Жили-были на Руси
Авось, Небось и дед Кабы.
Жили пусть и небогато,
Пусть одежка вся в заплатах,
Лапти сношены до пят,
В горшке каша из опят…
Но Отечество любили
И налоги все платили:
За избу, за дым из печи,
За корову, за овечек
И за каждую блоху,
Что пригрелась на боку,
С лысого – за лысину,
Ну, а с дедушки Кабы
Налог брали с бороды.
Вот такие пироги! Но это только присказка. Сказка будет впереди…
1.
… На деревне этого мужика Авось звали. Иногда Авосий, а другой раз и вовсе Авоська. Имя не имя, может, прозвище такое, кто знает? Худого за ним не водилось, да и про хорошее, если что было когда, тоже не сразу вспомнишь. Мужик и мужик, как все. Бывало, с утра слоняется Авосий по избе. Так… без дела. Потом на подворье выйдет, оглядится из-под руки. И идёт своего козла искать по чужим огородам. Домой затемно возвращается, пьяненький. Нашёл козла, нет – редко помнит.
Вот это у него главная забота была по жизни.
Один раз так-то ходил-бродил по деревне, козла искал. Полдня искал дикошарого, всё зря. И выбрался Авосий за околицу. Там прясло стояло тогда с покосившимися воротами. И дерево… старое, корявое. Кокоряжина, так и прозвали.
Взобрался мужик верхом на прясло. Озирается по сторонам. Вдруг, глянь: дед Кабы по дороге шаркается. Хворостина в руке… калоши на босу ногу.
- Эй, дед! Дед Кабы?! - И руками машет. - Ходи, ходи сюды, не бойся!
- Но? Чего горло дерёшь?
- Спросить хочу, не пообидься. Козла моего не видел где?
- Кабы видел, всё равно не сказал.
Смотрит Авосий: в руках у старого хворостина, горбушка хлеба в кармане. И в поскотине из-под руки чего-то высматривает.
- Дед, а, дед? Ты куды, на ночь глядя, собрался?
- Куды, куды… Корову встречать. Стадо прошло, а коровы нет как нет, - сам лысину картузом отирает.
Авосий от смеху чуть с прясла не свалился.
- Твою корову, дед, еще по осени арестовали. За недоимки, гы-гы-гы!
Долго гыгыкал. Наконец, до деда Кабы тоже дошло, куда его корова пропала. Вздыхает, даже слеза навернулась.
- Дак это... по привычке. Тьфу, ты! Башка совсем дырявая стала.
- Не-ет, дед! Тебе помирать пора, гы-гы-гы! Зажился!
Хотел было старый хворостиной его попотчевать, но тут Авоська соседа увидел: мимо идёт и барана за собой на верёвке тянет.
- Эй, Небоська! Эй, лапоть драной! Сюды ходи…
Соседа этого, будто в насмешку, Небось звали. На деревне про них так и говорили: что Авось, что Небось – один пёс.
- Но? Чего тебе? – Сам исподлобья смотрит. Они друг друга тоже не шибко жаловали
- Козла моего не видел где?
- Откуда? Небось, твоего козла волки съели.
- Ты чё не пахано боронишь? Моего козла волки пуще огня боятся!
- Эва, загнул! Мой баран давеча твоего козла полдня вокруг избы гонял.
У Авоськи от возмущения волосы дыбом встали. С прясла прыг и, как петух, на соседа наскочил. За грудки трясёт.
- Да ты… да я… я счас тебя!..
- Но, но, но! Только спробуй!
Тут пришла пора деду Кабы в спор вмешаться. Правда, у старого к этому делу свой интерес.
- Погодь, погодь, мужики. Я чё сказать-то хочу? Давай стравим сейчас твоего барана, Небоська, с евонным козлом. Пущай их бодаются. А который проиграет, того съедим. Я уж давненько мясного не ёдывал.
- А чего? Давай. От тушёной козлятины, небось, не откажусь.
- Бараниной не подавись! – взвизгнул Авосий.
Дед Кабы хотя и подслеповат был, но уж больно дело сурьёзное затеялось. Поозирался по сторонам и хворостиной в сторону тычет.
- Эва! Это не твой ли козёл соседу в огород забрался?
