В славянский отдел библиотеки современной документации (BDIC) уверенно вошёл высокий седой мужчина. С ласковым насилием живительных синих глаз он распространял радость всем своим видом.
- Здоровеньки булы! - весело приветствовал он меня по-украински.
Ответив, я удивилась: в Париже кроме моего земляка-харьковчанина Эдика Лимонова (Савенко), никто так не здоровался. Естественно, возник вопрос, кто он, этот седовласый богатырь! Казалось, небо влюбилось в его глаза, подчеркнув голубизну рубашки.
- Я - парижанин крымского розлива, т.е. родился в Крыму аж в 1920 году, а детство провёл в Харькове у доброй бабушки Мани.
- Как это интересно, ведь я тоже харьковчанка.
Он тут же выразил симпатию земляка, дружески обняв меня своими огромными ручищами. Мне бросились в глаза глубокие шрамы на лице и обрубки пальцев. Заметив мою растерянность, он спокойно объяснил:
- Пытки Гестапо ..пилили расчёсками. Но не буду вам портить настроение своими рассказами, лучше почитайте мою книгу, специально принёс для вашей библиотеки.
Взяв в руки книгу, прочла на обложке: А.М. Агафонов (Глянцев) «Записки бойца Армии теней», Санкт-Петербург, 1998 год.
- А почему двойная фамилия?
- Мой отец белый офицер Глянцев, тяжело раненый, лечился в госпитале под Севастополем, где работала сестра милосердия, моя будущая мама Мария Агафонова. Когда я родился, меня отправили в безопасное место к бабушке в Харьков, а родители с потоком беженцев Русского исхода оказались в Белграде.
Только через 8 лет родителям удалось через Международный Комитет Красного Креста добиться моего приезда в Белград, и в 1928 году я стал подданным Югославии. Жизнь была интересной, увлекательной и полуголодной. Когда родители расстались, семью заменили скауты: ночёвки в палатках, разжигание костров, пение песен, умение ориентироваться на местности и выходить из самых сложных ситуаций. Ох, как мне всё это пригодилось потом. Несмотря на все трудности, я закончил русско-сербскую гимназию, поступил на медицинский факультет университета, но был исключен за участие в студенческой демонстрации и в 1940 году поступил в офицерское училище. Как мы были молоды и хорошо невоспитанны.
Александр Михайлович увлёк меня смешными историями студенческой жизни. Рассказчик он был великолепный, и я пригласила своих коллег насладиться его речью. Смех прерывался хохотом, слушая его рассказ о прогулке студентов с лестницей по ночным улицам Белграда, которая закончилась в полицейском участке:
- Что Вы делали ночью с лестницей?
- Понимаете, она давно, бедненькая, стояла и скучала. И стало нам её жаль. Вот мы и решили взять её прогулять - пусть развеется.
- Как это «прогулять»? - не может понять офицер.
- Мы же Вам растолковываем: она, бедная, давно скучает в одиночестве. А мы как кавалеры и джентельмены, решили её хоть чуть-чуть развлечь. Она же женского рода, и ей надо оказывать внимание…
- Слушайте вы, «джентельмен»! Бросьте мне голову морочить. Где Вы её взяли, с какой целью и куда тащили?
-Никуда мы её не тащили, а вежливо прогуливали.
Поручик неожиданно для всех раскатисто захохотал и схватился за живот:
- «Женского рода»… лестницу ... Ха-ха-ха! Во-о, дают!.. «Джентельмены-кавалеры» барышню нашли… Ха-ха-ха!..
Раскатистым «ржанием» громыхал не только поручик, но и весь наш славянский отдел, особенно когда Катрин (француженка, плохо говорящая по-русски), отсмеявшись спросила:
- А лестница, это кто?
Тут уж и Александр Михайлович не выдержал и мы услышали его заразительный смех. Серьёзно поговорить в такой обстановке было просто невозможно. И тогда я решила пригласить Агафонова в воскресенье на семейный обед. Он сразу же спросил, как зовут моих детей (я поняла потом, чтобы подписать заранее книгу для Дианы, Давида и Александра) и поставил условие, чтобы украинское сало присутствовало на столе во всей своей красе.
Так начался наш дружеский разговор длиною в жизнь.
К воскресенью я уже успела узнать, что с самого начала фашистской оккупации Югославии, курсант Александр Агафонов отчаянно сражаясь с врагом, был ранен штыком в грудь. Буквально через несколько дней снова был в строю. Что толку! Югославия капитулировала, и все курсанты оказались в немецком плену, в штрафном лагере «Stalag 12-F» в Лотарингии, аннексированной фашистской Германией.
