Кот просочился в спальню через узкую щелку неприкрытой двери. Вслед за ним дверь плавно открылась. Кот неторопливо подошел к моей кровати и, присмотревшись, грациозно запрыгнул на одеяло. Пробравшись к моему носу, улегся и замурчал. Оранжевым апельсином посреди морозного января прикинулось в моем окне огненное солнце. Холодные тапки приняли мои тепленькие со сна ступни. И я вспомнил, как полвека тому назад в пионерском лагере мы по вечерам мыли ноги ледяной водой под многочисленными кранами над большим длинным металлическим корытом зеленого цвета. Закалка организма не щадила ни пионеров, ни октябрят. Кот теплой пушистостью терся о ноги, выпрашивая завтрак. Неужели он думает, что я могу его не накормить? Хотя… В глазах котов мы, люди, не особо то положительные существа. Апельсин пах божественно, разрезанный на две половинки так он готовился стать соком. И, учитывая отсутствие хлеба для тостов в холодильнике, моим единственным блюдом на завтрак. Кофе выпью на работе, решил я и, быстро одевшись, вышел к апельсиновому солнцу. Едва упав на сиденье служебного автомобиля, за рулем которого сидела вечно опаздывающая Марфа и моя секретарша одновременно, оживился мой смартфон. Все по спирали. Выборы начались, хотя до дня голосования еще целых девять месяцев. За такой срок мы успеваем пройти сложный путь развития от зачатия до рождения. Как показала жизнь после рождения, избирательный процесс не менее сложный путь. Победит тот, кто подготовлен. Дилетанты в поле не воины. Даже с баблом. Даже с большим баблом. Марфа была хороша уже тем, что молчала. Молчала до тех пор, пока не спросят. Это мне позволяло думать и работать в ее присутствии. Хотя, думать – это и есть моя работа. Чтобы мои дорогостоящие клиенты не оказались дилетантами в обозначенный день и час. Умение думать и позволило мне иметь возможность выбирать клиентов. Отказывать трудно. Но в этом процессе выбора есть одно большое «но»: лучше вовремя и твердо отказать, чем потом тебя будет искать родня. А найдя, плакать над бренностью бытия. Причем твоего бытия. Отказ это своего рода индульгенция. Хотя не факт. Ну да Бог с ними, с мыслями этими черными на заре апельсинового утра. Марфа вешая шубку в шкаф, кричит мне в спину:
- Кофе?
Я поворачиваюсь, указываю на нее пальцем и говорю:
- Ты не добавила «Босс», милая.
Марфа тяжело вздыхает и идет к кофеварке. Я, войдя в свой кабинет, не закрываю дверь намеренно. Люблю аромат свежемолотого и свежесваренного кофе. Равно как аромат разрезаемого по утрам апельсина. Пытаюсь вспомнить, оставил ли я дома дверь ванной приоткрытой. Если нет, то кот нагадит в коридоре. Хотя, какая разница теперь. Зачем вспоминать о том, чего нельзя исправить.
Марфа заносит две чашки кофе, садиться напротив меня и открывает свой ежедневник. Я смотрю в ее ежедневник и диктую как механическая кукла:
- Экзит пулы. Встреча с главой района. Прайсы и образцы бумаги из типографий.
Здесь я становлюсь человеком и напоминаю Марфе:
- И не забудь, все типографии должны быть далеко, в других регионах. Никаких левых заказов у местных с липовыми документами из дальних. Ты поняла?
Марфа кивает головой.
- Это важно, - заключаю я и отхлебываю кофе из микро чашки. Эти чашко-наперстки Марфа привезла из Стамбула. Равно как и кофе. И теперь свято придерживается традиций турецкого кофепития. Она вообще странная девушка. Все девушки, которых я знал до нее, любили латте или капучино. И все те девушки не умели молчать. Во всяком случае тогда, когда я думаю. Это отодвигало их на задний план Марфы.
