У П О В А Н И Е
Нарисованный на стылой вуали холодный день начала зимы: асфальт распорот ледяными жилками, сквозящие деревья-призраки, скомканные кучки снега на земле. Почти прозрачная худая собака с плоской тряпочкой лежащих на асфальте сосков сидит перед постоянно хлопающей дверью элитной поликлиники. Дрожит, ждет от кого-нибудь помощи. Люди входят и выходят, смотрят на собаку, проходят мимо. Главное – вовремя отвернуться и забыть. У каждого столько проблем, не до собаки! А у собаки глаза – одна большая человеческая боль! Глаза все понимают, но уповают…
Час, два, три... Человек бы не выдержал! Человек побежал бы искать тепло и глоток чего-нибудь горячего. А собака сидит и ждет! Смотрит, смотрит снизу вверх с верой и надеждой на добрых, умных людей, придавленных собственным бытом, словно венцом Творца. Уповает! Как мы уповаем на Бога, выворачивая наизнанку глаза от безысходности. Тоже верим, что Бог нас услышит…
С А М А Я П О С Л Е Д Н Я Я И С Т И Н А
Ослепительно белый мир. На снегу – черное подвижное пятно голубиной стаи, почти круг. Птицы топчутся, толкаются, подбирают кем-то щедро брошенные семечки. Поодаль – черная породистая собака с торчащими ушами-стрелочками и носом, нацеленными в сторону пятна. На шее у нее, словно запятая, болтается бывше-дорогой ошейник из натуральной кожи. Похоже, случайно сложился интересный рисунок: круг и стрелка. Стрелка с запятой.
Чуть ли не Боги стоят рядом, на остановке, наблюдают.
Заметно, что собака хорошо воспитана, она не двигается, лишь голова слегка мотается слева направо, сверху вниз. Собака думает, мучается истинами: не убей, не укради, не возжелай… Но! Животное неделю уже без хозяина, без дома, без сытного куска в пас-с-ти… Шерсть свалялась, бока сомкнулись от голодного спаз-зма… И в душе обида на весь с-сияющий мир! Миг – и в белый мир черным пеплом голубиных перьев летит самая последняя истина. Понятно, зверь! А чего ждать от зверя?!
В Р Е М Я М О Н С Т Р О В
У перекрестка дорог кричала девочка. Я проследила за ее взглядом: через дорогу, со стороны моста, к нам бежала собака с красной мордой. Транспорт носился по центральной магистрали с бешеной скоростью, кто-то тормозил, кто-то сигналил. А собака ни на что не реагировала, ее, почему-то, все время заносило на левый бок. Тогда я больше всего на свете хотела только одного: чтобы собака добежала. Она добежала. Шарахнулась от нас, преодолела еще одну дорогу и стала бегать между подъездами старого кирпичного дома. Мы успели увидеть, что собачья голова разворочена почти надвое. Наверное, я бы ушла, если бы не девочка. Она кинулась за собакой, я пошла за ней. Удивительно нежная песня о любви к окружающему миру лилась нам на головы из какого-то окна сверху и хлестала, хлестала красивой ложью до горечи и боли от собственного бессилия.
Породистая, но очень худая собака цвета шоколада истекала кровью и все бегала и бегала. Я достала из сумки влажные гигиенические салфетки, протянула ладонь по направлению к животинке. Собака подошла. Я погладила ее, собака присела тощим задом на грязный весенний лед. Чайник погладишь - и то тепло в тебе разливается, а тут – живое существо. Пока девочка, обняв, держала собаку, я вытирала ее и бросала кровавые салфетки одну за другой на снег. На месте одного глаза была рваная рана, другой глаз тоже поврежден. На остальное лучше не смотреть. Собака скулила, но терпела и надеялась, что мы сможем ей помочь.
- Пожалуйста! – взмолилась я к направляющемуся в подъезд молодому мужчине, - надо помочь животному, сами видите!
Мужчина опасливо посмотрел на нас, на собаку и вспомнил, что, вроде, видел ее в этом самом подъезде.
- Помогите ей найти хозяина! – простонал ребенок.
- Конечно, конечно, - пообещал мужчина, открыл дверь и пропустил собаку вперед.
- Почему это происходит? Почему этого никто не видит? – неожиданно, будто вытряхивая из себя душу, закричала девочка, - Они – что - все Монстры?
- Если это болезнь, то – да, - сказала я. - Возможно, они просто больные и слабые.