С первых дней плена Александр мечтал только о побеге. Но как бежать без гражданской одежды? Куда? Вскоре ему повезло: их четвёрку отправили работать в деревню под присмотром всего лишь одного охранника с карабином! В деревне они познакомились и подружились с мальчиками: старшему Полю Негло было около четырнадцати, а братьям Мурер - Жерому и Эжену и того меньше. Алекс (так называли его ребята), мысленно благодарил школьную учительницу французского, научившую говорить его на этом прекрасном языке, что позволило общаться с «сопротивленцами в коротких штанишках». Они рискуя жизнью принесли одежду, еду, школьный компас, карту, адрес кузена во Франции. И ПОБЕГ УДАЛСЯ!
Это был август 1941 года. С невероятными трудностями (открылась рана на груди) с помощью незнакомых и самоотверженных людей Алекс прибыл в Париж с одной целью - бороться с фашизмом. Удача сопутствовала ему. Через мать Марию в русской церкви он знакомится с Вики Оболенской. Она уговорила его пойти на курсы металлообработчиков, и, по окончании, отправиться на Берлинский военный завод с целью организации саботажа. Агафонову выдали фальшивые документы на фамилию Соколов, а руководителем в этой рискованной операции назначается Мишель, который станет настоящим боевым другом Алекса на долгое время. Когда на след подпольщиков напало Гестапо, в последний момент им удалось вернуться в Париж.
Снова смена фамилии - на сей раз документы выданы на имя Александра Поповича и следующая «командировка» во Franche-Comté для изучения азбуки Морзе и обучения молодых «макизаров» обращению с оружием.
Срочный вызов в Париж и последняя встреча с Вики Оболенской, которая знакомит Алекса с непосредственным руководителем Анри. Новое задание – разведать точное местоположение немецких батарей и береговых фортификаций на Атлантике.
В Бресте, Гавре, Сен-Назере базировались немецкие подводные лодки, спрятанные в «гаражах». Это высокий бетонный короб, вмещающий в себя около 14 подлодок, его железобетонный потолок достигал десяти метров (они стоят и поныне). Самолёты союзников совершали безуспешные налёты, «гаражи» надёжно прикрывались десятками зенитных батарей, разбросанных по всему побережью. Алекс и Мишель в качестве шофёров грузовиков, развозивших стройматериалы, наносили на путевые карты условными значками места военных укреплений и передавали через подпольщиков в центр.
Однажды Мишель показал Александру маленький листок «Либерасьон»: «Французы! Когда в эти дни тайком приникнув к Вашим радиоприёмникам, Вы услышите скупые слова: «Сталинград всё ещё держится!» - вдумайтесь: сколько в них кроется героизма, страдания и надежды!..» Эти слова запали Алексу в сердце, наполнив его мужеством и стойкостью.
В роковой февральский день 1943 года Алекс был арестован. При нём нашли карту с отмеченными военными объектами. Его избивали, допрашивали, пытали. Ничего не добившись, военный трибунал приговорил Агафонова к расстрелу за шпионаж. По дороге из суда в тюрьму, Мишель с друзьями, перебив охрану, освободил своего друга. У Алекса была сломана нога и ему пришлось скрываться в замечательной греческой многодетной семье, подвергая их смертельному риску, т. к. листовки с фото Агафонова были расклеены повсюду: «Разыскивается опасный преступник…». Алекс запомнил на всю жизнь мужество и доброту этой семьи.
С большим риском, в немецкой форме, подпольщики переправили Агафонова в Париж. В маленькой гостинице «Midi» его радушно встретил хозяин с пышными усами итальянец Энрико. В его очаровательную дочь-певунью Раймонду Алекс давно уже был влюблён. Все ласково называли её Ренэ. Она с энтузиазмом принялась за перевоплощение внешности Алекса при помощи ножниц. В результате - новый человек с новыми документами: Александр Качурин - французский гражданин русского происхождения снова влился в ряды сопротивления.
В воскресенье вся наша семья с нетерпением ждала прихода с Александра Михайловича Агафонова. Я пригласила мою милую подругу Танечку с гитарой, чтобы порадовать нашего гостя украинскими песнями. Он вошёл, улыбаясь, и обнял нас всех своими синими глазами. Увидев гитару, запел:
О, Бухенвальд, тебя я не забуду,
Ты стал моей судьбой!
Тебя всегда я помнить буду,
Если вернусь домой…
- Вы пели этот марш узников Бухенвальда…там? - спросила Таня, смутившись.
- Конечно там, ещё и играть там научился…на зубах.