Газеты пестрели заголовками про «черный пиар». До чего же эти журналюги огульные дураки. Мелкие любители денег, мнящие из себя вседержателей власти, забывшие, что их власть четвертая по счету. Ладно, пусть еще недельку порадуются денежным знакам, похожим на крохи для голубей. Через неделю надо взяться за прессу всерьез. Последняя фраза означает финансовые вложения. Но, увы, не только. Если бы это было столь примитивно, не о чем было бы и думать. Раздавай бабло направо и налево, словно сеятель нового урожая. Я не люблю когда все просто. Я люблю, когда все эффектно. И это работает.
Марфа спрашивает меня по селектору:
- Нам нужна реклама в газете «Голос народа»?
- Нужна, - отвечаю я, - зови этого рекламщика ко мне на двенадцать.
Реклама в их вшивой желтой газетенке мне и на дух не нужна. Но я хочу купить эту газетенку на ближайшие девять месяцев вместе со всеми ее писательскими потрохами. И кардинально сменить тему черных пиарщиков на тему прекрасных людей, дарящих обществу возможность жить в новых и современных условиях. О современных богах, пекущихся о благополучии каждого человека в этом темном кошмарном мире. И один из этих богов мой клиент, конечно же. Он платит за все. И за желтую прессу, и за ее потроха. Я у него для того, чтобы не тратить бабло понапрасну. Только в цель. Тем и живу.
После обеда иду в супермаркет. Покупаю сетку апельсин и возвращаюсь в офис. Марфа моет апельсины и кладет их в большую вазу из стекла и металла. Хай-тек стиль для стильных. Я стильный. У меня везде хай-тек. И в голове тоже. Никаких излишеств. Апельсины на металле смотрятся очень стильно. И эротично. Не замечали? Проверьте.
Марфа везет меня в аэропорт. Отдаю ей ключи. Объясняю в сотый раз про кота. Она знает, но слушает. Не в первый раз. Тем и хороша Марфа: знает, но слушает. В самолете разноликие пассажиры. Катарские авиалинии летают по всему миру и в сам Катар летает весь мир. Мир летает в безбедный мир. Я люблю перед решающей схваткой провести три дня в уединении там, где светло, тепло и вкусная еда. Там, где зреют апельсины и варят кофе. «Голос народа» неустанно теперь крапал статьи о безбедном будущем по моему плану, и я могу три дня смотреть на бедуинов в дорогих ресторанах. Да, и наконец-то купить запонки к новому костюму. Эти ониксовые квадраты в золоченой оправе истинно драгоценными продают только в местных торговых центрах. Выйдя на трап, надеваю солнцезащитные очки, словно опускаю штору, отделяющую от быта и суеты. Здесь даже бабло ощущается по - другому. Оно перетекает из кармана в карман, с кредитки на кредитку не торопясь, тягуче, словно знойный полдень. Там, за шторой, бабло крутиться вихрем, перекачевывая тяжелыми пачками из кабинета в кабинет. И эта круговерть никому не доставляет истинного наслаждения, а только порождает неутолимую алчность. Круговорот бабла в природе… Теперь уже под знойным апельсином солнца. Катар – ты мир! Беру напрокат машину с открытым верхом и прямиком в отель под кондиционер и душ. Стакан апельсинового сока в лаундж-баре и чашка крепкого кофе в казино при отеле. Поднял две тонны баксов. Ухожу. В выигрыше всегда тот, кто умеет вовремя уйти. Или вовремя дать отказ. В отличии от традиционных тайландских радостей здесь нет девок на улицах и в ресторанах. Нет их и в казино. Здесь все пороки под паранджой. Хочешь, снимаешь паранджу. А не хочешь. Тогда не хочешь. И ты свободен в этом выборе. Возвращение было долгим. Самолет задержали из-за плохих погодных условий в аэропорту назначения. Потом долго болтало в небе. Потом не давали посадку и самолет нарезал круги над сияющим ночными огнями городом. Виски на борту успокоил нервы. Марфа уже ждала его в аэропорту.
- Привет.
- У твоего кота понос.
- Огорошила. Чем кормила?
- Его едой из холодильника.
- Ветеринара звала?
- Ты не оставил его телефон.
Я повздыхал. Марфа, не обращая внимания на мое недовольство, сосредоточенно лавировала среди автомобилей стоящих в вечных пробках миллионного города. Переполненного кредитными автомобилями, их нищими владельцами-должниками, жирующими на бедности народа банками и крутящимся над всем этим скотством, вихрем бабла.
