Есть свои радости в каждом виде творчества,
но для меня петь – больше, чем радость – это жизнь.
Спеть настоящую песню всё равно, что найти истину.
Марина Оскаровна Вещицкая
Она восхищалась своим отцом Оскаром Адольфовичем. Он родился в Польше в 1879 году. Его фамилию Вещицкий, происходившую от слова «вещать», т.е. приносить благую весть, сохранила до последнего дыхания, как память, как знак неразрывной связи с ним. Муж Марины (последний) Евгений Николаевич Иванов был удивлён её настойчивостью сохранить девичью фамилию. Она отшучивалась, мол мужей может быть и несколько, а папа единственный на всю жизнь. Ей навсегда запомнился страшный день ареста отца: суббота, 7 августа 1937 года. Мать, Варвара Петровна успокаивала детей – Павлика и Марину, надеясь, что это ошибка. Ведь такой честный, благородный инженер-строитель Оскар Вещицкий нужен стране. Им не сообщили, что 20 августа, всего лишь через 13 дней после ареста (для реабилитации потребовалось 52 года!), он был расстрелян на Бутовском полигоне НКВД под Москвой. Мать ещё долго надеялась получить весточку от любимого Оскара, но постепенно огонь в её глазах сгорал, тускнел и потух совсем. Будучи певицей, Варвара Шамшева даже сменила свой сценический псевдоним Страдова, став Орловой, но страдания не покинули её. Она не дожила до реабилитации мужа в 1989 году.
Брат Марины, Павел Оскарович, был талантливым педагогом, композитором, аккомпаниатором выдающихся певцов Н.А. Обуховой и И.С. Козловского, автором известного «Самоучителя игры на шестиструнной гитаре». Он родился в 1913 году. В то время Вещицкие проживали недалеко от Цветаевых, в Борисо-Глебском переулке, в доме с колоннами. В 1992 году Павел Оскарович покинул этот мир, оставив потомкам богатейший архив.
Марина Оскаровна по своей натуре была сказительницей: умела и любила рассказывать, делиться «сладостным ядом воспоминаний», который мне удалось записать и сохранить. Все эти осколки, мелочи многослойной вековой жизни Марины Вещицкой сегодня стали историей.
Близкие называли её Мариша, а супруг – ласково Малинка, что очень шло ей – яркой, сочной, колоритной, как спелая крупная ягода.
В 2012 году Марина обратилась к друзьям с просьбой отыскать монету (два рубля), выпущенную Центральным банком России из серии «Полководцы и герои Отечественной войны 1812 года» с портретом фельдмаршала Петра Христиановича Витгенштейна, известного нам по учебникам как «Спаситель Петербурга». Увидев в моих глазах знак вопроса, Марина рассмеялась: «Витгенштейн – мой родственник по линии матушки, поэтому и отношение у меня к нему домашнее. Встретились бы, задала бы ему нагоняй за разгильдяйство на Березине, как же так – самого Наполеона прошляпил. Восхищаюсь Петром Христиановичем не как героем войны, а как героем мира». Дело в том, что Марина считала, что главным подвигом жизни каждого мужчины должна стать настоящая любовь. Ей нравилось, что Витгенштейн женился по большой любви и вырастил семерых детей. Самого младшего звали Николай. Марина приходила в восторг, рассказывая о его жене Каролине. В 1847 году Каролина Витгенштейн, впервые увидев и услышав Ференца Листа, поняла всем сердцем, что только он сможет сделать её счастливой. Не получив законным путём развод, она решилась на отчаянный поступок – бегство с Листом в Европу. Они испытывали бесконечные унижения, связанные с «греховным гражданским браком», но выдержали все испытания, благодаря необыкновенной гармонии чувств. Композитор посвятил своей любимой множество музыкальных произведений. Каролина пережила Ференца всего на несколько месяцев. Когда её отпевали, звучал величественный реквием Листа, словно последний аккорд гимна смелой любви.
