Поэт-фронтовик Иван Михайлович Рогов (1913–1942) родился в небольшой деревне Леонтьево Горбатовского уезда (ныне Сосновский район) Нижегородской губернии в многодетной крестьянской семье. Сейчас этой деревни нет, место дома Роговых, из которого ушли на войну три брата и сестра, обозначает вековая липа и памятная табличка, поставленная поклонниками поэта.
Я побывала на праздновании 100-летия Ивана Рогова в местах его детства. Односельчане поэта стремятся возродить Леонтьево – здесь построено несколько дачных домов, расчищена территория, высажены деревья и цветы. Из Леонтьева наш автобус отправился в большое село Панино. Чтобы учиться в Панинской школе крестьянской молодежи, Иван каждый день ходил пешком пять километров туда и пять обратно. Он хорошо учился, был редактором школьного рукописного журнала, где появились его первые стихи. Здесь, в школьном музее, собран уникальный материал о жизни и творчестве погибшего на войне Ивана Рогова: рукописи, десятки писем с фронта, которые передала его сестра, фотографии, перед школой – бюст поэта. Сегодня Панинская школа и музей закрыты, экспонаты давно пылятся и недоступны.
С начала 1930-х годов И. Рогов работал в Павлове в артели им. Штанге. Вокруг него всегда собиралась молодежь, его избирают вожаком комсомольской организации. В газете «Павловский металлист» стали появляться стихи Ивана Рогова. Лирик по натуре, в стихах он клеймил непорядки на производстве, пороки людей, возвеличивал чувство любви к родному дому.
А потом – город Горький, работа в молодёжной газете «Ленинская смена». С 1935 – 1937 гг. – служба в Красной Армии на погранзаставе, что отразилось в его стихах о пограничниках. Летом 1941 г. закончил Горьковский пединститут, осенью его отправляют на фронт.
Молодой поэт в предвоенные годы упорно работал над рукописью своей первой книги стихов «Письма друзьям». Стихи получили одобрительный отзыв на Всесоюзном совещании молодых литераторов в Москве. Здесь он обрел новых друзей, влюбился в энергичную ритмику стихов Э. Багрицкого, открыл для себя поэзию Б. Корнилова, В. Луговского, А. Прокофьева. Эта книга увидела свет только в 1965 году (Волго-Вятское книжное издательство).
В сборник вошли и некоторые письма Ивана Рогова с фронта:
«Наши старики остались одни. Это печально. Теперь им будут слать письма четыре бойца… Кто первым придет к ним? Кто последним? А кто совсем не придет?» Эти горестные раздумья поэт высказал младшему брату Васе (погиб на фронте) в письме от 1 июля 1942 г. Через два месяца Иван Рогов пал в жестоком бою на Смоленщине. Стихи его доселе живы, прорастая сквозь годы.
Людмила КАЛИНИНА,
поэт, член Союза писателей России
Нижний Новгород
Иван РОГОВ. Стихи
ВОСПОМИНАНИЕ О ЗОЛОТОЙ РЫБКЕ
Я ходил по миру, вопрошая:
- Где живешь ты, рыбка золотая,
Дедушкина рыбка золотая,
Где живешь ты, солнцем залитая?
Весело, и нежно, и угрюмо
О тебе я думал, думал, думал.
Зябнут ноги, остывает ужин.
Зори плещутся в весенних лужах,
Солнце ползает по влажным крышам.
Мне казалось, что тебя я слышу,
Мне казалось, что тебя я вижу,
Что спускаешься ты ниже, ниже,
Что сейчас, сейчас падешь ты в руки, -
Сны мои, мои восторги, муки,
Залитая, солнцем залитая,
Золотая, рыбка золотая.
Как она сияла, как блистала!
А потом ее опять не стало.
Мир становится всё больше, больше,
А мне делается горше, горше.
Я с родною местностью прощаюсь,
В путь далекий, в трудный путь пускаюсь.
Я товарищей беру с тобою,
Я теперь тебя достану с боя,
Золотая, солнцем залитая,
Золотая, рыбка золотая.
***
Когда не будет дубом дуб, когда
От Волги не останется следа,
Когда солома будет так жестка –
Ни сесть, ни лечь – всё горечь и тоска;
Когда не будут звёзды сил иметь
Гореть и падать, падать и гореть,
Посохнут липы и умрет трава,
Утратят силу нежности слова,
И потеряют запахи цветы –
Тогда не будешь грезиться и ты…
ТВОЙ СТАРЫЙ ДОМ
Я здесь один. Здесь нет тебя.
Сюда ты редко приезжаешь.
С кем мучаешься ты любя,
С кем обо мне позабываешь?
Поверишь ли сейчас тому,
Что стоило когда-то муки?
Вот через десять лет разлуки
Пришел я к дому твоему.
Я, видно, изменился мало,
Твоя сестра меня узнала.
Я поглядел вокруг, а мне.
А мне и узнавать не надо, -
Всё это: эта дверь, ограда,
Скамейка в вечной тишине,
Листва над ней с листвой седою,
Да это небо над ветлою –
Всё это ведь живет во мне.
Я понял здесь: мы будем жить
Не сожалея, не страдая,
Других родными называя,
И не встречаться, может быть.
Но те слова, что мне пропела,
Не пропоешь ты никому.
Так неумело и несмело
Я никого не обниму.
И пусть друг друга мы не встретим.
Сюда мы вместе не придем,
Но будем знать. Что есть на свете
Вот этот молчаливый дом.
