувствую, тут подвох... Может, откажемся?

– Да ты что! Это же такой случай.

Вам уже приходилось участвовать в настоящих военных действиях? Нет? Тогда вам нас не понять.

У меня дома в кабинете булавкой прикреплена к стенке фотография нашей соседки госпожи Фрике. Вечером, возвращаясь с работы, я захожу в эту комнату и смотрю в ее темные свинячьи глазки. Я любуюсь ею, как любуются посетители зоопарка двухметровой коброй. Я восторгаюсь пропорциями ее зрелого лица, как восторгаются зеваки сантехникой на выставке достижений капиталистического хозяйства. Я посылаю ей мысленные сигналы: «Пожалуйста, дорогая соседка, исчезни, испарись, пропади ты пропадом!» Но не исчезает, не испаряется, а каждый день – до пяти раз (я считал) с настойчивостью достойной более великого применения появляется на пороге нашей квартиры: то мы шумим… то в подвале, где сушится постиранное белье, на пол капнуло… то наш кот посмел пройтись по перилам ее балкона... Любая мелочь становится поводом для нового посещения и скандала. Мы только и делаем, что извиняемся.

В выходные дни уезжаем куда глаза глядят. Ночуем – то у моих родственников, то у родителей Светланы. Если же остаемся дома, то передвигаемся по комнатам тише и незаметнее, чем тараканы, в надежде, что госпожа Фрике не догадается, что мы затаились. Но уже в шесть часов утра она настойчиво и яростно звонит в дверь.

– Я больше не могу! – сказала мне жена. – Давай найдем другое жилье.

Я уже почти согласился на этот отчаянный шаг, так как мы явно и при огромном преимуществе противника проигрывали войну, которую без предупреждения и соблюдения всякого рода международных соглашений объявила нам госпожа Фрике... Да, нам пора было с позором ретироваться, сдать позиции, бежать с театра военных действий, но тут она пригласила нас… в гости.

Неужели лед стал таять? Неужели это... это... чудовище в образе женщины решило стать человеком? Или моя жена права, и это только капкан, который сегодня с ужасным шумом захлопнется, и живыми нас никто и никогда уже не увидит.

Но все-таки мы решили рискнуть. На следующий день, после работы, я отправился в центральную часть города в поисках подходящего подарка для госпожи Фрике. Через час я понял, что ничего путного не сумею купить и прохаживался у двора похоронного бюро, где были выставлены для обозрения помпезные и дорогие надгробные памятники. С каким удовольствием, не считаясь с расходами, купил бы я для нашей соседки такой вот подарок. Я вообразил, как мы с супругой войдем в квартиру этой мымры, а за нами следом четверо дюжих работяг вкатят на тележке гранитное изваяние, как она всплеснет руками, а памятник соскользнет с тачки и насмерть придавит ее...

Неистово запищал клаксон, взвизгнули тормоза. Я каким-то чудом успел отскочить к ограде.

– Ты что, ошалел?! – заорал мне из окна кабины водитель маленького грузовичка. – На тот свет торопишься?

На тот свет я не торопился, а зашел в цветочный магазин и купил большой букет красных роз, который, по моей просьбе, завернули в черную плотную бумагу.

– Что это ты принес? – настороженно спросила жена, когда я заявился домой.

– Цветы!

– А почему в такой бумаге?

– Сюрприз, – ухмыльнулся я. – Если что, я оставлю ей только бумагу, а цветы заберу с собой.

– Разве так можно с женщиной? – покачала головой жена.

Мы тщательно оделись, словно собирались на званый ужин к самой королеве Англии, и потом минут пять топтались у соседского звонка, не решаясь его нажать.

Но вот дверь распахнулась, и нашим взорам предстала госпожа Фрике. У меня отвисла челюсть. Я ожидал, как обычно, увидеть пожилую ведьму в застиранном халате, в котором она всегда появлялась у нашего порога, а увидел даму в красивом вечернем платье и в модельных туфельках на каблучках.

– Вы чудесно выглядите, – заворковала Светлана и закружилась вокруг соседки. Я тоже что-то пробормотал о достоинствах хозяйки, а она повела нас в гостиную, где посредине стоял накрытый стол. Я-то подозревал, что сегодня нас будут потчевать жаренными на прогорклом масле давно просроченными продуктами, но ничего такого на столе не обнаружил. Рядом с белыми тарелками стояли высокие фужеры, в вазе для фруктов красовались желтые апельсины, красные яблоки, спелые гроздья винограда. А по соседству с бутылочкой дорого французского вина расположились блюда с аппетитно нарезанной колбаской, ветчиной, сыром и чем-то еще незнакомым.