С утра приехал ветеринар и решил все проблемы кота. Кот спал. Я погладил его за ушами и вышел за дверь.
Марфа привезла меня на избирательный участок в ближайшей школе. В этой школе я не учился. Я пришел голосовать в день предварительного голосования названным непонятным словом на английский манер. Да, я говорю о процедуре праймериз. Странной, непонятной и даже пугающей россиян именно этой своей непонятностью. Все просто: праймериз позволяет партиям отбирать своих кандидатов на предстоящие выборы, выстраивая их в очередь за депутатским мандатом. И место в этой очереди зависит от количества голосов избирателей, отданных за кандидатов на этом предварительном голосовании. Сиквестированные выборы. Отдельно взятой партии. В спортивном зале стоят столы, за которыми сидят тетеньки в очках с огромными тетрадями испещренными фамилиями и адресами жителей окрестных домов. На стульях в конце зала кучка наблюдателей, напоминающая собрание в ЖЭКе. У урны для голосования женщина просовывает стопку бюллетеней в отверстие этой урны. Я вежливо покашливаю. Женщина отпрыгивает от урны и начинает читать информацию на стенде. Раздается окрик:
- Гражданин! Вы по какому адресу проживаете?
Я поворачиваюсь на голос и спрашиваю у его обладательницы, сидящей за столом:
- Мне показалось или та дама сейчас делала вброс?
- Вам показалось, - на лице ответчицы не дрогнул ни один мускул.
Я сел на стул подле нее и протянул паспорт. И тут женщина дала слабинку. Она заискивающе, с нарочитой шутливостью заговорила:
- А что вы так рано? Не спится? В Вашем возрасте это нормально! Любовь кружит всюду! – женщина хохотнула своим словам и стала искать мою фамилию в своем огромном журнале. Я расписался за выданный мне бюллетень и отправился прямиков к избирательной урне. Вновь услышал голос за спиной:
- Мужчина, а в кабинку вы почему не зашли? Надо зайти.
Я почувствовал себя пациентом специализированного медицинского учреждения. Повернулся к столу и спросил:
- Зачем?
- Чтобы поставить галочку у нужной фамилии, - назидательно проговорила хохотушка.
- Так вы уже все проставили, - я махнул рукой на даму у информационного стенда.
- Мужчина, не хулиганте! А то… - хохотушка задохнулась от возмущения.
- А то? – не унимался я, предвкушая череду интересных событий. Фамилии моего клиента в этих бюллетенях не было и мне не за что было биться. Я пришел промониторить. И мониторинг оказался интересным.
Моя собеседница уже пришла в себя и продолжила:
- А не то я вызову полицию!
- Уже боюсь. Пошел в кабину. Хотя нет. Сильно боюсь. Пойду в туалет.
Я двинулся к выходу из спорт зала. И тут мне наперерез из-за стола бросились все четверо женщин с криками:
- Мужчина! Верните бюллетень!
- Я ж за него расписался, - продолжал я стеб.
- Выносить бюллетень из зала суда категорически запрещается! – кричала одна из них.
И тут все притихли после ее слов про зал суда. Но хохотушка пришла ей на подмогу и строго мне говорит, притопнув ногой:
- С избирательного участка бюллетени выносить нельзя!
- Но ведь и кидать их в урну пачками тоже нельзя? – на этих словах я повернулся к группке наблюдателей: - или я ошибаюсь, господа присяжные?
Парень из числа наблюдателей заржал на весь зал:
- Ну ты, мужик, жжешь! Если у тебя баблишко лишнее, поделись. А я тебе протокольчик о нарушении подпишу. Идет?
- Сопляк, как же ты в стране то такой жить дальше будешь? Где баблишко все решает? – не удержался я от воспитательного монолога.
Парень враз озлобился:
- А ты не борзей! Думаешь котлы дорогие и шмотки из дьютика, так можешь и людей обижать?! Мы бедные да гордые!
- То-то ты гордо только что пытался законные действия на баблишко поменять. Иль забыл? – я не удержался и показал ему средний палец в неприличном жесте, потом повернулся и пошел на выход. Все. С меня хватит. На улице вдохнул глубоко морозный воздух. Отпустил Марфу в офис, а сам пошел пешком по заснеженной улице среди смешавшихся в общие дворы старых и новых домов.