КОНСТАНТИНУ ПОЗДНЯЕВУ
Если выпадет так:
Затрясёт тебя горечь утрат,
И тебе не поможет ни друг твой, ни брат,
Ни призыв площадей,
Ни садов утомленных молчанье,
Ни французский язык,
И придешь ты и встанешь
У себя, ни к чему
Прикоснуться не смея,
Одинокий,
Как мамонтов клык в музее,
Друг мой, верное дело:
Раскрой тогда письма мои.
Там присутствуют люди,
Ты вспомни их, позови.
Ремесло их сурово.
Их жизнь молода и трудна.
Им от женщин любимых
Остались одни имена.
И они ведь носили
Годами
Святое святых.
Отблеск
Нежных сияний
В зрачках проступает у них.
Вот он выйдет в полночи
Такой человек.
Сядет он на ещё не остывшей траве.
Скажет слово, другое.
Послушает, глянет во тьму.
Скажет третье, послушает.
И никто не ответит ему.
Что, зажмуриться?
До рассвета метаться, как плеть?
По стране телеграммами зареветь?
Слать проклятье, мольбу?
Он обратно идет.
Проверяет патроны,
Подсумок на место кладёт,
Вынимает часы
И ложится в постель.
Пусть за окнами ливень
Соловьиных страстей
Ниспадает и крошится!
Он уснул, он спокоен.
Он иначе не может:
Ремесло их такое.
ПАРЕНЬ ДВАДЦАТИ ДВУХ ЛЕТ
Там, в бессонной тишине, вдали
От селений, на краю земли,
Где кругом огня родного нет,
Там стоит он – двадцати двух лет.
Ночь идёт – он не смыкает глаз.
День идёт – он думает о вас.
Думает и ночи он, и дни,
Будто в мире только вы одни.
Все дожди в волынской стороне
Побывали на его спине,
И пески от треснувшей земли
Ветры прямо на него вели.
Но стоит он, отвергая их
Именем товарищей своих.
А когда к нему из-за куста
Полетят, качаясь и свистя,
Грузные гранаты
И во мгле
Травы станут припадать к земле,
Он тогда протянет руку – вся
Мощь земли его родной, неся
Гнев и гибель,
Ринется в ответ...
И стоит он – двадцати двух лет.
У ПАМЯТНИКА ЧКАЛОВУ
Вот перед ним лежит река,
Которая ему, бывало,
Ещё в младенчестве певала,
Потом звала издалека.
Вот перед ним идёт народ
Кто вместе с ним над океаном
Глядел во тьму, летел вперёд
И ледяным дышал туманом.
И неба тающий простор
Над ним всё тот,
Всё тот, в котором
Его поющие моторы
Нам слышатся и до сих пор.
ДАЛЁКИЕ ОГНИ
В осенние ночи, в мокрые дни
В осеннем лесу на поляне
Мне видятся маленькие огни,
Тускнеющие в тумане.
Уходит туман предвечерней порой,
На час розовеет поляна,
Лиса золотая в листве золотой
Выходит тогда из тумана.
Но снова темнеет, и снова один,
В ночи молчаливой мерцают огни.
Давно ты идёшь, тебе хочется спать,
Тебя усталость качает.
Ты сядешь, покуришь, ты встанешь, опять
Идёшь, никого не встречая.
Ползёт за твоими ногами песок,
И тяжко – и нету опоры для ног.
Не надо идти тебе, путник, иди!
В густом и сыром полумраке.
Меж сосен увидишь ты впереди
Далёкие светлые знаки.
Иди и иди на них! Если ж они
Исчезнут за тьмою лесною,
То ты не тревожься, иди, и огни
Возникнут опять пред тобою.
Дойдёшь и увидишь – там сосны кругом
Шумят, и один на поляне,
Как будто тебя дожидавшийся дом
Стоит в моросящем тумане.
Раскроются двери, шагнёшь ты вперед,
И встретит тебя незнакомый народ.
А что тебе надобно, путнику, тут?
Огонь да радушное слово.
Здесь обувь обсушат и чай принесут.
Постель для тебя приготовят.
Ты ляжешь – и в мире не будет дорог,
Усталых, размытых водою.
И пол в темноте уплывёт за порог,
И склонится сон над тобою.
Спокойная воля к дороге большой
Войдёт в отдохнувшее тело.
И после, куда бы ты после не шёл,
Какое бы дело не делал,
И в тёмные ночи, и в тусклые дни
Светить тебе будут вот эти огни!
ДУБ
Я их люблю, поодиночке
Стоящих кое-где.
Кора – стара, стволы, как бочки.
В жаре, в снегу, в беде
Стоят, как сильным подобает.
Идут за днями дни.
И кем, когда – никто не знает – посажены они.
Один из них – мой дуб широкий,
К которому не раз
Я приходил; мой друг далёкий
Стоит и посейчас.
Стоит, не перед чем не гнётся,
Не думает стареть.
А как у нас передаётся,
Ещё любил сидеть
Под ним, таким же вот зелёным,
Отцова деда дед.
Ведь это ж до Наполеона,
Наверно, за сто лет!
И в летний жар, в пыли дороги,
В тех проходя краях,
Наверно, приходилось многим,
Как это делал я,
Свернуть измученному за день,
Под этим дубом лечь.
И тут почувствовать в прохладе
Усталость ног и плеч.
И, руки положив на ношу,
Глядеть на облака
И вспомнить обо всём хорошем,
И подремать слегка.
И тень благословляя эту,
Подумать: в дальний век
Жил на земле, ходил по свету
Какой-то человек
Пришёл сюда, и неизвестно,
Как жил, каким он был.
Но он любил вот это место,
Он дуб здесь посадил.
Каким бы ни был он – угрюмым
В тот день он быть не мог.
Он, может быть, о нас подумал,
Сажая свой дубок.