В тот момент, когда у слушателей появлялись слёзы умиления, Марина прерывала рассказ. Может быть её музыкальный слух или артистическое чутьё подсказывало, что пора сменить «пластинку». Делала она это великолепно-контрастно: лёгким движением плеч, вибрируя всем телом, звеня браслетами, запевала сильным голосом:
Гори, гори любовь цыганки
Одной красавицы смуглянки.
Царит над нами сила властная
Царит одна любовь прекрасная
…… ….. …… …….
И вольётся в душу сладкий яд,
А гитары плачут и звенят.
Она не могла сдерживать обаяния при исполнении цыганских песен. Её задор, как огонь, зажигал всех присутствующих. Удивительно, ноги сами пускались в пляс даже у тех, кто никогда не танцевал. Ей подпевали те, кто никогда не пел и она одобрительно приводила в пример Алёшу Димитриевича – известного гитариста и танцора, запевшего только в 50 лет! Он запел так, что его песни и романсы стали классикой русского шансона, а он – легендой эмигрантского Парижа. Публика «старой школы» рыдала, когда он исполнял песню «Две гитары» со своими текстовыми вставками «Вся душа полна тобой, Россия….». Владимир Высоцкий тоже попал под артистический шарм уникального певца с редким голосом. Будучи в Париже Высоцкий пел вместе с Алёшей Димитриевичем и планировал записать совместный диск. Увы, судьба распорядилась иначе. Марина была близка со всей семьей талантливых Димитриевичей и выступала иногда с ними. А Валю считала своей учительницей пения. Валентина Димитриевич была королевой парижских цыган, несмотря на полноту и огромность её низкий незабываемый голос сводил с ума. Она вышла замуж за маленького, худенького, с изысканными манерами колумбийского дипломата.
Марина шутила: «Чтобы иметь мужа – надо иметь мужество». Такое мужество у неё нашлось в 1976 году. Ей удалось получить разрешение на поездку к тётушке (сестре матери) в Канаду. Но как же не воспользоваться возможностью взглянуть на Париж и посетить своих старых знакомых? В их гостеприимном доме частенько собирались русские на рюмку чая. Среди них оказался Евгений Николаевич Иванов, эрудит – инженер, переводчик, говоривший на десяти языках, любимец друзей. Свободная, изящная и чистая речь придавала особую прелесть его беседе. Марина мгновенно положила на него глаз. От избытка чувств она потеряла дар речи. Выручил романс о любви, который она спела как признание. «Мощь русской души и тела» (цитирую Вещицкую) сразила наповал Евгения Николаевича. Любовь нагрянула внезапно и навсегда. Малинка обменяла билет в Канаду на счастливый. Так началась её новая жизнь, подтверждённая французским паспортом. Муж её обожал, ублажал, баловал, но самое главное понимал, что его жена - артистка, которой необходимо петь. Евгений Николаевич продал свой дом и открыл для Малинки ресторан «Дворец блинов» в семнадцатом районе Парижа. Они оба знали толк в импровизации жизни и были красивой парой. Иванов сделал всё, чтобы доказать Вещицкой, что только «для неё всходило солнце и заходило в её честь». Ведь благодаря любви можно жить необыкновенно в обыкновенной жизни, и никакой «железный занавес» не в силах занавесить это чувство. Можно всё запретить, кроме любви, которая границ не признаёт.
Вскоре Марина полностью согласилась с П. И. Чайковским, что в Париже «нет никакой возможности скучать». Песочные часы счастливого бытия переворачивались всё снова и снова. Но в 1986 году бессмертная смерть отняла у Марины Оскаровны Евгения Николаевича – любимого рыцаря, тонкого ценителя её таланта.
Одиночество… Печальное слово, которое Малинка расшифровывала как «одна ночью», ведь днём её окружали добрые друзья и знакомые. Ляля Черная научила Вещицкую говорить и петь по-цыгански, что расширило её репертуар, «добытый в недрах» старой эмиграции. Кутить любят все, поэтому игристое шампанское, икристая икра и раздолье цыганских ночей пришлись по вкусу французам. Конечно, уже прошли те времена, когда в 1924 году два русских шеф-повара Александр Рыжиков и Фёдор Корнилов получили высшую награду «Лучшие кулинары Франции», но сейчас посетители восхищаются не кухней, а скорее эмигрантским фольклором, лирико-драматическим качеством цыганского романса, атмосферой, насыщенной звоном гитар и песен.