На этот звонок телефона я отвечаю всегда и везде, при любых обстоятельствах.
- Да мам. Привет!
- Сынок как дела? Давно не звонишь.
- Прости мам, много дел.
- Тебе пора жениться.
- У меня есть Марфа.
- Марфа годна только в помощницы по хозяйству.
- Она тем и занимается.
- И это правильно. Тебе нужна нормальная женщина, сын.
- Как папа?
- А что папа. Ему то лучше всех нас. – голос в трубке погрустнел.
- Как он себя чувствует?
- Думаю, что отлично.
- Завтра я перечислю взнос за лечебницу. Не волнуйся. Я помню.
- Сынок, я знаю, что ты помнишь. Спасибо тебе. За папу. Как красиво звучит – лечебница… А по существу это, сынок, псих больница.
- Мама, не начинай.
- Нет, сынок. Прости. Целую тебя.
- И я. На следующей неделе приеду.
Когда я вернулся, кот уже проснулся и самозабвенно умывался на моей кровати, поглядывая, как я снимаю ботинки в прихожей. Заваливаюсь на софу с планшетом. Встать и налить в стакан виски лень. Но мыслительный процесс требовал горячительного в качестве подкрепления. Только хозяева котов знают, если ты встаешь налить себе вискарика, то прежде ты должен положить в кошачью тару его еду. И тогда вискарик и ты будете наслаждаться друг другом без кошачьих хождений по тебе с выпущенными когтями. Я так и делаю. Но теперь уже звонок от Марфы прерывает негу творческого бытия.
- Тебе звонил Тузик.
Тузик был бы собакой, если бы не стал бесперебойным поставщиком агитаторов на избирательные компании и их бригадиром. Он был истинным музыкантом человеческих душ. На людских эмоциях он играл как Бог. Звонок Тузика означал только одно: он скомплектовал команду агитаторов для кампании его кандидата. И это хорошая новость.
- Привет ему. Скажи я приеду к нему через час.
- Вам заказать столик в «Щегле»?
- Ты снова забыла добавить слово босс.
- Босс.
- Вот так, детка. Не забывай. Я люблю это слово. Оно меня дисциплинирует. Заказывай.
Дорога в «Щегол» была медленной в извилистой городской пробке. Марфа по обыкновению молчала, сосредоточившись на дороге.
- Ты довольна своей зарплатой?
- Это вы к чему, босс?
- К повышению твоей зарплаты.
- На много, босс?
- На сто баков. Тебя устроит?
- Ес, босс! – рассмеялась Марфа.
Когда она смеется, ее глаза становятся лучистыми. Это видно даже в профиль.
_ Тузик это неподъемная фигура для меня одного, поэтому ужинать будешь с нами.
- Я не наряжена.
Я усмехнулся:
- У нас же деловой ужин. К драным и потертым джинсам Тузика не подойдет ни один более-менее приличный туалет.
Они молча проехали остаток пути. Паркуясь у ресторана, они увидели Тузика, выпрыгивающего из высоченного джипа, изначально предназначенного для техасских рейнджеров. Тузик эксцентричен во всем. И в выборе автомобиля тоже. Он кинулся к выходящей из машины Марфе. Целовал ей руки, крутил и целовал в обе щеки. Марфа визжала и смеялась.
- Тузон, поставь девушку на землю.
Мы обменялись крепким рукопожатием. Я заказал себе и Марфе устриц, Тузик себе - свиную рульку. Тузик не любил морепродукты. Он ел мясо и любил повторять, что он работает с народом и должен знать его интересы изнутри, чтобы вести его к светлому будущему. Тузон был тот еще Моисей. Мы картинно чокались стаканами с апельсиновым соком. Марфа заправски морщилась.
Наутро я вызвал такси и поехал к отцу в лечебницу. Вышел из машины, сжимая в руке пакет с апельсинами. Зазвонил телефон.
- Да, мам!