Я уже глотал слюну, глядя на все эти изыски, когда госпожа Фрике подвела нас к стене, где в черных, зеленых и красных рамочках висели фотографии.

– Это все ваши родственники? – удивленно спросила Светлана, разглядывая коллекцию любительских снимков.

– Нет, это мои бывшие соседи! – объявила хозяйка. И мне вдруг показалось, что я слышу звуки похоронного марша... Над моей могилой.

– Соседи?!

– Да. Вот это семья Берген, – она показала на фотографию молодой четы в черной рамочке. – Они съехали с квартиры через месяц... Этот вот молодой человек в зеленой рамочке – студент Розман – продержался аж два месяца. А эта пожилая пара – в красном оформлении – оставалась в доме три месяца и три дня...

– Так это у вас такое хобби? – удивленно воскликнул я. – Вы просто обожаете мучить соседей?

– А вот вы, – она вздохнула. – Вы выдержали полгода... И я больше не могу, – госпожа Фрике неожиданно всхлипнула. – Вы выиграли, и я сдаюсь. Да, сдаюсь...

Что тут началось! Моя жена бросилась к хозяйке, обняла ее и даже, кажется, поцеловала в щеку. Я сорвал с букета черную бумагу и преподнес ей розы. Вы себе и представить не можете, как сияла и как резвилась в этот вечер эта старая калоша (тьфу, кто старое помянет!), эта обаятельная одинокая женщина.

Теперь я, возвратившись с работы домой, захожу в свой кабинет, смотрю на портрет госпожи Фрике и иногда с грустью вспоминаю о времени, когда еще полыхала война.

 

РОЯЛЬ

 

Когда мне жена Светлана объявила, что нашла для нас подходящую квартиру и мы через три недели переезжаем, я обрадовался и бросился обзванивать родственников и друзей, сообщая им это очень важное известие.

– Давно вам пора переезжать, – прогудел в трубку дядя Эрик. – Вы все-таки наша гордость, интеллигенция... Вам, так сказать, и дорога прямая в этот самый... в рай... На новоселье позовете?.. Я вам не чужой. Есть тяжелые вещи? Старинный рояль? Помочь? Помочь не могу, занят. А вы не тушуйтесь, наймите рабочих.

После двух часов разговоров нам сразу вызвалась помочь только тетя Марта, которой недавно перевалило за сотню.

– Приеду, обязательно, милочек, приеду, – прокряхтела она мне в ухо. – Найму такси и примчусь...

Я и Светлана, подсчитав домашнюю казну, смогли нанять только одного рабочего. Рояль мы потащили с ним вниз вдвоем. На пятой ступеньке мой помощник вдруг споткнулся, тяжелый инструмент выскользнул из рук и, музыкально погромыхивая, покатился по лестнице. Он выбил оконную раму и чуть было не придавил тетю Марту, которая ковыляла нам на помощь.

Светлана рыдала. Тетя Марта потирала ушибленный бок. Рабочий разводил руками.

Я думал о том, кто будет платить за окно. Соседи решили, что случилось небольшое землетрясение, и все дружно высыпали на улицу. Кто-то расторопный позвонил в пожарную охрану, и через пять минут с мигалками и сиренами к дому примчались две машины с дюжиной мужиков в касках.

– Где горит?! – рявкнул усатый пожарный, разматывая шланг.

– Не знаю, – помахал я ему рукой. – Может, в соседнем подъезде.

Тут как нарочно рабочий решил прикурить. Пожарный, заметив огонек, направил мощную струю в выбитое окно. К слезам Светланы добавился огромный поток воды, который неукротимым водопадом помчался по лестничной площадке. Тетю Марту сбило и вынесло через двери под ноги собравшейся во дворе толпы. Она потом с гордостью вспоминала, как ее бросало из стороны в сторону и тащило вниз. И будет об этом рассказывать еще ближайшую сотню лет. Так что предание о нашем со Светланой переезде долго не сотрется из памяти потомков.

На новоселье друзья и родственники явились без задержки. Дядя Эрик, обнимая меня, разглагольствовал о любви и взаимопомощи. Я открыл бутылку шампанского и, разливая напиток по бокалам, громко объявил:

– Звоните. Если вы соберетесь переезжать, мы вам обязательно поможем...

– Обязательно воспользуемся вашим обещанием! – незамедлительно откликнулся хор гостей.

– Подождите, дайте договорить, – продолжил я. – Мы поможем, если у вас есть рояль...