К сожалению, доброй, но не практичной Марине пришлось расстаться со «Дворцом блинов» и выступать в «Балалайке», «Царевиче», «Избе», а иногда её приглашала Людмила Лопато в свой волшебный «Русский павильон». Не только голос Вещицкой, но и захватывающее невероятное женское обаяние, душевное исполнение песен, теплота привлекали публику, которая моментально ощущала её энергию, всю её животрепещущую натуру. Люди забывали горести, обиды, проблемы. Мир светил им любовью, пульсировал красками нежности.
Весной 2007 года Марина Оскаровна была приглашена в Москву на фестиваль музыки и песни Русского зарубежья имени Петра Лещенко. В праздничной программе она значилась первой. Ей было 85 лет! Апрельское солнце родного города дарило ей особые силы для встреч с друзьями, спектаклей и весёлых вечеринок. После одной из них Марина осталась ночевать у подруги на раскладушке. Идея с треском провалилась. Среди ночи дородная певунья оказалась на полу, переполошив соседей. К счастью, всё закончилось смехом и песней: «Была весна. Цвели дрова и пели лошади…»
В своём багаже Марина стремилась увезти Россию. «Теремок» - так прозвали её квартиру в Булони, где она прожила до последнего дня 19 ноября 2020 года. Навстречу входящим в «мавзолей эпохи» мчалась удалая тройка с бубенцами (картина худ. Фетисова), у зеркала – корона с разноцветными каменьями, у окна в полный рост красовалось сценическое платье певицы в русском стиле (в настоящее время находится в коллекции Александра Васильева), пёстрые шали на диване, столе и стульях, обилие матрёшек разных времён и стилей, икон, лаковых шкатулок, музыкальных инструментов от балалайки до гитары, а открытый флакон духов «Красная Москва» наполнял пространство ностальгическим запахом эпохи Советского Союза. Конфеты «Птичье молоко» у самовара подчёркивали гостеприимство дома. Марина обладала искусством весело принимать и угощать друзей и старалась помогать всем – знакомым и незнакомым, успокаивая их любимой фразой: «Мы рождены, чтобы волновать, а не волноваться».
Париж девяностых годов XX века композитор Зацепин назвал, как и свою песню: «Остров невезения». Действительно, в то время ему решительно не везло. Знакомые беспомощно разводили руками, услышав о разводе с француженкой, а Вещицкая не растерялась, напомнила Александру Сергеевичу его же песню: «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он и зовётся Париж» и, подхватив его под руку, потащила на «заработки» в ресторан. Там она была «женщиной, которая поёт», он – стеснительным музыкантом. Публика не догадывалась, что за спиной у него известность советского композитора, написавшего более трёхсот песен! Зацепин переживал, ему казалось, что он «на дне», но Вещицкая его ободрила, объяснив, что Париж – это бездна, т.е. без дна. Она умела поднять настроение и рассмешить в трудную минуту, а он – сохранить дружбу и благодарность. Уже в благополучные «богатые» времена Зацепин не забывал навестить в Булони «ту женщину, которая поёт», даря ей любимые фиалки. Эти цветы в горшках на подоконнике были не просто украшением квартиры, а лиловой необходимостью Марины.