- Сынок, он умер…
Пакет выпал из моей руки и апельсины яркими желтыми солнцами рассыпались на белом снегу. Я плакал. Не первый раз в жизни. Но первый раз так горько. Я чувствовал себя мальчиком. Несчастным и одиноким. Потом плакала мама и я утешал ее, ощущая себя взрослым и мудрым. Может быть даже мудрее нее, такой маленькой и беззащитной. Потом приехала Марфа и забрала нас домой. Сделала нам по стакану свежевыжатого апельсинного сока. И мы сидели с мамой на софе, пили яркий сок и чувствовали заботу Марфы. Мама благодарно сжала ее руку:
- Спасибо, девочка.
Марфа обняла нас обеих. А из угла на нас удивленно смотрел мой кот.
На следующий день в офисе все крутилось быстрей обычного. Я ускорял необходимые действия окружающего мира перетеканием бабла из кармана в карман, с карты на карту, со счета на счет. Не верьте тому, кто вам скажет, что миром движет любовь. Миром движет бабло. И в этом был свой особый драйв. Тузик зашел ко мне в кабинет, жонглируя яркими апельсинами.
- Не дрейфь, мой друг! Я подарю тебе счастье! – горланил Тузик.
- Не ори. И закрой дверь.
- О, ес, босс! – Тузик плюхнулся в кресло по ту сторону стола.
- Какие новости?
- Агитаторы отработали первую разноску. Люди ропщут. И им нужна мулька. Какая? Не знаю. Это по твоей части.
Я задумался. Наш электорат это жители тихих хрущевских двориков, подкармливающие в повседневной жизни бродячих собак и кошек. Им не хватает добра и теплоты. И о, Эврика! Им не хватает зоопарка!
- Есть! Включай в нашу программу организацию зоопарка! Ни слова против, мой друг! – я и сам сейчас поверил в свою идею, - Ты пошел бы голосовать за кандидата, который хочет в нашем городе создать зоопарк?
Тузик смотрел на меня из подлобья:
- Ты бредишь?
- Не смейся, мой друг! Я сейчас не о ситуации, а о реальном открытии зоопарка. Людям не хватает зоопарка. Настоящего, с животными.
- Марфушечка-душечка! Принеси нам кофею! – завопил Тузик.
Через несколько минут в дверь вошла Марфа. На подносе у нее две чашки с кофе. Тузик одним глотком выпил обе.
- Да. Ты прав. Идея супер. Я пошел. Меня ждут великие дела по воплощению твоих замыслов, босс.
Тузик ушел. Марфа унесла чашки. Я уткнулся в компьютер.
Наутро мне позвонила Марфа. Я самозабвенно чистил зубы.
- Прошу на сегодня отгул, босс.
- Зачем? – растерялся я. Действительно, зачем Марфе отгул. И меня озарила мысль, что я ничего о ней не знаю. Где и с кем она живет. Чем занимается в свободное от работы время. Может быть она замужем? Или у нее есть ребенок?
- По личным обстоятельствам, - добавила Марфа, послушав в трубке тишину.
- Да, - спешно ответил я, спохватившись, - Конечно! Бери!
- Спасибо, босс, - трубка разъединившись, запищала.
В пустом офисе, я первым делом позвонил Тузику.
- Тузон, здорово дружище!
- Привет!
- Не удивись, но у меня вопрос о моей секретарше.
- Про Марфу, - все же удивился в трубке Тузик.
- Да. Что ты про нее знаешь? Где она живет?
- Зачем тебе?
- Ну… Мне стало интересно. Какая у нее жизнь. С кем она живет. Ну, ты понимаешь, дружище?
Тузик заржал в трубке:
- Босс, ну ты очухался! Она живет со мной! И сегодня мы едем в загс с твоей Марфой подавать заявление. Я хочу на ней жениться!
Я втянул шумно воздух.
- Эй! Босс! Где ты там? Свидетелем на нашей свадьбе будешь?
- Не смешно, - только и нашелся я что сказать.
- Все серьезно, дружище! У нас любовь!
Я просто положил трубку. Я не ожидал. Я думал, что женюсь на Марфе. Когда-нибудь потом. А она уже выходит замуж за эксцентричного Тузика. Трубка запищала. Я ответил. В трубке снова был голос Тузика:
- Она долго ждала Босс. Тебя. И я долго ждал ее. Ждал, когда она перестанет ждать тебя. Поэтому соглашайся на свидетеля и не парь ей мозги.
