У города апрельская душа
У города апрельская душа,
Изменчивая, латаная, злая.
Весна пришла, и ей не помешать,
Она тебя в расчет не принимает.
Просушивает хлам из чердаков,
Врачует смрад подполья и подвалов
И достает из штопаных мешков
Для неопрятных рыночных развалов
Сокровища. Для новых распродаж,
Для чьей-то мены и возможной кражи.
Апрель – избитый, сыгранный типаж
В таком же надоевшем антураже.
И только лес в сиреневом дыму,
Как параллельный мир непознаваем.
Он не подвластен сердцу и уму,
Он существует где-то там, за краем…
И город, так стремится подражать
Его аскезе строгой, монохромной,
Что начинает ветки наряжать
Ольхи и вербы, выросших у дома.
И к маю все очистится вполне,
Умоется, причешется, завьётся.
Начнет цвести и мощно зеленеть,
С обновками и с хламом разберётся.
Наш город засмеется, шелестя,
Вздымая абрикосовые ветки,
И вывесит забытый алый стяг,
Морщинками покрытый, точно сеткой.
Баю, баюшки, баю
Ночь за ночью уже веками
Заступаю на прежний пост.
Мне хотелось бы жить с волками,
Выть печально на россыпь звезд.
Я бежал бы со всеми в стае,
Под пригорком в тиши лесной.
Но поет и не умолкает
Баба русская, демон мой,
Чтобы снова побрел к раките,
Где положен мне кров и стол.
Где опять в череде событий,
Одинок я, и бос, и гол,
Еженощно за бок хватаю
Толстопузых чужих детей...
Колыбельная колдовская,
В сердце рана чужих когтей.
Но однажды немая Маня
Промычала извечный зов...
Я бегу и тону в тумане,
Не известно к чему готов,
Рассыпается мост над речкой,
Засыхает ракиты ствол.
Что ж ты, глупая человечка,
Аль не знаешь заветных слов?
Щелкунчик и мышиный король
От натуги морщась и пыхтя,
Раскалённа, словно в бане печка,
Красноморда, как ноябрьский стяг
И уже почти нечеловечна
Марьиванна топала домой,
Волоча за комель злую ёлку.
То ворчала: «Ах ты, боже мой»,
То слезу роняла втихомолку.
Принесла. От ёлки стылый пар.
Внук в трусах. Худющий, золотушный.
Вот тебе и праздничный угар,
Никому не ведомый, не нужный!
Дочь, зараза, шляется где зря,
А в избе не топлено, не мыто.
Что ревешь, сопливая ноздря!
Бабка натащила дефициту!
Мандарины, килька и сырки!
В профсоюзе выпросила книжку.
Всё добро на кухню волоки,
Книжка? Вроде сказочка про мышку.
Засыпает сытый мальчуган,
В бой идет солдатиков дружина,
Бьет Щелкунчик в старый барабан,
И повержен в прах король мышиный.
Надька, Верка и Любовь
Судьба отмеривала щедро,
Дарила радость и тепло...
Но медленно, по миллиметру
Под кожу проникало зло.
Больничным коридором тихо
Ушла Надежда навсегда,
А вместо Нади бабка Лихо
И тетка старая - Беда
Расселись возле тощей койки.
Чекушка водки, стопари...
И пели со слезою горькой
«Гори звезда его, гори».
Пусть с затухающим кадилом
Ходила Верка вкруг стола,
Копали новую могилу
Два твердокаменных кайла.
Когда шепнул: «Нет больше мочи»,
Зажмурив веки от тоски,
Вошла Любовь под сенью ночи,
Пригладив потные виски.
Она ладошку приложила
К колючей и седой щеке.
И запульсировала жила,
Чай вскипятился в котелке,
Покрылись корочками раны
И камень одеяла спал.
Любовь осталась утром ранним,
Когда он безмятежно спал.
Своим прямым и строгим взглядом
Прогнала Лихо и Беду,
Шепнув ему: «Я буду рядом,
Я не оставлю, не уйду».
Бумажный ангел
Острые кончики ножниц изводят бумагу:
Крылья, венок, бахрома на тетрадном хитоне.
Ангелу нужно терпенья, любви и отваги -
Надо приклеить поделку к основе картонной.
Если фонарик волшебный в окне не погаснет,
Странник с пути не собьется в метельную пору.