Авось тоже козла своего углядел. Лешак рогатый! Счас, дескать, я его… Тут ждите. И убежал. Но, считай, час его не было. Пока поймал, они на пару с козлом пол огорода, поди-ко, вытоптали. Наконец, возвращаются: Авосий задом-задом, козла за рога тащит, упирается. Насилу приволок, и говорит ему:
- Вот, дурень рогатый, если этого барана не забодаешь – в котёл угодишь.
Небось тоже своего барана наставляет:
- Ну-ко, Яшка, пообломай рога козлу бородатому, а не то котлет из тебя понаделают!
Поставили мужики козла с бараном друг против дружки, да хворостиной того другого вздрючили. И началось! Козёл мекает, баран бекает. Бодаются, да лоб в лоб… Трах-бабах! Всё яростнее, злее… С разбегу! Пыль столбом стоит. Но вот козёл начал выдавливать барана, к пряслу прижимает, да рогами так наподдавыват – быку мало не покажется.
Возликовал Авосий.
- Ага, вот так-то! Беги, Небоська, топи печку. Барана станем варить. Гы-гы-гы!
Но тут баран начал напирать, того и гляди козлиная шкура на барабан пойдёт.
- Кирдык, Авоська, твоему козлу! Воду грей иди, козла резать будем!
Бодались, бодались козёл с бараном, то один верх берёт, то другой. Хозяева вокруг побоища тоже козлами скачут, подбадривают, да себя по тощим ляжкам хлопают.
- Так его… дави, дави! – орёт Авосий.
- Яшка, вдарь козлу! Ну-ко, вдарь!
- А вот шиш тебе! – взъерепенился Авосий, да хвать Небоську за грудки.
В этот самый момент козел с бараном вдруг развернулись и разбежались в разные стороны. Кто куда! Лови их теперь.
- Ага, сбежал твой козел! Мы победили!
- Ещё чё не скажи?! Твой баран первый сбежал!
- Глаза-то разуй, дурень. Твоего козла след давно простыл!
Схватил Небось Авося за грудки, и давай таскать друг дружку по поскотине. Да ещё лаптями подпинывают. Но тут снова дед Кабы в спор встрял. У него свой интерес.
- Погодь, погодь, мужики. Я чего сказать-то хочу?
- Во-во! Пущай дед рассудит, кто прав? Небось, всё видел.
Помолчал дед Кабы: пусть хозяева поостынут малость. Руками развёл.
- Дак это… ничья у них выходит. Разбежалась скотинка в разны стороны.
- И чего тогда? – Авось спрашивает.
- Дак это… никто не победил. Стало быть, в котёл их. Того и другого.
У Авосия с Небосем от такого предложения глаза на лоб полезли. У-у! Так не пойдёт. Шибко недовольные оба. Дед Кабы только рукой махнул.
- Ну, тогда промеж себя сами бодайтесь.
- Это как это, сами?
- А вот кто кого из вас забодает, у того козла будем резать. Или барана?
Ну, Авосию только того и надобно. Сам хотел предложить.
- Согласен! – кричит. - Я согласен! Авось, мозги-то тебе повышибу!
- Гляди, лоб себе не расшиби! – Небось отвечает.
Встали мужики друг против друга, как баран с козлом, и … давай стучать. Лоб в лоб. Бодаются, теснят один другого. Да всё злее, злее. Хворостиной понужать не надо. С разбегу бьют, не жалеючи – только искры из глаз! Потом снова разбежались, подальше. И с рёвом… Ужо тебе! Налетели лоб в лоб, но… Авоська вдруг брык! И в сторону отскочил. Не то схитрил, не то струсил, кто знат?.. Небось, бедолага, со всего маху влетел лбом прямёхонько в дерево, в самую кокоряжину. Тр-рах! Так и пал замертво.
Дед с Авоськой постояли над телом. Лбы перекрестили. А чего делать, не знают.
- Кабы, худа не вышло?
- Авось, обойдется. Ладно, дед, айда барана резать.
- Побойся бога, Авосий! Нельзя товарища так оставить.
- Тогда потащили…
Схватил Авось лежачего за воротник. А как потащишь? Одёжа - заплата на заплате, ветхая, трещит. За волосья взять? И волосьев на башке нету, с детства плешивой.
- За лапти разве? – засомневался дед.
А лапти тоже… труха одна. Того гляди, развалятся. Стоят мужики над телом, вздыхают. Лбы крестят.