 

            РОМБ МЕРКЕЛЬ

 

Была суббота – выходной.  Жена Светлана еще нежилась в постели, а я, позавтракав, пошел прогуляться.  Весеннее солнце, выглянув из-за мрачных, скучающих туч, окрасило окрестности в золотистый цвет. Я помахал светилу рукой, приветствуя его решимость порадовать гуляющих возле рощи людей и тут встретился взглядом с одним знакомым – Томасом Ротом. Он прогуливался не один, а в компании. Раньше его сопровождали две собаки  –  спесивый бульдог и пухлый лабрадор.  Теперь он шествовал в сопровождении трех молодых мужчин, которые, судя по их внешности, прибыли в Германию с Ближнего Востока.

–  Добрый день, – радостно воскликнул знакомый и быстрыми шагами подошел ко мне.

Я пожал его теплую руку.

– Познакомься, это беженцы, – продолжая сиять, сообщил он мне.

Не прошло и одной минуты, как я узнал, что одного беженца – бородатого и с угрюмым взглядом –  зовут Мухаммед, второго – чернокожего и лопоухого –   Коко, третьего – с пухлыми щеками и шрамом на шее – Салам.

– Они не говорят на немецком, – чуть погрустнев, закончил Томас.  – Но мы их научим.  Да, непременно научим.

Тут он непринужденно соединил пальцы рук у живота в знакомый всей Европе и другим континентам нашей маленькой планеты (а, возможно, даже марсианам)  ромбик канцлера.

–  Меркель  кебир*! –  вдруг, как по команде,  воскликнули трое беженцев.

 – Слышали?  –  продолжил Рот. –   Эти люди наше будущее. Мы приняли их у себя, а они позаботятся о нас.  Наш пенсионный фонд в опасности. Мухаммед пойдет работать и тогда...

Рот опять сложил пальцы рук в знаменитый ромбик канцлера. 

–  Меркель кебир! –   самозабвенно и  хором провозгласили его спутники.

–  ... Я буду спокоен за мою пенсию. Коко выучится на санитара. Это он, да, я уверен это он позаботится обо мне, если я окажусь в доме для престарелых...

–  Меркель кебир! 

–  А чем будет заниматься Салам? –  поинтересовался  я.

 – Я пока не решил... Он святой человек. Каждый день  молится о здоровье нашей Ангелы. Вероятно, он станет муллой...

Рот привычно  сложил пальцы ромбиком.

–  Аллах акбар!   – на этот раз неожиданно, но также самозабвенно заорали его новые друзья.

Томас с недоумением посмотрел на спутников, но тут же улыбнувшись, произнес:

–  Они скоро станут немцами. Заведут, как я, собак... И мы заживем чудесно и счастливо.

Я пожал плечами и посмотрел в сторону семьи, что проходила мимо нас: двое светловолосых  малышей держались за руку отца, мать катила перед собой коляску.

–  А где ваши собаки?  –  решил спросить я.

–  Пока  у жены.  Мы не живем вместе, но у нас прекрасные отношения. Завтра она будет гулять с беженцами, а я присоединюсь к моим песикам...

Рот и его новые друзья продолжили свой путь.

Я какое-то время оставался стоять на месте, задумчиво смотрел им вслед.  Они не прошли и пяти шагов, как Томас встретил еще какого-то знакомого, и снова окрестности огласил  ликующий возглас:

 – Меркель кебир!  

 

*Кебир (араб.)   - велик (великий) 

 

 

ШЛЯПНЫЙ ЮБИЛЕЙ

 

У расписанной красными тюльпанами стойки в цветочном магазине Гамбурга скучала молодая и обаятельная продавщица, разглядывая через окно идущих по тротуару прохожих. Но вот звякнул колокольчик над стеклянной дверью, и в магазин зашел высокий лет сорока брюнет. Потрепанная велюровая шляпа, сдвинутая на затылок, плохо скрывала его темные с проседью волосы. Остановившись у полок, он стал внимательно разглядывать торчащие из многочисленных вазочек и горшочков живые благоухающие растения.

– Вам нужен подарок? – улыбнулась продавщица.

– У нас юбилей, – буркнул клиент.

– Какой?

– Трофейный…

– А разве такие бывают? – удивилась девушка.

– Моей шляпе сегодня исполнилось десять лет, – весьма серьезно сообщил мужчина и стащил убор с головы. – Она бесплатная... хе-хе... так сказать, трофейная – из Красного Креста.

– Шляпный юбилей!.. И как вы его будете отмечать?

– Пока не знаю, – задумался посетитель. – Но она, моя умница, его заслужила. Если бы не этот простой предмет, то я бы никогда не познакомился со своей женой... Как-то я вышел на улицу, а тут ветер... Шляпа покатилась по тротуару, я – за ней, но одна красивая особа подхватила и вернула ее мне... Это и была моя Берта.