«Почему именно фиалки?» - спросила я, представляя яркую Марину скорее с «миллионом алых роз». Ответ был неожиданным: «В честь Марины Цветаевой. Она любила фиалки и собирала их в Медонском лесу. Я даже не праздную свой день рождения, а как Цветаева отмечаю День Ангела – День святой Марины». У Вещицкой была феноменальная память – телефонные номера друзей она знала наизусть. Не стоит даже говорить о её богатейшем репертуаре, где каждая песня исполнялась без сучка и задоринки. Вот и сегодня, в 98 лет она запросто цитирует Цветаеву :
У меня в Москве – купола горят,
У меня в Москве – колокола звенят…
Марина Оскаровна сбросив с плеч русскую шаль, ласковым взглядом обвела своих матрешек и широким жестом пригласила присутствующих к пыхтящему самовару. Её лицо выражало любовь и умиротворение. И вот тогда до меня дошло: Марина никогда не жила во Франции. Все эти годы она создавала для себя миниатюрную Россию: ходила в русские церкви и магазины, в ресторанах своим пением погружала публику в глубину славянской души. Произнося : «У меня в Москве…» создавала впечатление, что вместо Эйфелевой башни ей виделись башни Кремля:
И не знаешь ты, что зарёй в Кремле
Легче дышится – чем на всей Земле!
Она так и запомнилась мне навсегда: красивой, счастливой, красной девицей московской. Марина любила этот радостно-горестный мир и пила его каждую минуту своей жизни. Она умела ценить радость мига, этому её научила война.
Первый день войны… Марина его запомнила так: «Мы с мамой были дома, как вдруг ворвалась соседка с безумными глазами: «Скорее, бежим!» - Подумав, что близится землетрясение, матушка захватила документы и набросила на плечи свой сценический шарф, расшитый блёстками. Выскочив на площадь, мы были поражены скоплением народа. Все слушали репродуктор. От голоса Юрия Левитана мурашки шли по телу: «Война!» Мать зарыдала, обняв меня, а я ещё не поняла ничего, просто было неловко перед людьми от неуместного сияния праздничного шарфа и слёз матери. Моментально в магазинах всё исчезло, отключили электричество и пришлось обзавестись маленькой железной печуркой для готовки пищи и обогрева. Но в кинотеатрах, перед началом сеанса, ещё танцевали, как в последний раз».
После расстрела отца, шестнадцатилетней Марине пришлось поступить на работу в Московский государственный цирк. Там она получила прозвище «Оса» за стройность и тонкую талию. (К сожалению, когда я познакомилась с Вещицкой в Париже, «Оса» превратилась в задорную, румяную «Матрёшку».)
«Оса» била чечётку между акробатическими номерами, но честно говоря обожала джаз, чувствуя в этом танце не только свободу тела, но и свободу духа.
Перед самой войной Марина работала во Всесоюзном концертно-гастрольном объединении и с удовольствием колесила по всему Советскому Союзу с танцевальными номерами. Так она впервые увидела Чёрное море с зелёной водой.
– Марина, а как же Вы стали певицей? – с живым интересом спросила я.
– Война заставила, и не забывайте, что моя матушка, профессиональная певица, занималась со мной пением с самого детства, так что петь я умела. Дело не в этом, а в том, что нет эпитетов для войны ни в одном человеческом языке, ибо это дело подлое, нелюдское. Вопрос зачем мы живём, на фронте никто не задавал, всем было ясно, но вот почему мы так бездарно гибли, этот вопрос должен повиснуть мёртвой петлёй на шее каждого честного человека. Война – это одна длинная глупость одного человека. Мне её не забыть и не простить. Было одинаково жаль убитых молодых русских и немецких солдат. Жалость – это крест, к которому пригвождается каждый, кто любит людей. Я рвалась к взрослости, жаждала подвига. С возмущением отклонила предложение выступать и пользоваться привилегиями ансамбля НКВД и попросилась на фронт, который был уже рядом. Фашистские офицеры в полевые бинокли рассматривали Москву, выбирая себе самые красивые особняки. С моим партнёром по танцам мы выступали на правом крыле Юго-Западного фронта. У Саши были глядящие вглубь, точно в даль, синие глаза, словно лепестки неба. Он был артистичным и способным танцором. Сцены на московском фронте не было. Просто откидывали борта грузовика и мы выступали на старом потёртом ковре. Вдруг артобстрел. Последнее, что я запомнила, лежащего в крови Сашу и растрёпанные ветром чёрные, траурные пряди волос. Очнулась в госпитале. Контузия. Быстро встала на ноги и меня отвезли домой, где не обошлась без удивлённых глаз мамы и серебра наших слёз. Несколько дней я восстанавливалась. Бродила по родному городу, не узнавая его. На крыше гостиницы «Москва» засели наши зенитчики, Кремль был тщательно замаскирован, а за Москвой-рекой золотились церкви поддельного Кремля, который фашисты пытались бомбить. В мирное время меня забавляли «вороньи игры»: скользя лапками, они скатывались с куполов храмов, словно с горок. А сейчас птицы сразу учуяли обман и сделав круг над кремлёвским камуфляжем, разочарованно улетали прочь. «Чёрт возьми, - подумала я, - если фрицы глупее ворон, значит Победа у нас в кармане». Уверенность в нашей непобедимости так окрепла, что преодолела саму смерть и страх пред ней. Расспрашивая бойцов о боевом крещении, я поняла, что первый бой, как первая любовь: боязно всем, как бы не ударить лицом в грязь в полном смысле этого слова и остаться на высоте. В царские времена казаки вступали в бой под свадебный марш Мендельсона. Советские бойцы подымались в атаку с единогласным криком «За Родину!» Откровенно, все они были героями, вот только орденов на всех не хватило. Смерти для них нет, есть только маленький антракт в вечной жизни.