- Кабы, на телегу перевалить можно?
- Про телегу ты хорошо придумал. А только где её взять, телегу-то?
Пока они стояли так-то, рассусоливали, Небоська завозился вдруг, застонал и – сел. Лоб щупает. Тут даже Авосий обрадовался, что соседа не насмерть зашибло.
- Ну? А я чего говорил? Авось, отлежится. Гы-гы-гы!
Правда, соседу бедолаге не до смеху. За голову держится.
- Башка трешшит… Будто поленом вдарили. Охо-хо!
2.
Вдруг у мужиков за спиной вроде как голос послышался? Скрипучий, словно старое дерево на ветру.
- Глупые вы мужики. Нищеброды вятские. Глядеть противно.
От неожиданности все трое так и подскочили. Башкой туда-сюда, по сторонам крутят, переглядываются. Нет никого! Дак неужто послышалось? Скрипучий голос, старый... Кто это? Деда Кабы начали было подозревать:
- Это ты, дед, придуряешься?
- Кабы я, а то… лешак его знат!
А тут опять откуда-то заскрипело. Вроде как к ним обращается:
- Ну, ну! Сюда глядите.
Авоська первый догадался. Рукой в кокоряжину тычет.
- Ух, ты! Дерево… говорящее!
И впрямь, на дереве сквозь кору вроде как лик обозначился. И рот, то ли щель?.. С глазами лик. Мужики на дерево уставились, лбы крестят. Свят! Свят! Свят!
Скрипит кокоряжина. Будто на ветру:
- Жалко мне вас, дураков вятских. Сто лет наблюдаю. Но так и быть, исполню три ваших желания.
Однако, мужиков так просто на мякине не проведёшь. Ни слову не верят, переглядываются.
- Три желания?.. А не сбрешешь, кокоряжина?
- Ну, кто первый?
Первый Небоська застонал. За лоб держится. Сам чуть живой.
- Башка трешшит, мочи нету. И шишку убери, болит зараза.
Заскрипело дерево. Ветками на ветру шевелит.
- Ладно, будь по-твоему.
Вскочил Небоська на ноги. Резво вскочил. Лоб… себя ощупывает. Башкой плешивой трясёт.
- Ух ты! И впрямь полегчало. А?
Видит Авось, что товарищ продешевил. Оттолкнул его в сторону и – к кокоряжине. Сам в словах путается от нетерпения:
- А мне… а мне, это? Я хочу много-много денег найти. Целую кучу!
Дерево и этому мужику не отказывает.
- Ладно, - говорит, - будь по-твоему. Ищи. Ну, а ты, дед? Какое у тебя желание? Говори?
Дед Кабы задумался вроде как. Плечами пожимает.
- Дак какое желание? Денег мне не надобно. Всё равно за налоги отберут. Ишо в суд потащат: где взял? Ково убил? В тюрьму посадят. Не… нет у меня желаниев. Да и пожить-то мало осталось.
Дерево на эти его слова вздохнуло даже.
- Ну, так тому и быть. Хозяин – барин.
Лик на коре исчез. Рот и глаза закрылись, как не бывало. А дед Кабы ещё и ворчит. Тьфу, дескать! Барина нашёл… Вдруг Авоська как захохочет! На всю округу. Прямо-таки давится со смеху и пальцем в товарищей то в одного, то в другого тычет:
- Вот дурачки-то, гы-гы-гы! Оба! Что старый, то и лысый, гы-гы-гы! Ну, уморили… Гы-гы-гы!
Небось на него с подозрением уставился. Спрашивает:
- Это чем таким мы тебя уморили?
- Твоя шишка, Небось, к завтрему сама собой зажила бы. Как на собаке. Ты бы, дурень, лучше лошадь себе выпросил, да землицы десятин пять.
Тут Небоська крепко задумался. Репу чешет. Гм? Оно, пожалуй, что так… А Авосий тем временем на деда Кабы набросился: ты, старый, вовсе из ума выжил. Тебе, дескать, печь топить нечем. Хотя бы поленницу дров выпросил на худой конец. Старый, однако, на своём стоит.
- Мне чужого добра не надобно.
- А своего нет! Гы-гы-гы!
Дед Кабы только рукой махнул.
- Ладно, мы с Небоськой дураки. А твои деньги, умник, они где?