Он ласково погладил засаленные края головного убора.

– Так ваша шляпа, я понимаю, только повод, – обрадовалась флористка. А на самом деле вы, конечно же, хотите поздравить жену!

– До жены дело тоже дойдет. Но сначала надо отметить, что все дело в шляпе! Понимаете? В шляпе, а не в жене или во мне.

– Ну, тогда купите своей шляпе один цветок, – предложила продавщица, – если вы уж так хотите ее поздравить.

– Я так и подумал. Куплю один цветок. Но дело в том, что и надо вроде бы ее поздравить, но она-то трофейная... бесплатная, сама денег не стоит и тратиться на нее нет смысла...

– Тогда ничего ей не покупайте. Не тратьтесь на свой головной убор.

– А как же Берта?! – нахмурился посетитель. – Ее ведь надо тоже поздравить.

– Так купите ей букет! – начиная уже сердиться, воскликнула обескураженная девушка. – Жена же, в конце концов, важнее замызганной шляпы.

– Не скажите. – Без этой шляпы я бы с Бертой никогда не познакомился. Начинать надо с этого предмета...

– Хорошо, я помогу! – девушка решительно приблизилась к одной из вазочек. – Я подарю вашей любимой шляпе одну розочку. А жене вы купите большой букет.

– Прекрасная идея! – расцвел посетитель, забрал розочку и двинулся к выходу.

– А букет для жены?! – возмущенно крикнула ему вслед продавщица.

– Зачем Берте букет? – уже в дверях пожал плечами брюнет. – У меня есть для нее один трофейный цветок. Золотая все-таки у меня шляпа... Уже десятый раз я отмечаю ее юбилей.

 

ВСЕ ЛЯГУШАТНИКИ

 

У кассы в книжном магазине сидела полная, розовощекая продавщица Нора Пфайфер и от нечего делать пилочкой подправляла ярко накрашенные ноготки. В окна, освящая полки с новыми книгами, где по соседству с Гёте и Ницше переливались яркими переплетами гораздо менее яркие в изложении мемуары современных гениев пера, заглядывало скучающее солнце. Ритмично двигалась пилочка, девушка позевывала и думала, что нет, наверное, на белом свете ничего тоскливее работы в отделе научной и политической литературы. Но вот наконец-то у полок с книгами появился первый покупатель. Пестрая кепка венчала круглую голову, багровое лицо вполне гармонировало с клетчатой рубашкой, потертый портфель не гармонировал ни с чем.

– У вас есть Ломоносов? – услышала Нора над своей головой басовитый, с сильным акцентом голос.

– Ломоносов? – девушка наморщила лобик. – У нас продавец с такой фамилией не работает.

– Да он не продавец, он ученный. Великий, к вашему сведению, русский ученный. Так у вас есть Ломоносов или нет?

– Я сейчас посмотрю в каталогах, – девушка бросила пилочку на стол и включила компьютер. – Как вы говорите зовут ученого?

– Ло-мо-но-сов, – по слогам произнес мужчина. Жил он и работал давно, и дело это было после Петра Великого. О Петре вы, наверное, слышали.

– Святой Петр! О да, конечно, – пробормотала Нора. – Я слышала о Петре, я католичка.

– Да не Святой, а Великий. Да ладно, какая разница. Ты мне вот что, красавица, найди Ломоносова. А то тут у нас с соседом, местным немцем, спор вышел на тему, кто первым открыл закон сохранения материи.* О таком законе слыхала?

– Ткань надо не сохранять, а хранить, – наставительно заявила Пфайфер. – Но если чересчур долго хранишь, то моль может съесть...

– Ну, закон, допустим, моль не сожрет. Ткань может и сожрать...

– Так что, Ломоносов открыл новые виды ткани?

– Не знаю про ткани... А вот один закон он точно открыл и всем болтунам нос утер. А Михаэль, мой сосед, со мной спорит, что первым был в этом деле какой-то лягушатник из Франции – Лавуазье, кажись, его фамилия.

– А вы что имеете против лягушек? – Нора оторвалась от экрана монитора и сердито посмотрела на покупателя. – Я состою в обществе охраны природы. Так вы, значит, против нас и лягушек!

– Зачем же? Я природе не враг. Я только против Лавуазье и Михаэля.

– А ваш Михаэль, наверное, тоже любит лягушек?

– Да нет же, он немец. Я сроду не видел, чтобы он лягушек ел.