Он взял карандаш и ловко отстучал марш на зубах, а потом виртуозно исполнил какую-то весёлую мелодию и с улыбкой сказал: - я от бабушки ушёл, я из плена ушёл, я от Гестапо ушёл, а в Бухенвальде пришлось побывать аж два раза!
Там познакомился с одним немецким антифашистом-астрологом, конечно я не очень-то верил в гороскоп, но он мне предсказал, что я буду жить долго, как Кащик Невмираний (Кощей Бессмертный) и вот я пред Вами.
Александр Михайлович умел о самых драматических периодах своей жизни рассказывать с юмором. Какой он оптимист, жизнелюб, у него явная аллергия на смерть. Как он наслаждается, смакует жизнь, он пьёт чай, как коньяк, он так радуется всему и улыбается всем.
- Александр Михайлович, а как Вы попали в тюрьму «Френ»?- спросила Таня.
- Я навсегда запомнил это утро 6 июля 1943 года. По приказу Центра я должен был уехать в Безансон накануне вечером. В подполье чувствовали опасность после серии арестов, и Мишель приказал покинуть Париж немедленно. Но Ренэ, милая любимая Ренэ, со слезами на глазах умоляла: «Дай мне надышаться тобой, может быть это наша последняя ночь…». И, конечно, я остался … А утром меня арестовали. Шестнадцать вооружённых гестаповцев ворвались в нашу комнатку, до сих пор ума не приложу, как они вместились. Обыск, наручники, всё это меня здорово развеселило, неужели для меня одного такая честь? Целый квартал оцепили! На глазах у всех долгим поцелуем (пусть позавидуют!) я попрощался с Ренэ (её с отцом тоже арестовали, но через некоторое время отпустили). Меня бросили в какую-то тюрьму, в одиночную камеру. В одиночках живут звуками, прислушиваюсь: странный стук - три лёгких удара и один сильный, так это же - три точки, тире. Позывные нашего радиста. Вот и пригодилась мне азбука Морзе. Перестукиваясь, узнал, что это печально «знаменитая» тюрьма Френ. Радист мне пожелал хладнокровия, выдержки и удачи.
Гестаповец вёл допрос по уже знакомой мне схеме: начинался вопрос тихим вкрадчивым голосом, затем он накалялся, постепенно повышая голос, переходя на истерические крики, заканчивая ударами в челюсть. Через несколько допросов сценарий изменился. Тюремная морзянка сообщила, что Гестапо обратилось за помощью к французской контрразведке, поэтому стало известно, что документы фальшивые. Начались пытки. Требовали назвать себя. В тюрьме товарищи постоянно подбадривали, просили держаться как можно дольше: арестована только одна ветвь подполья, нужно время, чтобы обезопасить других, дать им возможность замести следы, и я держался. Они меня жгли огнём, били линейкой и плёткой, сжимали голову удавкой, пилили предплечья расчёсками, кололи иглами. И я думал, что больнее и страшнее уже ничего не придумать. Но вот они приказали мне раздеться догола и повели куда-то во мрак, всё ниже и ниже. Морозильник! Бетонный пол, как лёд. Тепло уходило из меня. Очнулся я уже в камере, где царил тон дружбы и взаимоподдержки . Трое заключенных хлопотали надо мной, растирали, массировали, потом накрыли всеми одеялами. Кто-то сказал: «Он весь седой», а мне было всего лишь 23 года!
Из тюрьмы Френ меня вместе с другими заключенными отправили на поезде в концлагерь. В дороге была предпринята неудачная попытка к бегству и в результате жестокое избиение фашистами. На место мы прибыли 29 января 1944 года. Нас встретили словами: «Приветствуем вас с прибытием в концлагерь Бухенвальд! Отныне забудьте, что вы люди! Вы только заключенные». Мне был выдан «инвентарный номер» 44445, так мы стали номерами. В эсесовскую канцелярию была передана моя карточка с двумя латинскими буквами «NN» – «Nacht und Nebel» (мрак и туман) и со штампом «подлежит исчезновению».