- Я подумаю.
Я думал. Снова зазвонил телефон.
- Да мам. Привет.
- Я думаю, что тебе надо сделать Марфе предложение.
- А как же ее роль в качестве помощницы по хозяйству?
- Не передергивай. Она нужна нам. Женись на ней.
- Ты опоздала. Она уже выходит замуж.
- За кого?! – мама, впрочем, как и я, уверена, что люди вращаются только вокруг нас. Главная для всех это наша орбита. Поэтому мама и удивилась.
- За коллегу.
- Какие коллеги? В офисе только ты и она! – начинала нервничать мама.
- Не всегда, мама. До вечера. Сейчас у меня дела.
Я был свидетелем на свадьбе Марфы и Тузика. Я ездил с ними справлять их свадьбу в столь ненавистный мне Тайланд. Я даже пробыл там неделю. Тузик и Марфа были счастливы. Когда я вернулся, мама, присматривающая в этот раз за моим котом, вместо здравствуйте первым делом сказала:
- Как она могла! Она бросила нас с котом на произвол.
Я смеялся стоя в прихожей.
- Я вернулся, мам. И буду заботиться о вас с котом.
Толстый, в бархатном переплете, на обложке тканный золотом минарет и арабская вязь Корана на журнальном столике в комнате отдыха рядом с душевой кабиной. За толстой добротной дверью из натурального дуба слышны голоса. В этом кабинете голоса затихают поздно. Иногда и рано, утром, на рассвете, когда спорить и пить уже нет мочи. Когда слипаются глаза перед монитором компьютера. Скоро все это останется позади в его такой непростой на самом деле, и такой гладкой и красивой для стороннего наблюдателя жизни. В шкафу напротив журнального столика висят на плечиках форменные костюмы. Полумягкие погоны в форме вытянутого шестиугольника с темно-зеленой окантовкой по краю. Ширина погон в четыре с половиной сантиметра и три золоченные пятиконечные звездочки каждому погруженному указывали на классный чин владельца такого кителя. Именно к нему на встречу шел сегодня я. Репетировал свой отказ.
- Ты погоди. Не гоношись. Пораздумай, - тягуче с прокуренной хрипотцой говорил ему хозяин кабинета, наливая в рюмки коньяку.
- Я не пью, - промямлил я, - на работе.
Хозяин кабинета аж застыл на секунду с бутылкой в руке.
- Как? Ты ж не педик. Пей. Плохого пойла не держу, - и он рассмеялся.
Коньяк пришлось выпить. А затем я быстро уже без запинок построил беседу в отрепетированном русле и передал ему все контакты столичного политтехнолога. Моему визави понравилась моя робость, отрепетированная мною заранее перед зеркалом. И он, похлопывая меня по плечу, когда я уходил, напутствовал:
- Молодец. Стараешься, а выше крыши не прыгаешь. Уважаю.
На мороз я выскочил как из бани. «Пронесло», - облегченно подумал я. Теперь за рулем я ездил сам. Марфа перестала быть своей, в моем понимании. А девушка Тузика мне в конфиденциальных делах ни к чему. Надо найти новую секретаршу. Это была идея заранее обреченная на провал. Лучше Марфы может быть только Марфа.
Утром Марфа по привычке спрашивает про кофе. А я не хочу. И хоть она теперь не забывает добавлять приставку «босс», мне уже от этого не смешно. Зашел в кабинет, закрыл дверь и подал объявление на сайт про поиск секретарши. Может быть, надо было искать помощницу по хозяйству. Потом решу. Видеть Марфу становится все сложнее. И она это понимает. Но виду не подает. Хорохорится. Тузик делает свое дело исправно. Но в «Щегол» мы после свадьбы ни разу не ходили вместе. Третий лишний. И третий это я. Сжимаю в руке рыжий апельсин. Он лопается и сок извергается наружу, как фонтан. Яркий радостный фонтан. Капец бумажкам на столе и моему планшету. Но я улыбаюсь. Выбрасываю апельсин в корзину для бумаг и кричу:
- Марфа! Салфетку! Влажную!
