ДВАДЦАТЫЙ ВЕК
Словно Вий не подымет век,
А подымет – так хрена с перцем!
Притаился двадцатый век
Во шкафу за стеклянной дверцей...
Там на полках стоит рядком,
То, что пело, рыдало, выло...
Обернулось потом грехом,
Злое зелье вгоняло в жилу!
Это кладбище или жись, -
Переплёты знакомых книжиц?
Отвяжись, мой век, отвяжись!
От залётов твоих не выжить...
А была ли в нём благодать?
Да, была и отнюдь не с краю...
Стану строфы перебирать –
Будто снова брожу по раю...
Так каким ты, Двадцатый, был?
Что содеяли человеки?
Притаился, глотаешь пыль,
Приспустил свои шторы-веки...
Ну, а Божий нагрянет Суд,
Так восстав от земли и тлена,
Твои пасынки вознесут
Эти строфы, склоняя колена.
***
Любите, любите друг друга,
Пока человечек живой.
И после – за гранью, за кругом,
За самой судьбой ножевой…
Любите, когда безответно,
Когда невозможно, когда…
Негаданно и неприметно…
Приходит на сердце беда…
Над бездною вдруг заторопит,
Скует неуёмную кровь…
Да кто же заступит, растопит,
Оттает… Да только любовь
ДОННА АННА
Вот проносятся рой за роем…
Почему же вдруг: «Без героя» -
Зашифровано так да сяк…
Что Психея, что дом Фонтанный?
Что Кассандра – фата-моргана…
Да какой-то верстой босяк…
Не могу оторвать я взгляда,
Все читаю – Прости, не надо! –
Все читаю – в который раз!
В этом городе жил я тоже,
Где остался почти без кожи,
Где прозрел – и почти без глаз…
От полёта его, от света,
От того, что всё видел где-то…
Но стерпи ещё – не смотри…
Этот город сперва снаружи –
Ободрал наши плечи, души…
И гортанью прошел снутри.
Эти плиты и парапеты
Кровью политы и воспеты,
Зарифмованы – на износ…
Гулким эхом полдневной пушки,
Строчкой пушкинской в час пирушки,
Где поручик Киже и Нос…
А потом, где на Черной речке
Где за строчкою - точки. Свечки
По Конюшенной понесут…
И уж пишет «На смерть поэта»,
А другой написал «Про это»,
Ну а третий – тут принял Суд…
Двойником моим – Достоевский
Зарифмованный с Невским. Не с кем
Маяковскому… С кем-то Блок…
Все торопятся в Дом Фонтанный
На свидание с донной Анной,
Потому что назначен срок!
На гербе их приметит Лёва,
Только старшего Гумилёва
Проступают следы в саду.
Он проходит сквозь стены, шторы
И бернгардовским командором
Появляется на балу…
Но тебе ли теперь до танца,
До гаданий, до реверанса,
Так зачем же который век
Собираешь всех в Белом зале,
Ни у стен Крестов, на вокзале,
В поездах – под пенье калек?..
И пиитов и не пиитов
И под плитами… так зарытых…
Призываешь в такой разор…
Когда враг окружает город,
Когда ворог, а пуще – Голод…
И полночный ведёшь дозор?
Вон, коней потащили с моста,
Вон, на взморье забытый остров,
Где могилы – не скажем чьи.
Вот, дрожит от бомбежки рама,
Вот, под бомбами – чудом! – мама. –
По брусчатке бегут ручьи…
Почему же война не сгложет
Эту девочку, чтобы тоже
Я, родившись, пришёл на зов?
Но Фонтанного дома стены
Где не с теми – давно не с теми
Бродят тени людей и слов…
Бродят вечным своим дозором,
Над разором и над позором
Каждой строчкой, что щит и меч.
Я приеду к вам в Комарово,
Отстоявшей русское слово,
Отстоявшей русскую речь…
Мне с гостями совсем не тесно…
Здесь под соснами – это место,
Где Господь припособил лечь.
По дороге – куда не скажем –
В этих сумерках разнаряжен
Загулявший Двадцатый Век
С донной Анной своей под ручку
Дальше, дальше – так будет лучше, -
Это времени вечный бег.
Ну, а я в двадцать первом буду
И сирени не позабуду –
Принесу и ещё не раз…
В Комарово и в Дом у моста,
И на взморье, где малый остров,
Где «печален его рассказ…»
***
Я помню этот холм. И я стою
Средь земляники, клевера, ромашек…
Они – по пояс. Мне лет пять иль шесть.