Как всегда, я думал только о побеге, но после расспросов понял, что каждая попытка к бегству заканчивалась автоматной или пулемётной очередью. Фашисты говорили, что путь к свободе лежит через крематорий: «огонь, дым, воздух, небо и свобода». Кроме номера мне выдали красный треугольник-винкель. Раньше внутрилагерная администрация состояла из зелёных винкелей, т.е. уголовников, делавших жизнь в лагере невыносимой. Но в мою бытность лагерем управляли уже красные винкели - политические. Вскоре я убедился: здесь в Бухенвальде, работает хорошо законспирированная и сильная подпольная организация. Члены её связаны между собой, находятся на всех ключевых местах. Организация не только помогает узникам выжить, но и организует сопротивление фашизму. Я сразу же влился в их ряды, благодаря этому моя судьба круто изменилась. Я не буду долго рассказывать, как я работал в лагерном лазарете, стараясь всеми силами облегчить страдания больных, несмотря на жестокое правило фашистов: «В лагере больных нет. Есть только живые и мёртвые». Я был в категории «мёртвых». По лагерному репродуктору объявили мой номер 44445. Все знали, что вызывают номера узников, приговорённых к смерти. Как глупо, победа близка, нужно жить и бороться, а меня … меня вызывают в крематорий! В последнюю минуту немецкие антифашисты в морге подменили номера. Труп с моим номером отправился в крематорий, а я получил другой на Петра Бабича - русского. Таким образом, подпольщики спасали жизнь многих людей. В Бухенвальде во главе каждой национальной группы стояло своё руководство - «центр». Все они были объединены в один координационный коллектив - подпольный интернациональный лагерный комитет. Часто я ходил к советским «полосатикам», где проводилась важная антифашистская работа.
- Александр Михайлович, и всё-таки, Вам удалось убежать? - спросила Танечка.
- А як же. Вместе с русским другом Колей нас отправили на ремонтные работы железнодорожного товарного вокзала Кёльна. Вдруг налёт огромной силы. Бомбили совсем рядом. Охрана в ужасе распласталась на земле, но нам было не до таких «нежностей». Сначала ползком, а потом уже и в полный рост мы припустили, что есть духу из зоны оцепления. На бегу сбросили свои куртки «зебры» и остались в одних рубашках, а это уже был ноябрь 1944 года, точнее воскресенье 5 ноября. А мне всегда в этот день везло, да и родился я в воскресенье, и сегодня мне повезло - очутился в такой симпатичной теплой компании. «Воскресные» люди играют в моей жизни важную роль, даже не подозревая об этом.
- Я не умею играть «важных ролей», я умею играть только на гитаре - сказала Таня.
Совсем недавно Танечка начала работать в библиотеке Русского дома в Сент-Женевьев-де-Буа и её сразу же все полюбили за внимательность, душевность, чуткость, за радость, которую несла Таня своими песнями и чтениями вслух Толстого. Она возила своих подопечных в церковь и сама пела в церковном хоре. Даже внешность её была «ангельской», её так и называли: «ангел-хранитель».
Александр Михайлович с улыбкой посмотрел на нашего «ангела-хранителя»:
- Давай, Танюша, споём без репетиции удалые, молодые, не немецкие, песни русские, лихие, удалецкие!
- А, может быть, потом. Расскажите, что было дальше.
- А дальше… дальше «приближали день Победы, как могли». Нападали на фашистов, освобождали заключённых, обеспечивали их одеждой и оружием, сколачивали небольшие отряды партизан. Весной 1945 года уже чувствовалось начало конца. Грохот не прекращался. Восток-Запад шли навстречу друг другу, зажимая фашистов всё больше и плотнее. Вдруг я увидел французский флаг. Французы! Почти земляки, и я ринулся к ним: может быть, кто-нибудь слышал о Ренэ, о Мишеле. Меня проводили к молодому лейтенанту. Он пытливо всматривался в меня, потом спросил, был ли я во Франш-Конте. Оказалось, он тоже находился в группе, которую я обучал пользоваться огнестрельным оружием. Значит, он должен знать капитана Анри. Но Анри уже был не капитаном, а полковником Фабиеном, и на подходе к Германии погиб. Горько. Такой человек, такой командир … Помолчав немного, лейтенант мне предложил неожиданно: «Ты достаточно натерпелся: тюрьмы, пытки, концлагеря, побеги, издевательства. Война скоро кончится. Я могу тебе устроить место в самолёте на Париж. Твоё решение?» Заманчивое предложение. Париж… Ренэ … Закончил бы медицинский институт. Семья…сын. Да, сын обязательно, чтобы воспитать его по собственному умению и разумению, чтобы стал таким, как Мишель, как капитан Анри. Я невольно глянул в сторону стоявших невдалеке моих русских ребят. Как много связывало меня с ними, они стали для меня родными. А если с ними что случится? Сумеют ли они добраться до своих?
- Поступай как душа повелит – таков был ответ приунывших друзей.
- Конечно, я остался с ними. А в Париж прилетел только через 49 лет…
Вот так каждый из нас живописец своей собственной жизни. Только краски мы выбираем по-своему настроению и характеру.