- Но они не станут сильнее от этого! И здоровее не будут.
Я вытерла чистой салфеткой заплаканное лицо девочки. Ребенок прав: все, что мы делаем или не делаем в этой жизни, мы делаем для себя!
- Знаешь, что? - предложила я, - Если мы с тобой и оказались во Времени Монстров, то нам просто необходимо вернуться к себе! Сейчас ты пойдешь домой и заглянешь в зеркало. Увидишь в нем себя – это нормально. В Твоем Времени должно быть все в порядке, все на своих местах. Из комнаты выглянет любимый кот, в углу, у порога, заметишь тапки мамы. Значит, она скоро вернется к тебе. Я очень, очень хочу, чтобы ты никогда не увидела в своем зеркале Монстра. Потому что ничего нельзя исправить во Времени Монстров.
ПРОГУЛКИ С ЛЕРОЙ
Лера – бульмастив. Но на самом деле она - маленькая девочка больших размеров с огромной пастью. Девочка со светлой, еще не озверевшей душой. Я ее очень люблю, потому хорошо понимаю. С тех пор, как ей понадобилась моя помощь, прихожу к ней каждый день. Перед тем, как отвести ее к врачу или на прогулку, мы с ней договариваемся, что она будет меня слушаться и не станет дергать поводок. Иначе от меня останется мокрое место. Не все соглашаются гулять с Лерой именно по этой причине. Лера смотрит на меня черными хитрыми бусинками глаз под складочками век. Я понимаю, что она все понимает, и будет вести себя по-человечески. Еще я понимаю, что она
безмерно счастлива так же, как и я, от нашего общения.
Лера беззащитнее меня не только из-за дарованных мне Богом возможностей. Она безмерно доверчива, преданна людям независимо от их пороков и достоинств. Все, как в заповедях, до которых человеку нет дела. Пусть кто-нибудь скажет мне, что у Леры нет души! Она любит первых своих хозяев так, как человек любить не может, любит до стрессов и аллергии, остро переживает сиротство и одиночество. У нее нет звериной хитрости, ее порода по качеству перескачет все человеческие породы, но она этим не гордится. Ей бы - хорошее воспитание умного друга, и Лере цены бы не было. Но первые хозяева купили ее «для себя» и, утомившись, сплавили к родственникам.
- Не нужна мне собака!- кричит нынешний хозяин, когда я пытаюсь достучаться до его совести, - хотите – забирайте к себе!» А мне – некуда, да и не по силам на старости лет. Живу с котом на птичьих правах в чужой квартире. Прав Константин Райкин: существует такое состояние души, когда « мы не нужны, а мы есть!».
- Я люблю тебя, Лера, - говорю я ей каждый день. Это значит, я готова беречь и защищать ее от любой опасности, пока мы вместе. Она это чувствует. Животные, как мудро заметила Наталья Варлей, это наши дети, о которых мы должны заботиться. Почему в России так много брошенных детей?
Лера бежит рядом, часто обнюхивая остатки звериных пиршеств, разбросанных в изобилии в Сосновой роще: а вдруг, кроме целлофановых пакетов, одноразовой посуды и бутылок, затерялся съедобный кусочек мяса или косточка? Я кричу ей: «Фу!» и объясняю, что породистые собаки никогда не едят чужих объедков и угощений. Лера виновато слушает меня, но делает по-своему: организм требует натуральной пищи, ведь кормят-то искусственными гранулами и кашей. Вот, если бы, кормили по-человечески, она вела бы себя достойно.
- Не спеши, устанешь, - предупреждаю я, глядя на ее неутомимые четыре лапы, способные бегать, не обгоняя меня. Потом Лера что-то вспоминает, останавливается и очень, очень укоризненно говорит мне глазами: « Пора меня уже угостить!» Я достаю из целлофанового пакета пакетик поменьше и протягиваю ей несколько печенюшек. Лера довольна: помахивает хвостиком, встряхивает головой. Неважно – что дали, неважно - сколько. Главное – уважили.
Через некоторое время Лера опять останавливается. Понимаю, зачем, и говорю: «Хорошего - понемножку!»
Лера не согласна, поэтому ее не сдвинешь с места. Сначала злюсь на такое детское упрямство, замахиваюсь поводком. Но ее милая, зубастая как у акулы мордяшка дергается от страха, ожидая боль. Приходится просто ждать, когда Лере надоест сидеть на одном месте. Наконец, я догадываюсь размотать поводок и уйти вперед. И, вот тогда, Лера догоняет меня: боится, что брошу ее.