Осенью 41 года мне было мало понятно, что происходило, а что понятно – то не происходило. Продолжая горевать о синеглазом Саше, погибшем так внезапно, думала, как выступать без него? Подыскать нового партнёра невозможно, всех мужчин призвала война. Выход только один – петь! Но петь так, чтобы каждая спетая песня приближала нас побыстрее к Победе. Задумала я тогда, пусть сбудутся мои мечты в мае, как заветный подарок к моему дню рождения. Так оно и произошло, к сожалению, только через несколько кровавых лет.
Марина Оскаровна умолкла и призадумалась. Врождённое чувство меры не позволило ей произнести девиз, который она придумала во время войны! «Не развлекать я должна, а светить!»
Не обязательно было обладать особой проницательностью, чтобы заметить, как светилось её лицо и лучились глаза не только на сцене, но и в сиреневых сумерках уютной квартиры – «Теремка».
После контузии Вещицкая стала петь во фронтовых бригадах, оставаясь песнеЦентричной. Молодость, личный шарм и ощущение несказанной любви, отвлекали слушателей от ужасов действительности, погружая в воспоминания о родных, близких, любимых. Но политрук поставил ей задачу: изменить репертуар, заглушить тревогу солдат и настроить их на подвиг. Легче было резать ножницами воду, чем каждый день петь на истерзанном фронте. Она выматывалась до предела, а линия фронта всё приближалась к Москве. Столица жила в это время странной и упрямой жизнью, но жила! Несмотря на объявленную 15 октября эвакуацию жители города не торопились покидать его. Пахло гарью. Это жгли архивы и секретные бумаги. Серый ветер швырялся пеплом в серые измотанные лица прохожих, но никто не обращал внимание на такие мелочи. Отблески взрывов, как текучие звёзды, полыхали в тёмном небе. Массированные налёты самолётов со свастикой, воздушные тревоги – горестный трагизм повседневности. Уставшая Марина каждый вечер возвращалась с фронта ночевать в тёмную, дымную, сомнительную Москву. Она всё пережила в себе, чтобы петь. Это даже был не долг, на котором она долго не продержалась бы, это пришло время расцвета её таланта, который совершенствовался с каждым выступлением.
Символический парад 7 ноября 1941 года на Красной площади поднял боевой дух советских воинов. Марина тоже чувствовала необыкновенный подъём, вернее, ждала чуда. Украдкой молилась, призывая землю под ногами и небо над головой сделать всё, чтобы мы победили. Небеса, раскрыв свои ладони, засыпали чистым, белым снегом грязь войны. Чудотворная морозная, снежная осень спасла Москву. В немецких танках замерзало топливо, техника выходила из строя, как и обмороженные солдаты. Наступление провалилось… в сугробы. В это время московский фронт был пополнен 26-ю свежими сибирскими дивизиями, снятыми с восточных границ СССР. Эта перегруппировка сил стала возможной, благодаря информации разведчика Рихарда Зорге, сообщившего (ценой жизни), что никаких военных действий на восточной границе не предвидится. Вещицкая ничего не знала об этом, она просто видела богатырей-сибиряков, пела им, но смотрела в глаза только одному – с красноречивым зелёным взглядом. С первой минуты она уже знала, что он её любит. Красавица Марина, огонёк, яблоко задора была избалована мужским вниманием, но это было совсем другое – роковое слияние взглядов. У любви есть свои тайны, которые трудно понять или предсказать.