– А вы едите?! – Нора вытаращила глаза и поднесла руку ко рту. – Ой, меня сейчас стошнит... Уходите, пожалуйста... Уходите... Ваш Ломоносов, наверное, тоже ел лягушек. Святой Петр, помоги мне!

Человек с портфелем вышел из магазина и с досадой взмахнул рукой:

– Ох, чую, что все местные немцы за Лавуазье... Все лягушатники.

 

*Материя: латинское написание – Materie; немецкое – Stoff

 

О ПОЛЬЗЕ БЛАГОРОДСТВА

 

В приемной врача-терапевта у стойки, за которой сидела сердитая, с холодными, словно замороженными до голубоватых льдинок глазами, медсестра, стояли три человека. Двое последних нетерпеливо переминались с ноги на ногу, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень недовольства. Пожилая российская немка Нина пристроилась в конец очереди, сняла с головы вишневого цвета косынку, пригладила жесткие волосы и прислушалась к разговору, который вел с медсестрой покашливающий в платок старик.

– Я далеко живу... – говорил он. – Забыл деньги, но я их вам обязательно принесу. Мне нужно к врачу.

– Я вполне вас понимаю, – опустив взгляд, монотонно отвечала сестра милосердия, – но ничем не могу помочь. Я уже четвертый раз повторяю, что не я ввела эти правила: уплатите десять евро, заполните формуляр как наш новый пациент, и врач обязательно вас примет.

– Хорошо, – тяжело вздохнул старик, – я пойду домой за деньгами.

– Уважаемый, подождите, – остановила его Нина. – Я вам займу десять евро. – Она вытащила из кармана розоватой кофточки кошелек, достала купюру и протянула старику.

– Есть еще на свете добрые люди, – старик одарил Нину благодарной улыбкой. – Спасибо вам, спасибо. Я обязательно отдам. Запишите мой адрес, а я запишу ваш. У вас есть бумага?.. Нет?.. Госпожа, – обратился он к медсестре. – Дайте, пожалуйста, листочек бумаги.

– У меня нет лишней бумаги, – фыркнула та. – Не мешайте работать. Это невыносимо!

– Ну что вы к ней пристали? – вмешался в разговор стоявший позади старика мужчина с багровым лицом. – Отойдите. Ну, нигде нет порядка!

– Вот именно! – подтвердила медсестра. – Я обязана соблюдать инструкцию. И стыдно должно быть тем, кто мне мешает ее соблюдать.

– Здесь лечебное учреждение, а не цирк, – забормотала третья в очереди женщина в серой куртке со спадающими на лоб светлыми прядями. – Господа, мы теряем драгоценное время…

– А что, собственно, произошло? – удивилась Нина. – Я хотела всего лишь помочь...

– Господа, я до глубины души возмущен. Эта особа не понимает! Вы видите, она не понимает... У меня – больное сердце. Я нуждаюсь в покое! А тут такое!

– Да, господа! – поднялась с места медсестра. Ее замороженные глаза растаяли и засверкали праведным гневом – Возмутительно! У нас тут не банк и не адвокатская контора. Прошу, – обратилась она к Нине и старику, – отойдите в сторону и там решайте ваши денежные вопросы.

– Что происходит? – в приемной появился врач – плечистый мужчина средних лет. – Что за шум?

– Ничего особенного, – сразу преобразившись, почти ласково, сообщила медсестра. – У господина Вернера не оказалось при себе денег, а та дама в розовой кофточке решила ему помочь.

– Похвально... А кто шумел?

– Наверное, я, – расплылся в улыбке мужчина с багровым лицом. – У меня чересчур громкий голос...

– Хорошо, продолжайте работу, – кивнул врач своей служащей и удалился.

– Господин Вернер! – обратилась к старику медсестра, – у вас теперь есть деньги, платите...

– Эту купюру я не отдам, – неожиданно заявил старик. – Я сохраню ее в память об одном благородном поступке...

– Что?! – воскликнула медсестра и забыла закрыть рот.

– Я займу вам еще десять, – торопливо сказала Нина Вернеру и потянулась к кошельку.

– От души спасибо! – проговорил старик и повернулся к стойке. – Я должен написать расписку. Не найдется ли у вас чистого листочка?..

– У меня нет лишней бумаги... – едва сдерживаясь, чтобы не перейти на крик, прошипела женщина и вскочила со стула. Мужчина с багровым лицом схватился за сердце, особа в курточке истерично захохотала, Нина недоуменно покачивала головой, а старик, покашливая, сжимал в руке две десятки…

…В окно приемной заглядывало осеннее солнце, но у него тоже не было лишней бумаги.