Александр Михайлович взглянул на каминные часы. Время пролетело незаметно. Поздно. Начался тихий и ласковый дождь.
- Я забегу в библиотеку с моим сыном Виктором, - сказал на прощание Агафонов и скрылся под осторожными каплями парижского дождя.
Как и обещал Александр Михайлович, он вскоре появился в нашей библиотеке вместе с Виктором. Было кем гордиться: такой же высокий богатырь с запоминающимся голосом и крепким рукопожатием. Он с таким обожанием и уважением относился к отцу, что это чувствовалось в каждом его слове и жесте. Я уже знала, что Александру Михайловичу не удалось закончить медицинский институт, хотя по иронии судьбы ему часто приходилось работать медиком и спасать жизнь многим заключенным. Можно сказать, что его мечты полностью воплотились в сыне. Виктор окончил Ленинградский медицинский институт, потом аспирантуру, долгое время работал в Африке, а в настоящее время был доцентом кафедры онкологии Московского медицинского университета. Они стояли передо мной два красавца - отец и сын, и я процитировала им французское выражение: «шарм в квадрате», они засмеялись:
- А может быть и в кубе, - добавил задорно Александр Михайлович.
Каково же было моё удивление, узнав, что Агафонов усыновил Виктора в возрасте 14 лет! Трудно было поверить, что Виктор - его приёмный сын, так они похожи. Между ними существовала какая-то внутренняя связь, позволявшая понимать друг друга с полуслова. Меня привлекали в Викторе организованность, чёткость, деликатность, умение интересно отвечать на вопросы. Подружившись с ним мы часами «висим на телефоне», хотя говорим только о самом главном. Из разговоров с Виктором постепенно складывалась грустная мозаика жизни его отца.
После долгожданной победы Алекс решил вернуться домой в Югославию через советскую оккупационную зону и там проститься со своими верными русскими друзьями. Американский грузовик быстро домчал их до Эльбы. Ребята были в восторге, наконец-то у своих! Но свои встретили Агафонова с недоверием. Опять вопросы-допросы. Следователь никак не хотел понять, что перед ним герой Сопротивления и югославский подданный. Он утомлял Агафонова своим подозрением:
- Ну кого ты хочешь одурачить и убедить, что сам, добровольно, чтобы, якобы сократить путь домой и помочь русским ребятам, ты приехал сюда? Расскажи чистосердечно, кто тебя к нам послал, с каким заданием? На какую разведку ты работаешь?
В сентябре 1945 года арестованного Агафонова как человека с «опытом» снова отправили в Бухенвальд, который уже находился под советским командованием. Алекса назначили старостой над интернированными немцами. И он, обладая несомненно большим педагогическим талантом, уделил большое внимание перевоспитанию немецкой молодёжи в Бухенвальде. Неистощимый на выдумку, прекрасный организатор, он создал в лагере театр и руководил постановкой спектаклей. Он хотел, чтобы юные немцы начали новую, светлую жизнь. И они поверили и потянулись к нему и сделали Агафонову такой сюрприз, который он запомнил на всю жизнь.
1
8 января 1946 года Александру Агафонову исполнилось 26 лет! Вот как запомнился ему этот день: «Неожиданно меня разбудили чудесные звуки любимого вальса Штрауса. Открываю дверь: перед моей комнатушкой несколько немецких юношей-музыкантов. Вперёд протискиваются двое поваров в белых колпаках и вручают мне чудесно-пахнущий торт на блюде. Другие члены молодёжной группы дарят мне отлично изготовленную лакированную шкатулку с шахматами. Изнутри на крышке надпись: «Нашему начальнику штаба в день рождения!» За столько лет мне впервые напомнили о моём дне. И кто! - бывшие гитлеровские юнцы! Невероятно! Невольная мысль: даже такое сильное давление, какое на психику народа оказывал нацизм, не в силах было выхолостить в юности присущую ей чистоту и человечность!»
К сожалению, шахматами, этим памятным подарком, сделанным руками юношей с такой любовью, завладел начальник лагеря капитан Матусов. В июле 1946 года Александра Агафонова спешно отправили в Россию. Родина встретила его сурово. Коми АССР, лагерь. За что?! Только в мае 1949 года уже в лагере ему вручили «ордер на арест». Александр Михайлович, как всегда, рассказывал об этом с юмором.