- И впрямь! Много-много, целая куча. Где они? – сосед подначивает.
Растерялся Авось, вокруг себя озирается, под ноги смотрит. Нет кучи, как просил. По карманам пошарил, пусто. Потом вокруг кокряжины пару раз обошел, мало ли? Лаптем наподдал.
- Эй, ты?! Где мои деньги? Деньги где, спрашиваю?
Снова лаптем наподдал. В ответ молчание, даже ветки на кокоряжине не шевелятся. Дед Кабы только головой качает.
- А ты вспомни, умник, чё спрашивал? Хочу, дескать, найти кучу денег, так?
- Ну?
- А оно чего тебе ответило? Эта кокоряжина? Хочешь искать – ищи.
Тут даже Небосий развеселился.
- Вот и ищи теперя, пока не помрёшь. Умник сыскался, гы-гы-гы!
Авось, когда до него дошло, с досады едва из лаптей не выпрыгнул.
- Ёшь твою! Дак оно никак изгаляется над нами? Трухля поганая! Срубить к чертовой бабушке!
- Сам и руби. Эдакая кокоряжина! Небось, полдня топором махать замучишься.
Подумал Авосий, покряхтел и тоже рубить отказался. Ладно, пущай торчит покудова. Стоят мужики, вздыхают, «репу» чешут. Мда-а, дескать, упустили выгоду. Потом вовсе мечтать принялись:
- Экую мы, право, дуру сваляли! Надо было попросить у этой кокоряжины, чтобы через всю деревню речка текла. Молочная! И с кисельными берегами чтобы.
- Во-во! И чтобы в той речке осетры плавали! Жареные, вяленые и копченые, а? Небось, про нужду и думать забыли бы.
- Я бы женился тогда. Детишек наплодил. - Авось даже глаза закатил, до того ему всё ярко представилось.
Дед Кабы опять рукой на них машет.
- Ххе! Задним умом, гляжу, вы шибко крепкие. А всё равно ни киселя вам не хлебать, ни осетрины отведать не довелось бы.
- Это почему будто?
- Ты, дед, не мудри тут. Правду сказывай, - осерчали оба на старого.
- Скажу, а чего? Как только речку у энтой кокоряжины выпросите, так сразу сюды из самой Москвы людишки понаедут. Речку железным забором обнесут, всюду охрану поставят. А ваши избёнки так и вовсе спалят, чтобы вы у них под ногами не путались. А станете путаться, так оне вас живо на каторгу спровадят.
Мужики снова закручинились. Лбы крестят, вздыхают.
- Да уж… Куды ни кинь, везде клин.
- Нет! Погодь, погодь, старый! Ты чё-то не то говоришь. Молока – эка прорва, цельная речка. И киселя по берегам – на всех хватит. А ежели забор поставить, тогда как?.. Молоко скиснет, кисель, рыба стухнут. Это чего выходит? Сам не ам и другим не дам?
- Экие вы дурни, право! – удивляется дед. - Московские людишки к энтой речке трубу приладят, и потечёт ваше молоко прямиком в Китай, за юани. Друга труба – в Америку, за доллары. А третья – аж в Европу, за эти… как их? За евро!
- У-у! А где это такой Китай располагается? – Авось спрашивает.
- Это тама! – Кабы рукой на восток махнул.
- А Европа где?
- Европа тама! – И на запад рукой показывает. - А про Америку ничё не знаю. Врать не стану. Шибко далеко.
- Не, погоди, погоди, дед! А нам как без молока? Мы вот они, тута?
Снова дед Кабы на земляков удивляется. Ну, не дурни ли, а?
- Ххе! Им чё там, в Москве, с нас, с дураков, взять? Ни кожи, ни рожи. И в кармане – блоха на аркане. Всё давно взято. Нет, братцы, не нужна нам эта речка. Кабы, хуже того не вышло.
- Не, я на каторгу не хочу. И чтобы избу спалили…
- Не приведи, господи!
Убедил, кажись. Вздыхают мужики. Лбы глупые крестят. Вдруг Авоська спохватился:
- Дед, а в этой Москве людишки, поди-ко, так не бедствуют, а?
- В Москве-то? В энтой Москве, сказывают, денег куры не клюют. Тама все улицы, все площадя сплошь ассигнациями оклеены. Не меньше сто рублёв кажная.