Снег заиграет под утро, как россыпь алмазов,
Сколько несметных сокровищ насыпано в горы!
Ваня кивает и вешает в раме гирлянду,
Город бумажный пристроив внизу неумело.
Дамы и рыцари чинно идут в сарабанде,
Ангел с трубою над городом: белый на белом.
Ваня в кровати листает любимую книжку:
Снова дракон поживится героем в доспехах.
Гаснет фонарик, мигая прощальною вспышкой -
«Значит поэтому папа опять не приехал».
Ангел отвлекся, кружась над бродягой бездомным,
Смерть отступила, и губы уже не синеют.
«Завтра отца разыщу, ты не думай, я помню.
Просто нашел себе дело чуть-чуть поважнее».
Мы в раю, Ева
Помнишь небо райское над головой?
Там луну и солнце для нас включали.
А теперь плывет над Москвой - рекой
Шар воздушный, мои унося печали.
Раньше мир состоял из нас и высоких трав,
Птиц хвостатых, стрекоз прудовых и лилий.
Змей коварный, конечно, был зол, но прав,
Мы друг друга до одури там любили.
Потому и яблоко, и секрет,
Ты теперь о жизни узнала много
Горечь знаний рождает любовь и свет,
И ребенок первый — и тот от бога.
Рай покинут, Ева, и как там теперь без нас?
Там святые и ангелы, арфы, и клумбы фрезий.
В коммунальной кухне сосед свой творит намаз,
За стеной телевизор рекламой кричащей бесит.
Мы бредем по парку под ржавостью тополей,
Нет тут яблонь с плодами познаний мира.
От того и проще становится и светлей,
Мы в раю, дорогая Ева, покуда живы.
Ящерица ела землянику
Погибшим на Донбассе
Ящерица ела землянику-
Острые иголочки вонзала.
Пролетала в небе злая Ника
Души побежденных подбирала.
Собирала в грязную котомку,
Уминала бронзовой ладонью.
И зачем ей нужно было столько
Молодых, наивных, богомольных...
Ящерица юркая меж листьев
Розовые капли подбирала.
И на каждой недоспевшей кисти
Порченые метки оставляла.
Слова
У нас найдутся в тайнике далеком
Для всех уже ушедших в край иной
Слова, что прозвучали так жестоко
И что лежат неснятою виной.
И нас тревожить будут неустанно
Слова любви, что не сказали тем,
Кто в облаках безмолвно и печально
Глядит на нас без устали весь день.
Как много слов, что сказаны без меры,
Как много слов, что проронить не смог.
Хотя бы тем, кто рядом, надо вверить
Слова любви, сплетенные в венок.
Когда уйдешь на облака к любимым,
И встретишь их прекрасные глаза
Ты снова замолчишь, ведь рядом с ними
О прошлом говорить уже нельзя.
В предчувствии войны
Мы изгнаны с небес, мы изгнаны из рая.
И добрый бог следит, куда б еще изгнать.
Но приняла земля - от края и до края.
И льет на нас дожди, снега и благодать.
В лесах шумит листва, в садах поют свирели
Всех птичьих голосов. Спасибо им, поклон.
Осели на земле и жили, как сумели
Колена тридцать три и прочий Вавилон.
Малинник нас колол, и вереск, и шиповник,
Лечил нас бересклет, ромашка и бадьян.
Береза сок лила, и прятал нас ольховник,
Воспитывали в нас рабочих и крестьян.
Так отчего же мы тоскуем без полета,
Построили «П-5», «Буран», «Су -35»?
К апостолу Петру стремятся обормоты,
Не думая о том, а примет ли опять.
А на земле весна торопится, стремится
Сама себя изжить, изведать и сгореть.
Но в небеса летят неведомые птицы,
Летят, чтоб на земле смогли мы умереть.
Ассоль
Упаковала старый чемодан,
Из года в год всё жду тебя и жду.
Небрежный ветер, пристань, Зурбаган,
И паруса насмешкой на виду.
Исхожены и пляж, и пирс морской,
Ты не подумай, это не упрёк,
Но я старею, платье мне узко,
Три клина вшиты — вдоль и поперёк.
Наверное, пора в иной сюжет,
Примерить роль старухи Изергиль.
В тюки смотаю алый креп-жоржет,
И сдам без сожаления в утиль.