- Только тогда, когда я подписал ордер на арест, я понял, что до этого я был «на свободе»! все эти несколько лет под строжайшим конвоем, когда в любой момент можно было ждать пулю в затылок - я был «свободен». Наконец-то я и вправду «арестован». По-настоящему!!! После этого «настоящего ареста» он проходит через знаменитейшие тюрьмы: Лубянку, Лефортовскую и Бутырку. Больше месяца он сидел в одной камере с известным «мастером» советской разведки - создателем крупной разведывательной сети в Западной Европе «Красная капелла»-«Большим шефом»-«Большой игры»- Львом Захаровичем Треппером (позже Агафонов напишет о нём книгу).
Александра Михайловича обвинили в шпионаже, ему грозил расстрел. Который раз он снова приговорён к смерти. Вот как он вспоминал об этом: «Раньше там, когда дрался, я знал, на что и за что иду: они - враги, и я им враг! И всё было понятным : и пытки, и суды, и приговоры. Всего этого я был достоин, как злостный враг, от врага и получал по заслугам. А здесь?! Зачем и сколько можно это терпеть? Какой смысл? Что и кому, и с какой целью доказывать? Кому это нужно? А допросы и пытки тоже варварские. Пропали и все мои зубы. Надоело! Смерть - лучше! Это избавление от никому не нужной жизни. И мне она не нужна. Поскорее бы покой. И вот радость: я, наконец, в камере смертников! На седьмые сутки по конвейеру вызывают «с вещами» и… навсегда покой. Ура… Ура… Аж танцевать вприсядку захотелось!»
Милые читатели, если Вы посетите библиотеку (BDIC), то обязательно посмотрите архив Александра Михайловича Агафонова. Там находятся копии протоколов допросов, сделанные Виктором. Вчитайтесь в них, посмотрите, на каждом протоколе стоит время допроса: начат: 22 часа, окончен: 6 утра… Теперь вы понимаете, какими надо было обладать сильным характером, мужеством, выносливостью, чтобы, пройдя через все Бухенвальды и Гулаги, сохранить свежесть восприятия жизни, синий искристый взгляд, добрую агафоновскую улыбку.
«Вышка» (расстрел) была заменена вышками с охранниками в Воркуте. Его назначили лагерным фельдшером, но, как всегда, Александр был на грани смертельной опасности: уголовники проиграли его в карты и ночью пришли к двери медпункта. Постучали, сказав, что в бараке погибает больной. Агафонов, предупреждённый об опасности, всё же открыл дверь со словами: «Я знаю, зачем вы пришли, но долг медика велит мне идти к больному…» Поражённые неустрашимостью Агафонова, бандиты не посмели напасть на смельчака.
Александр Михайлович вышел на свободу только после смерти Сталина, а в 1969 году получил советское гражданство. С большими трудностями (административными) ему удалось закончить филфак Одесского университета романо-германское отделение. Но преподавать языки не разрешили - идеологическая работа! Поэтому стал учителем труда. Дети его обожали, и он многое им рассказывал из своей жизни, и они просили Агафонова написать книгу. «Выполнив наказ бывших моих учеников, посвящаю этот труд юности новой России» - этим посвящением начинается книга Александра Михайловича «Записки бойца Армии теней».
В канун 30-летия Сталинградской битвы в Волгограде проходила советско-французская встреча ветеранов Сопротивления. Генерал Пьер Пуйяд - командир полка «Нормандия Неман» вручил Агафонову номерной Почётный знак ВВС Свободной Франции. Только после этого в 1973 году Александра Михайловича реабилитировали.
Высокий коэффициент агафоновской радости и оптимизма помогал преодолевать все трудности повседневной жизни. Он настойчиво искал своих французских друзей и найдя «сопротивленцев в коротких штанишках» Поля Негло и Жерома Мурер, попросил их разыскать Ренэ. Удалось узнать, что её отец Энрико умер через несколько лет после войны, а Ренэ вышла замуж, сменив фамилию, переехала куда-то под Безансон. Дальнейшие розыски казались бессмысленными, но Агафонов не сдавался. Легче было найти Мориса Монте, главу внешней разведки Франции. Монте вдруг пригласил в гости ничем не примечательного учителя труда! Кто же знал, что они оба сидели в одной камере гестаповской тюрьмы. Советские компетентные органы рекомендовали Агафонову отказаться от поездки в Париж, а пригласить самого главного разведчика Франции в Ялту. И Морис Монте приехал, чтобы встретиться с Агафоновым! Друзья не могли наговориться, они не виделись с того момента, когда были отправлены в разные концлагеря: Агафонов в Бухенвальд, а Монте - в Нойенгамм. Морис чудом остался жив. При освобождении из концлагеря он весил всего лишь 28 кг при росте 182 см! При прощании Морис «приказал» Алексу приехать обязательно в Париж, где его ждут и помнят. Но приехать получилось только в 1990 году. В это время Александр Михайлович жил в доме, выстроенном в Колпино (под Питером) военнопленными немцами, может быть хоть в этом была какая-то справедливость.