Небось так и охнул.
- Ух, ты! Сто рублёв! Я таких денег в руках не дёрживал.
- Народ в Москве всё гладкий да толстый. Подмётки на сапогах золотыми и серебряными гвоздями подбивают. В лаптях никто не ходит. И церквя у них из чистого золота, сказывают.
- То-то и оно! – обрадовался Авосий. – Кокоряжина как сказала? Ищи, говорит. Стало быть, надо в Москву идти. Все деньги там.
Небось, хотя и недолюбливал соседа, но тут сразу согласился.
- Ух, ты! Здорово придумал. Ежели мы с забора в Москве, с краешку, хотя пачку сотенных содерём, никто и не заметит. А мы здесь, эх, заживём! Всласть!
- Согласен, а, дед?
- Ну, ежели кокоряжина сказала, надо идти котомки собирать. Только я, робяты, с вами не пойду. Старый стал, не сдюжу.
- А где энта Москва располагается, дед? В какой стороне? – Авосий спрашивает.
- А вона, глянь… солнышко на запад садится. Туда вам и надобно. В аккурат в Москву попадёте. А я нет, не пойду я. Счастье, оно и на печи найдёт.
Скоро, братцы, сказка сказывается, да не скоро дело делается. Дальше слушайте…
Жили-были на Руси
Авось, Небось да дед Кабы.
То ль достала их нужда,
То ли сдуру, как всегда,
На Москву сходить решили.
Вот такая блажь нашла…
На последние гроши
Лапти новые купили,
Насушили сухарей,
Рубль заняли у людей.
Правда, рубль тотчас пропили…
Лбы похмельны покрестили
И отправились в Москву…
Ну, а дед залёг на печь
Счастье на печи стеречь.
3.
Едва начало солнце на запад клонится, вздели мужики котомки за спину и – в путь отправились. Лапти новые, в котомках, считай, одни сухари, налегке ходко идут. За пару часов лесом вёрст двадцать отмахали. Даже не вспотели. И выходят они на берег какой-то речушки. Вода в речке тёмная, дна не разглядеть. А надо как-то на другой берег переправляться.
- Ух, ты! Глыбко, небось?
- До ночи не перебраться, поди? Вон солнце за лес садится.
- А может, тут на бережку заночуем?
- Не! Дорога не близкая. Эдак мы до зимы не управимся.
Закручинились мужики. «Репу» чешут, вздыхают. По сторонам смотрят. И углядел Авоська бревно, течением к берегу прибило. Обрадовался.
- Эва, бревно! Подходящее. Ежели за это бревно ухватиться, авось, переплывём.
- И то правда.
- Ты садись на бревно верхи, - Авось говорит, - как на коня. И греби. А я ишо с берегу тебя следом толкну.
- Я-то переплыву. А ты как потом?
- Дак это, обратно толкни. Пустое бревно, широко ли тут?
Сказано – сделано. Сел Небось верхом на бревно, руки, ноги в воде, и Авось как толкнёт его сзади со всей силы… Но недалеко уплыл. Как раз посерёдке бревно вместе Небоськой возьми да перевернись. Выскочил Небось из воды на берег, как ошпаренный, руками машет, отплёвывается.
Авось головой покачал. Вроде как укоряет.
- Вишь ты, не усидел. Не так надо было-то. Ты давай, свяжи мне ноги под бревном и толкни тогда.
- Так сразу бы и сказал. А то не усидел…
Связал Небось ноги Авосию, лапоть к лаптю, и толкнул бревно от берега. А бревно, вот дурное-то, возьми и перевернись. Что за леший?.. Глядит Небось с берега, как лапти над водой судорожно дёргаются. И диву даётся.
- Вишь ты, как? Не успел переплыть, уже лапти сушит.
По берегу походил, чё делать не знает. «Вытащить, поди? Или пущай досушиват?»
Но спросить решил. Подтянул бревно к берегу. Узлы долго развязывал, намокли проклятые. Вынырнул Авось… ртом, как рыба, хватает. «Тьфу ты, едва не утоп!» Кое-как на берег выбрался, едва дышит. Потом снова в воду полез, котомку со дна достал.
- А тут не глыбко, кажись, - заметил Небосий. – По пояс будет, нет?
Пока Авось сухари проверял. Небось берегом в сторону отошёл.