Первый снег войны: добрый, мягкий, спасительный. Снежная, нежная даль. Обманное солнце светило, но не грело. Марину в санях, под присмотром политрука, возили на фронтовые выступления. Политрук, говоривший с непонятным акцентом, подавал команды вознице Верёвкину: «Веровкин – уперод, Веровкин – взад». Марина не смела рассмеяться, ибо он был человеком без чувства юмора и, наверное, без других чувств тоже. Её раздражало, что он не воевал, а только следил за ней и делал замечания. Сегодня Марина была настроена миролюбиво. Подкрасив губы и ресницы она мечтала произвести впечатление на зеленоглазого сибиряка. Вдруг крупные хлопья снега закружились в белом танце. Потёкшая тушь с ресниц больно жгла глаза, холодный снег таял под горячими слезами. Вытерев лицо и не имея зеркала, она спросила у политрука: «Ну, как, нормально?» Он ответил политически корректно: «Как мокрая курвица. Пугало для фрицев».
Бодрые песни пела Марина фронтовикам, вызывая улыбки, притопы и прихлопы, но под конец исполняла свою любимую, душевную. Её страстная, азартная натура умела во время выступления отдаваться власти чувств, увлекаться и увлекать. Для этой песни ей нужен был… ну, конечно, он – зеленоглазый. Она подошла к нему и запела: «Давай закурим товарищ по одной…» Он загипнотизированно прикурил и не отрываясь смотрел в её глаза подпевая: «Давай закурим, товарищ мой». Как жаль, что песня была так коротка, как и его жизнь. Он погиб 5 декабря 1941 года, когда Советская армия перешла в наступление по всему московскому фронту. Впервые за шесть месяцев войны было нанесено крупнейшее поражение врагу.
Вещицкая Марина Оскаровна была награждена почётной грамотой и памятным подарком – духами «Красная Москва». Со временем, на её гимнастерке засияли заслуженные медали, но первая награда была самой дорогой, самой памятной. Она получила её за спасение родного города, за любовь, которую не спасла.
Времени на войне не существовало. День превращался в ночь от порохового дыма. Земля становилась на дыбы от разрывов снарядов. Чёрный дым заслонял солнце и до боли ел глаза. Где мёртвые, где живые – не знал сам Бог.
Марина, так или иначе сталкиваясь с болью, отчаянием, смертью должна была нести радость и уверенность в Победе. Но стоны земли запечатлелись в её сердце. Она поняла, что истина за пределами слов и судеб, политики и амбиций, истина – это МИР!
Трудно было Вещицкой вести музыкальный разговор с фронтовиками. Как всколыхнуть их застывшие, обожженные лица, подарить любовь и радость. Выступая перед ранеными в лазаретах, она создавала тёплую атмосферу искреннего общения, подбирая особенные песни-письма и интонации. Врач Галина Таланова назвала пение Марины «музыкальным уколом бодрости, великодушия, благодати». Благо дать, вещать добро, настраивать настроение, – щедрый дар души Марины притягивал многих. Даже незнакомые люди хотели открыть ей все секреты, тайны, не боясь усмешки или насмешки. Если существует книга судеб, то её судьба казалась всем лучезарной, как её улыбка.