Один телефонный звонок круто изменил его жизнь. Агафонов сразу узнал милый голос Ренэ. Она жива! Она ждёт! Как будто счастье потерянное и украденное вернулось в голосе Ренэ. И вот поезд подъезжает к Gare du Nord. Они не виделись 49 лет! «Эх, как время изменило нас» - подумал Агафонов, обнимая плачущую от радости Ренэ. Его глаза, как синие лепестки небы, блестели росой слёз. Ренэ и Алекс, взявшись за руки вышли на привокзальную площадь.
- Обещай Алекс, теперь ты не исчезнешь на полвека. Теперь ты будешь всегда со мной, - умоляюще окунулась Ренэ в синеву его глаз. Агафонов молча вытащил обратный билет и улыбаясь разорвал его. Казалось, уставшие мечты начинают исполняться. Состояние невесомости, лёгкости и радости не покидало влюблённых.
Они поселились в чудном домике Ренэ (уже много лет она была вдовой) в маленьком городке Charquemont в знакомых местах Алекса. Это здесь, в Franche-Comté, он занимался военной подготовкой «макизаров». Ему, как активному участнику Сопротивления, сразу же выдали французские документы.
Выжившие бойцы Сопротивления устроили Алексу тёплый, сердечный приём. Писала о нём и французская пресса, часто выступал он по телевидению. В одном из интервью Ренэ и Алекса сверкнул эпизод 6 июля 1943 года.
- Как Вы думаете, кто же всё-таки «сдал» Алекса Гестапо в гостинице? - спросил возмущённо журналист.
- Это я, чтобы спасти отца и себя, - неожиданно с рыданием произнесла Ренэ.
Агафонов успокаивал её:
- Не плачь, родная, я ещё тогда проанализировав ситуацию, догадался и простил. Забудь. Любовь сильнее Гестапо.
Дальнейшая их судьба могла бы стать сюжетом плохого романа, но, к сожалению, это была правда. На следующий день после интервью сердце Раймонды остановилось.
Оставшись один, Агафонов уехал в Париж, поселившись в русском доме в Montmorency. Целыми днями в маленькой спартанской комнатке он писал свои книги.
- Надо уметь не иметь - говорил Александр Михайлович.
Над его письменным столом висело изречение Вяземского: «Беда нашей литературы заключается в том, что мыслящие люди не пишут, а пишущие не мыслят».
Александр Михайлович мыслил, писал, ездил в Германию с выступлениями (он прекрасно говорил по-немецки). Однажды на конференции в Веймаре, когда он вышел на трибуну, раздались бурные аплодисменты и выкрики: «Ура нашему штабсляйтеру» - это бывшие юноши Бухенвальда, а ныне дедушки с внуками, пришли на встречу с Агафоновым, чтобы выразить ему благодарность и свою любовь. Значит, зёрна его воспитания, добра попали на плодородную почву!
Как ни странно, немцы просто обожали Агафонова. Его мемуары вышли в Берлине на немецком языке, он стал почётным жителем города Кёльна. В центре документации национал-социализма хранятся архивы Александра Михайловича, была создана ассоциация «Друзья Агафонова». Его много раз приглашали выступать в мемориальном комплексе Бухенвальда с чтением воспоминаний.
- В Бухенвальде я, как дома, - шутил Александр Михайлович, приглашая меня поехать с ним: - Не пожалеешь, расскажу всё из первых уст, я всё на себе прочувствовал и всё запомнил, чтобы это никогда не повторилось».
Он опять окунулся с головой в омут жизни. В этот период полный энтузиазма и творческих планов, мне пришлось расстаться с Александром Михайловичем на несколько лет, т.к. мы всей семьёй уехали в длительную командировку на берега Босфора.
Вернувшись в Париж, нагрузив машину разными восточными сладостями для всего дома Montmorancy, мы мчались к Агафонову уже предвкушая его удивление и радость. Но что это? Пустой сад, дом закрыт. Что случилось? Где Агафонов? Никто ничего не знал. И все таки я нашла его, но в каком состоянии. Полуслепой (после неудачной операции), он не мог ни читать , ни писать, все его друзья-сопротивленцы, несмотря на то, что были моложе его, покинули этот мир. Его деятельная натура томилась, но дух борца торжествовал даже здесь. Агафонов по многим причинам (о которых просто не хочется говорить) был в конфликте с администрацией этого дома Земгора. Он держал голодовку уже два дня (в его то возрасте), выказывая, своё недовольство. Как он обрадовался, увидев нас, и как всегда, пытался шутить:
- Ах, какая моя жизнь странная – иностранная …
Я не могла сдержать слез, пытаясь кормить его, но он потерял интерес к жизни. Несмотря на слабость, вышел нас провожать, а потом подымался по лестнице в свою комнату с таким видом, как будто спускался в ад.