- Эва! – кричит. – А тут и вовсе вброд! Лаптей не замочишь!
Перебрались мужики по броду на другой берег и дальше, в Москву, потопали. Ходко бегут, мокрая одёжа на ходу сушится.
4.
Однако ночь наступила. Звёзды на небе пшеном рассыпались. Месяц ярко светит. Пора заночевать уже. Всё равно до Москвы за ночь не добежишь. Выбрались Авось с Небось на поляну, едва ноги волочат.
- Небось, тут заночуем. Ноги сбил до мозолей.
- Лапнику наломай. Я покуда дров насобираю.
Вскоре костерок у мужиков разгорелся. Лежат оба на лапнике, сухари грызут, разговаривают.
- Тебя пошто Авось назвали? Ровно кличка у кобеля.
- Тьфу, на тебя! Мои матушка с батюшкой по святцам имя дали. В честь Авосия Пошехонского. Я тридцатого февраля на свет объявился. Так-то, земеля. А вот твоя кличка и вовсе не знамо, откуда взялась.
- Дак это, бабка одна надвое сказывала: будто в капусте нашли. Лежишь, де, под капустным листом, большой уже. Плешивой. Табак куришь. Гадали, гадали, как назвать? Потом вовсе рукой махнули: небось, так сойдёт. С тех пор Небоськой и кличут.
Вдруг Авосий насторожился.
- Слышь?! Вроде, кто-то по лесу ходит?
- Кусты трешшат. Сюды правится…
Только сказал, из темноты с дубиной наперевес разбойник выскочил. На огонёк, видать. Сам чёрный, страшный, и бородища до колен вся в репьях. Да как заорёт:
- Кошелёк?! Или жизнь?!
Мужики, хотя перепугались, но виду не подают. Себя по карманам хлопают.
- Дак это… нету у нас кошля.
- Но… сроду не было.
- Деньги есть, спрашиваю? Ну?!
- Дак это, три копейки осталось.
- Давай сюды! – Забрал разбойник последние деньги. Головёшку из костра выхватил, осветиться чтобы. Сам ухмыляется. - Вы чего, вятские, как будто?
Мужики руками замахали. Соглашаются вроде.
- Вятские, вятские мы!
- Хуже нищих. Чтобы завтра в моём лесу духу вашего не было!
И исчез в темноте. Авось, Небось долго вслед глаза пучили. А ну как вернётся. Что тогда?
- Ушел, кажись? – Авось лоб перекрестил.
Небось долго думал. Потом хмыкнул.
- Ишь, ты! Деньги взять – взял, а тронуть побоялся.
Улеглись мужики на лапник, поближе к огню. И захрапели, враз. Вот как ухлопались.
… Наутро, только-только заря занялась, Авось с Небось уже на ногах. Пожитки собирают.
- Однако, идти пора.
Вздели котомки на плечи и гадают, куда идти, в какую сторону.
- Туды?.. Сюды?
- Дед Кабы куды наказывал?
- За солнцем, кажись?
- Ну дак…
Лбы православные покрестили, и – в путь. Шли они шли, всё лесом да лесом. Заря алая, в полнеба разыгралась. Птицы свищут. Роса на траве – брильянтами сверкает. Короче, лепотища… слов нет! И выходят мужики на какую-то речку.
Огляделся Авось. Ворчит чего-то, хмыкает.
- Ишь ты! У них тут под Москвой все речки одинаковы.
- Нет уж, мы задницу теперя мочить не станем. Тут рядом где-то брод должон быть.
Переместился Небось пару шагов влево, рукой машет.
- Тут он, брод! Туточки… За мной шагай.
- Гляди: и бревно похожее?
- Не скажи. То бревно в другом месте лежало, где глыбко. А это, вишь, на перекате положено. Чтобы лапти не замочить. По бревну ступай.
Перебрались мужики на другой берег. Считай посуху. Радуются. Водицей в лицо себе поплескали. Помолились, само собой.
- Ладно, пошли уже. К вечеру, поди-ко, и до Москвы дотопаем.
5.
Шли они шли, глянь: а впереди уже окраины московские замаячили. Полдня не прошло. Встали мужики, озираются по сторонам. Взмокшие лбы крестят. Да с поклонами.
- Вот и Москва. Дотопали, слава богу.
Потом присмотрелись пристальнее, и что-то сомнения начали их одолевать.