Я – маленький, - стою перед великим, -
И вижу в пенье пчёл, шмелей и птиц
Весь этот холм, как храм, покрытый небом,
Где сотни колокольчиков звенят,
Где вознеслись шатры могучих елей
И где ветра на клиросах поют,
Сложившие ещё до человека,
Какую-то чудную литургию…
А в небе над шатрами – журавли –
Паломники, спешат в Святую землю,
Стихиры сочиняя по пути...
А по ночам приходит он в движенье –
Небесный купол. Чудные созвездья
Вращаются по кругу и поют
Другую песню. И приходит утро…
Я помню этот холм и этот храм,
Построенный до моего рожденья
И до грехопаденья моего…
Я помню всё, в цветах по пояс стоя,
В гуденье пчел, шмелей, в порханье птиц,
Средь земляники, клевера, ромашек –
Я помню этот холм. И я стою,
Склонив седую голову на травы,
Спустя полвека… Ну, а он – всё тот же,
Как до меня и после, и – вовек…
И я прошу - и верю в всепрощение! –
Того, Кто у Истока. Я стою
Средь этих трав, цветов, опавших листьев,
Спешащих на работу муравьев…
В них растворяясь, созидаясь частью
Всеобщей литургии Бытия…
ПАСХА
Мир-труд-май… Христос воскресе!
Как же, как же хорошо
Было при Ка-пэ-эс-эсе,
А теперь-то, братцы, шо?
Май пришёл. С трудом напряжно…
Мир на ниточке висит…
Вон, с иконочкой бумажной
Возле храма инвалид.
Нам, мятущимся над бездной,
Словно злато сыплет Крез, -
Одаряет безвозмездно:
«Не горюй, Христос воскрес!»
ПОСЛЕДНИЙ ЛИСТОК
Поздняя осень. Последний листочек
Вдаль уплывает течением строчек.
Воет протяжно осипший Борей:
– Ну, уплываешь? Плыви же скорей!
Спят мураши в муравейнике. Гуси
Месяц уж как протрубили над Русью.
Дождик косой набегает без правил…
Месяц уж как я стихи вам отправил.
Поздние строки чисты и ранимы…
Скоро укроет леса и равнины
Снег долгожданный. Как табула раса…
И гололёдом покроется трасса.
СТАРЫЕ ФОТОГРАФИИ
Мне будут, наверное, снится,
Когда призовёт меня Бог,
Не тусклая эта больница
И даже не эти страницы…
А лица, чудесные лица
На фото минувших эпох.
Старинные ветхие снимки
Военной и после – поры…
Вот бабушка в светлой косынке
И дед, не седой до поры…
И он же с друзьями в обнимку
На первой ещё на войне…
И я прикасаюся к снимку,
И что-то всплывает во мне…
Забытые фотопластинки,
Где уни- а где фото-бром:
При лампе сидят керосинке,
С гармошкою, возле осинки
И нас поминают добром…
А это… А это?.. А это!.. –
Проходят в неведомый край
И вся проплывает планета,
Как фреска, где Шествие в рай.
Где золотом тонким – ассистом –
«Оживки». Поверх – киноварь
И осень окладом Российским,
Объемлющим всякую тварь.
Плывут и колеблются блики.
И пращуров вижу своих –
Не снимки уже, и не лики,
Не те журавлиные клики,
А вечно воскресших, живых!
***
Я слушать музыку пришёл -
В лесу, на переломе марта.
Под птичий щебет, свист и шёлк,
Как будто это всё про завтра.
Звучал тревожно обертон
Какой-то потаённой птахи
И лес шумел-вздыхал о том,
И колыхались между крон
Глухие сполохи и страхи…
А выше – ворон, как во сне,
Кружил, бросая тень на лица...
Но свой акафист по весне
Служили ангелы и птицы…
***
Сколько было сражений –
Ничего не изменим.
«Я убит подо Ржевом»,
Ну а я – под Ирпенем.
Для кого эти ахи,
Про кого эта убыль?
Это я – с Волновахи,
Это я – Мариуполь…
Перед нами нацисты
Или всё-таки братья?..
- Дай, мамаша, напиться
Перед новою ратью.
Что бы братство вернулось,
Как в былую эпоху...
Чтобы дети вдоль улиц,
А не танковый грохот...
***
Несётся новость – бред за бредом…
Да так, что пикнуть не моги!
Мы даже радуемся бедам –
Не сами, то хотя б враги
Заставят к прошлому вернуться,
Сплотить порушенную Русь…
Да как бы тут не навернуться –
А вдруг к развалинам вернусь!
Мы просто не имеем права
Утратить Божескую нить
И то, что слева, то, что справа
По суете переменить…