Надо было спасать его сейчас же, немедленно!
Его желанием было переехать в Русский дом Sainte–Geneviève–des–Bois . С большим трудом он подписал свою книгу «Записки бойца» в подарок директору этого дома, и мы помчались туда.
- Мест нет – ответил грустно директор, но выслушав рассказ о четырежды приговорённом Агафонове, быстро организовал ему переезд. Случайно шофером машины оказался югослав, и, конечно, всю дорогу с ним Алекс распевал югославские песни. А в Русском доме его уже встречала наша милая Танечка – «ангел хранитель». Вот так они и встретились через 19 лет, как и предсказал Александр Михайлович в «один прекрасный воскресный день». Танечка действительно сыграла важную роль в его жизни. Каждый день в читальном зале библиотеки она собирала желающих и читала вслух воспоминания Агафонова. Все слушали с большим вниманием и смотрели на Алекса, как на героя. А он иногда прерывал чтение и рассказывал сам – увлекательно, ярко, с юмором. И люди потянулись к нему с вопросами, с разговорами. И он ожил, заулыбался, почувствовал, что снова нужен, снова в строю. В столовой считалось за честь сидеть рядом с Александром Михайловичем, поэтому установили очередность, чтобы не было обидно никому. А он сыпал комплиментами, шутками и светился радостью, несмотря на унылую декабрьскую погоду 2009 года.
Ему должно было исполниться 90 лет 18 января 2010 года. Заранее готовилась я к этому дню, чтобы сделать ему «немецкий сюрприз», как в Бухенвальде: с самого утра приехать с музыкантами и разбудить его звуками любимого вальса, испечь самый вкусный пирог, подарить шахматы, пригласить из Кельна немецких друзей, а вечером устроить большой концерт в Русском доме, ведь он так давно уже не был на спектакле.
23 декабря раздался звонок из Русского дома. Незнакомый голос произнес:
- Стресс от положительных эмоций … Сердце не выдержало … Он умер от счастья… с улыбкой …
Даже смерть не смогла победить его, Агафонов встретил ее насмешливо, с улыбкой. Он не болел, не лежал месяцами в кровати, не принимал лекарств. Казалось, это просто душа, заключенная в тело, вырвалась на свободу.
Александр Михайлович любил повторять:
- Не будьте злы и мстительны! Жизнь прекрасна – слов нет. Стоит лишь шире глаза раскрывать, не унывать от досадных мелочей, не вешать голову и не опускать руки даже в самые критические моменты, духом не падать и «плевать на все невзгоды».
А руки у меня все же опустились, когда назначили похороны на 18 января.
- Нет, это невозможно - устраивать похороны в его день рождения. А за окном унылый дождь седой. Серость дня и сиротство души.
Звоню в Кёльн, чтобы оповестить друзей, их у него там много: Карола (зам. Директора центра документации национал-социализма), ее супруг Илья, Мартин – известный историк и журналист, Кристиан… перечислить всех невозможно. Они приехали 24 января, в пятницу на отпевание в Sainte–Geneviève–des–Bois. Именно в этот день солнце долго прощаясь, сияло на синем пороге неба.
Цветы, венки… вот венок из Российского посольства, а на следующем написано по–немецки: «Дорогому другу от мемориального фонда Бухенвальд», а рядом надпись по-французски: «Он умел дружить и соединять все языки и народы».
В этот день даже незнакомые люди мне кажутся друзьями, поэтому я приглашаю всех к нам помянуть Александра Михайловича: мы говорим о нем, мы делимся впечатлениями от встреч с этим мужественным человеком необыкновенной судьбы.
Исполняя его волю, мы поставили на могиле простой православный крест с его фотографией. А на плите, после долгих споров, выгравировали по-русски и по-французски «Агафонов (Глянцев) Александр Михайлович, антифашист, боец французского сопротивления, писатель, свидетель ХХ века».
- Да какой же он свидетель ? – возмутилась Мария Семенович (его старая знакомая) , - ведь он же активный участник!
Милые читатели! У Александра Михайловича Агафонова нет ни орденов, ни медалей. Родина ещё не наградила его. Но наша память – лучшая награда. Там, где есть память, там смерти нет!