- Не, наврал дед, - Небось говорит. - Эта Москва на нашу деревню, как две капли воды, похожая.
- Но! Ни одной церкви, чтобы из золота.
- Улицы, говорит, площадя сторублевыми оклеены. Сбрехнул старый! Небось, за дураков нас держит!
- Гляди, гляди! – Авось товарища за рукав дёрнул. - Вон тот старик, который козла вокруг избы пасёт, так и вовсе на деда Кабы похожий?
- Дак это… погоди? Никак твой козёл-то? Ты его сам на деда оставил. Паси, дескать.
Снова мужики по сторонам башкой крутят. Удивляться не перестают. Вона знакомый плетень с кокоряжиной. И ворота эти … набекрень которы! Как проглядели?
- Это чего тогда? Наша деревня, выходит? Назад притопали?
- Вроде, всё за солнцем шли, никуда не сворачивали? Эва, такого кругаля дали!
А тут к мужикам дед Кабы подошёл. Хворостина в руке. В рожи им заглядывает.
- То-то я гляжу: знакомые вроде как? Больно скоро вы обернулись, робяты?
- Это ты, дед, наколбасил! – осерчал Авосий. - Иди, говорит, за солнцем. Москва тама, дескать.
- Но! А мы здеся. Как так?
- Погоди, погоди. Вы утром сёдни в каку сторону направились?
- Так говорю же: за солнцем! И на тебе…
- Ххы! – Смешно старому. - Дак вам на запад надо было. А вы, робяты, с утра на восток наладились. Зря только новы лапти стоптали.
Ну, чё тут скажешь. Кругом прав старый. Но надо виноватого искать.
- Это всё кокоряжина, проклятая. Вот энта! Кругами нас водит, башку морочит, - раскипятился Авосий.
- И впрямь! Срубить её к чёртовой бабушке. И вся недолга.
Дед Кабы тоже согласен.
- А чего, рубите! У меня как раз дрова кончаются. Печь топить нечем.
Авось с Небось откладывать это дело не стали, покуда злость не прошла. Вытащили из-за пояса топоры и давай с двух сторон рубить чёртово дерево. Ухают! Охают! Пот с них ручьями льёт. Долго рубили. Наконец, со скрипом и стоном грохнулась кокоряжина наземь. Заодно ворота, набекрень которы, под себя подмяла. Зато у мужиков с души враз отпустило. Прошла злость. Небось взялся было сучья обрубать и - дупло углядел. У самой вершины. Сроду никто дупла не замечал, пока не свалили кокоряжину. Собрались мужики вокруг. Разглядывают.
- Дуплище целое! - прикинул Авось. – Ну-ко, пусти.
Засунул он в дупло голову. Потом и сам туда влез, только лапти наружу торчат. Шевелятся. Вдруг кричит оттуда… А голос глухой, как из бочки:
- Эй, ташшите меня! Тут горшок, тяжеленный!
Небось с дедом Кабы кой-как вытащили товарища наружу. В обнимку с горшком. Горшок большой, тяжёлый, да сверху ещё сургучом запечатан.
- Эва как! Не простой, видать, горшок-то.
Сургуч топором сковырнули. Глянь: а горшок-то впрямь с золотом! Червонец к червонцу.
Стоят мужики, глаза на лбу от удивления. Переглядываются. Дед Кабы первый в себя пришёл.
- Золото… Ай-яй!
- Это всё кокоряжина! – затараторил Авоська. - Хочешь деньги – ищи, говорит. Вот они, денежки! А?.. Гы-гы-гы!
И в пляс пустился вокруг горшка. Лаптями таки кренделя выделывает, пыль столбом. Небось глядел, глядел на него и тоже давай выплясывать. По кругу вприсядку ходит. Со свистом.
Но Авосию это дело не понравилось. Шлёп соседа с маху по лысине!
- А ты чего выплясываешь? Деньги-то мои. Твоя – это шишка на лбу. Забыл, что ли?
Небось враз на него озлился.
- А кто тебя кокоряжину надоумил срубить? Кто дупло с золотом первый нашел?
- А кто горшок из дупла вытащил?
- Дак мы с дедом Кабы на пару тебя оттуда тащили. А то там и остался бы. С горшком в обнимку.