Хорошо, когда непослушный ребенок на поводке: не надо волноваться, что сбежит и потеряется. И команды: «Рядом!» и «Ко мне!» лучше усваиваются, когда тебя не отпускают надежные руки.
Гуляем, гуляем мы как-то с Лерой, слушается, слушается она меня, и я решаю снять поводок: должна же она привыкать к самостоятельности! Изголодавшаяся по свободе хвостатая девчонка мчится прямиком в болото. У меня голова накаляется, когда я думаю о том, что ее может засосать, или она отравится болотной грязью. А Лера с жутким удовольствием скачет по болоту вместе с лягушками, пожирая их одну за другой, и не обращает внимания на мои вопли. Наконец, она утомляется, смотрит на меня: тридцать три удовольствия исчерпаны, что дальше? Я прислоняюсь к березе, чтобы не упасть, достаю пакетик с сырой говяжьей печенкой, - его Лера унюхала с самого начала нашей прогулки, - и потрясаю им над головой. Лера узнает пакетик, вылазит из болота, после многих раздумий подходит ко мне. Жутко грязная. Хорошо, когда вспоминаются важные истины, например: ни ребенка, ни животное бить нельзя, если они возвращаются сами. Я говорю: «Лера, бить я тебя не буду, но и печенкой не угощу – не за что! Давай, пристегну поводок, пойдем мыться в речке. А то гулять нам с тобой больше не позволят». Лера не все понимает, но соглашается. Она не в обиде на меня за приманку, - знает, что виновата. Другой бы зверь сто раз уже потребовал «свое», только не Лера.
После купания Лера валяется в душистой траве так, что меня подмывает поваляться вместе с ней. Она нюхает травы, трется о них всем телом, выворачивает кверху розовый животик с вновь набухшими, вроде, без причины, сосками. В ней столько счастья и безмятежности, сколько зверь не осилит.
Теперь, когда мы проходим мимо болота и Лера натягивает свой поводок, я убеждаю ее, что породистые собаки не купаются в болотах и не едят лягушек. Ей пока трудно примириться с этим. Пусть подрастет.
Лера послушна. И мне, старой дуре, надо обязательно похвастаться этим перед ее нынешними хозяевами. Лере стыдно за меня, она прячет глаза, виляет хвостом, и не выполняет ни одну из команд. Наши душеприказчики стоят рядом, наблюдают. В их взглядах – недоброе любопытство: надоел контроль с моей стороны за часто болеющей собакой. Но ведь я помогаю, беру на себя часть забот и расходов. И вместо пятнадцати-тридцати минут в день, Лера имеет полноценную прогулку, а ее хозяева – абсолютную свободу на два с половиной часа. Другие существа для меня – чужие планеты со своими блошками и лучиками. Хорошо, когда блох поменьше.
Лера опять, как в первые дни, быстро устает, еле плетется, тяжело дышит и пускает тягучую слюну.
- Что с тобой, девочка?
Вот и нос опять горячий, только-только начали выздоравливать, что опять? Лера виновато молчит. Она ведь не может ни пожаловаться, ни намекнуть, в чем тут дело. Идем к воде. Купаемся, пьем, – как же, мысленно я все делаю вместе с ней! Плавать Лера не умеет, она встряхивает свое брюшко в воде, охлаждая красные, набухшие, словно у рожавшей суки, соски. Опять аллергия? Или что-то другое?
Лера деликатно отряхивается подальше от меня, чтобы не забрызгать. Глажу ее брюшко, называю ласковыми словами. Глаза ее – бездна грусти. У такой-то большой и сильной? Лера, ты моложе и сильнее меня, надо стараться переживать черные полосы, которых в твоей короткой собачьей жизни, почему-то, слищком много. Ведь бывает и хуже, - посмотри на бродячих собак! Если бы они знали заранее, что их предадут… Ну, хочешь, - лай, чтобы легче стало! Не умеешь? Жаль! Чтобы не сойти с ума, надо всему знать истинную цену. Но как это объяснить тебе?
Злая собака – зверь, которого не коснулась любовь. Как много, все-таки, роднит человека и собаку! Лера, твои хозяева не научатся от тебя человеческому поведению, хоть засыпь их мясом и костями! Давай, постараемся не страдать от их укусов. Зверь приходит за нашим сердцем, чтобы осиротить душу. Береги себя, Лера, помни об этом.