Марфа вбегает в кабинет и удивленно смотрит на меня.
- Извини, стол испачкал.
Она тщательно вытирает стол и планшет. Уносит сушить бумаги со стола. Безмолвная рабыня. А мне нужна девушка с характером. С дурацкими вопросами и с заразительным смехом. И кофейные наперстки надо выбросить. Купить обычные красивые кофейные чашки. Никакого турецкого кофе. Только европейские рецепты. Да. Новый кофе, новая секретарша. Надеюсь, она будет любить апельсины.
Она любила жизнь. Вместе с апельсинами, кружками горячего кофе и его закидонами. Его новая секретарша решала его задачки на раз. Как в выходной день ранней весны, который переполнен мокрым снегом и огромными лужами, выманить население из своих квартир от воскресных пирогов и домашней наливочки? Искусством, идущим в массы. А точнее во дворы многоквартирных домов. Она решила: это должен быть духовой оркестр! Где взять оркестр толком не знала. У него спрашивать не стала. В очередной выходной день отправилась на городской рынок. Там играл оркестр. В ходе опроса оркестрантов, выявила руководителя. Обсудила с ним сумму гонорара, на какой-то точке, очевидно, сошлась потому, как все оркестранты в один миг прекратили играть для горожан, дружно поднялись со своих мест и отправились за ней к машине. В пути я заметил, что один музыкант на костылях, другой с перевязанным глазом и от всех несет перегаром, что невольно захотелось вдохнуть свежего воздуха. Но других вариантов не было, а встреча с жителями должна состоятся. Всю эту гоп-компанию с музыкальными инструментами высадили в означенном дворе. Через два аккорда вальса «Дунайские волны» жители посыпали из подъездов как горошины из стручков. Наш колоритный оркестр имел огромный успех у местного населения. Искусство, привезенное в массы, облагородило образ нашего кандидата. И помогло мне принять решение: испытательный срок моей новой секретарши закончился. Я беру ее на постоянку. Да, и она умела водить машину. И только приставка «босс» осталась в прошлом и исчезла вместе с уходом Марфы. А вместе с этой приставкой исчез и прошлый я.
***
День складывался как у белки в кинотеатре, куда маленькой девочкой ее водили родители. Среди фикусов в фойе, под цветными фото артистов на стенах, стояла большая клетка, а в ней крутящееся кольцо, по которому бесконечно перебирала лапками белка, то ускоряя, то замедляя его круженье.
- Эй, трахтур отодвинь! – неслось в окна. Ремонт дороги затянулся, рабочие с Узбекистана пообвыклись и галдеж под окном стоял как на восточном базаре. Тихо отцветала сирень и все ждали тепла. Но тучи возвращались вновь и вновь, учиняя вальс зонтов на улицах города. Ее виртуальная подруга из Пятигорска перед матчем Россия-Хорватия пообещала вступить в партию. Увы. Ничего не изменилось в ее ленте на фейсбуке, кроме прически. Ну да и выиграли хорваты… Но зато весь мир узнал Колинду. Красивую крепкую славянку с американским образованием и американским оружием. Симпатична она оказалась всем. А особенно господину Макрону. И это тоже заметили все. Тем временем чемпионат шел на убыль, а единый день голосования сентября становился все ближе. И вот все выдохнули. Кто-то сильным перегаром от несбыточных мечт о политическом олимпе. Кто-то утвердительно, зная изначально результат, но все же сомневаясь где-то глубоко внутри себя. Солнце старалось вовсю и бабье лето затянулось, как рыжеволосая роковая красотка тонкой сигаретой в мундштуке, любуясь самой собой. А люди с улыбками вдыхали ароматы осени. Жизнь продолжается. Сегодня она торопилась на примерку свадебного платья. Сдержанное и шикарное, оно стало реальностью ее мечты. Невзирая на его маму и кота. На непонятную парочку Тузика и Марфы. На бесконечное апельсиновое наслаждение. Запищал ее телефон:
- Да, дорогой! Конечно дорогой! Не называть тебя дорогим? Хорошо, дорогой, не буду. Апельсины? Куплю! Все ради тебя, дорогой! У меня на цитрусовые аллергия. Прости. До встречи.