Под эти препирательства то один, то другой толкнёт. Лаптями давай подпинывать. Потом и вовсе в драку полезли. Тут пришла пора деду Кабы вмешаться.
- Погоди, погоди, робяты! Тут золота вам ни в жисть ни пропить, ни проесть. Я другое сказать хочу. Это золото не само на дереве выросло. Его туда положили.
- И кто будто бы? – Авось исподлобья, сердито на деда глядит.
- А разбойник один, по имени Кудеяр. Слухи такие давно ходят. Сказывают, придет скоро за своим кладом.
Авось с Небось как вспомнили давешнего разбойника, так их потом враз прошибло.
- Дак это, как тогда? Чего делать-то?
Дед задумался. Потом говорит:
- Золото перепрятать надо. Но сперва поделите поровну, чтобы без обиды. Когда Кудеяр придёт и спрашивать станет, тогда ни один из вас не проговорится. На соседа пальцем не покажет.
- Здорово придумал! – обрадовался Авосий. – Давай, дед, на троих поделим. Чтобы без обиды было, и каждый сам свою долю спрячет.
- Нет, робяты. Мне чужого не надо, не возьму я.
Переглянулись мужики. Пальцем у виска покрутили: совсем, дескать, старый из ума выжил. Ну, да бог с ним, на двоих больше достанется. Поделили они золото на две половины и разбежались каждый со своей долей. Один налево, другой направо. Дед Кабы сел на кокоряжину, головой качает. «Охо-хо! Чудны дела твои, господи». Потом задремал.
… Первым Авось объявился. К деду на кокоряжину подсел.
- Всё, дед. В лесу закопал, под ёлкой. Ни один Кудеяр не сыщет.
А тут и Небось с лопатой в руке явился не запылился.
- Я под осину зарыл. Ни одна собака не найдет.
Дед Кабы покивал, потом спрашивает:
- Вы, робяты, на карман хотя оставили себе? Мало ли, в кабаке винца выпить. Рупь денег займовали, отдать бы надо.
Авось себя по лбу хлоп. «Вот башка-то дырявая! Забыл напрочь».
- И я! - Небосий вторит.
Снова разбежались мужики. Один направо, другой налево. Дед Кабы тоже поднялся.
- Ладно, и я пойду. Зря печка стынет.
6.
Народ деревенский непорядку не терпит. Собрали мужики помочь и ворота за деревней заново поставили. Правда, новые-то они новые, но всё одно набекрень стоят.
Прошла неделя, другая…
Сидит как-то Авось на кокоряжине, понурый вроде. Шапка на затылок съехала. Лопата рядом. Глянь: а из лесу, из осинника, Небось выходит. Тоже с лопатой, за собой за черен волочит. Увидел соседа, и рядом подсел на кокоряжину. Молчат оба, вздыхают. Потом Авосий спрашивает:
- Ну, нашёл?
Небось плешивой башкой крутит.
- Вторую неделю копаю. Этих осин в лесу – немеряно. Куды зарыл, хоть убей, не помню.
- И я… э-э! Тьфу! – рукой махнул.
- А всё кокоряжина чёртова!
Вскочил Небось, как ужаленный, да лаптём проклятую кокоряжину давай пинать. Пинал, пинал, пока вовсе ногу себе не зашиб.
- Слышь? – Авосий говорит: - Давай испилим её на дрова? Чтобы башку нам не морочила.
- Но! Пущай дед эту заразу в печи спалит! Небось, её вина!
Подобрали мужики лопаты и по домам разошлись. Сердитые.
Правда, кокоряжина эта, чёртова, по сию пору там лежит. Никак руки до неё не доходят…
Тут и сказке конец, одна присказка осталась:
Жили-были на Руси
Авось, Небось да дед Кабы.
Дураки не дураки?
Но Отечество любили
И налоги здесь платили
За избу, за дым из печи,
За корову, за овечек
И за каждую блоху
Под заплатой на боку.
А когда Отчизне худо,
И последнюю козу
На веревку и – в казну.
Аты-баты шли в солдаты,
Аты-баты, на войну.
С шапками на пулемёты
Деревенская пехота
Погибала за Москву…
Слава, слава Дураку!!!
А потом опять налоги,
Недоимки да остроги,
Лапти стёртые до пят,
И одёжка из заплат…
Как Земля на трёх китах,
Русь стоит на дураках!