Концерты для высшего офицерского состава проходили в тёплых блиндажах с электрическим освещением. Эта почти забытая на войне роскошь расслабляла Марину так, что забыв о войне, она пела о любви, заслужив похвалу самого маршала Рокоссовского. Он был богатырского телосложения с пронзительными серо-голубыми глазами и аристократическими манерами. Вещицкая знала, что он, как и её отец, был арестован НКВД и выдержал все чудовищные пытки. Его жена – правильная, утонченная, изысканная женщина, владевшая многими иностранными языками, верила в него и дождалась его возвращения. После этого, они дали клятву, что больше ничто не разлучит их. Константин Константинович тогда не знал, что война столкнёт его с «Воробышком», так ласково он называл Галину Васильевну Таланову, невысокую с огромными глазами в веере длинных ресниц. Их встреча – больше чем любовь, это перетекание друг в друга. Они старались не обращать внимание на бешенство сплетен. Марина восхищалась и сочувствовала им, зная, что в войну чувства гораздо сильнее, чем в мирное время. Рокоссовский шутил, что они с Талановой коллеги, ведь полководец, как и хирург, проводят операции, и от их мастерства зависит жизнь людей. Он мог найти общий язык с любым человеком, обладал обаятельным голосом, влезающим в душу. Вещицкая была очарована маршалом, но через несколько лет бесконечно разочарована, узнав о дальнейшей судьбе 25-летней Галины Талановой. Рокоссовский, перед приездом своей официальной жены, отправил Воробышка с глаз долой, на другой фронт, прекрасно зная, что она беременна. В Рождество 1945 года родилась его дочь Надежда, самый маленький боец Советской армии, дошедший до Берлина. Каким мужеством должна была обладать маленькая женственная Галина, ставшая матерью, но продолжавшая исполнять долг фронтового врача до победной весны 45-го года. Забота Рокоссовского ограничилась букетом цветов, присланным Талановой, как последний знак любви. Марина до такой степени была возмущена мужской безответственностью, что даже ускорила свой развод с мужем.
«Погибшие в небе за Родину, становятся небом над ней…». Услышав эту песню через много лет после войны, Марина растревожилась. Именно этих слов Е. Евтушенко не хватило ей в тот неудачный вечер, чтобы утешить авиаторов, потерявших в небе своего товарища, всеобщего любимца, аса.
Вещицкая тогда не говорила по-французски и не знала, что в переводе «ас» означает карточный туз. Его рисовали на фюзеляжах самолётов французские лётчики во время Первой мировой войны, сбившие пять вражеских самолётов, за что и получили прозвище летающих асов. Но экстремальный русский характер требовал особенных подвигов. Впервые Пётр Нестеров своей мёртвой петлёй заложил основы высокого пилотажа, совершив первый в мире воздушный таран, стоивший ему жизни. Во время Великой Отечественной войны советские лётчики неоднократно повторяли героический пример, оставляя небу свои жизни. В тот вечер Марина лезла из кожи вон: била чечётку, пела, танцевала, шутила, но чувствовала, что не удалось унять скорбь лётчиков и развеять их тоску. Впервые не удалось. Можно представить её настроение. Без всякого энтузиазма она приняла приглашение на ужин для высшего офицерского состава. Случайно оказалась за столом рядом с Н.С. Хрущевым. Он не знал, что за плечами молодой красавицы большой фронтовой опыт, несколько ранений и контузий, а про её смелость резать правду-матку и колкий язык ходили легенды. Её живой и острый ум отмечал все «прорехи» фронта: нехватку боеприпасов, танков, самолётов, лекарств, бинтов… Что говорить, если на её маленькие ноги выдали сапоги 43-го размера! А когда ей случалось выступать в безразмерной армейской форме, бойцы умоляли переодеться в платье. Видимо за долгие годы войны изголодались по женскому образу. Как зеницу ока Марина берегла чемодан со своими ещё довоенными сценическими костюмами, зная, что других не достать. Она делала все, чтобы нести свет во тьму войны, ужасно страдая, видя неоправданные жертвы молодых необученных солдат, погибших за «безымянную высоту». Предлагая тост «за её пение, которое важнее патронов», Хрущев не предполагал взрывной реакции Марины: «Не путайте божий дар с яичницей. Вы мечтаете победить фашистов пением и стихотворением «Жди меня и я вернусь…». Ей хотелось высказаться, снять нервное напряжение, но слёзы, хлынувшие горячей волной, прервали её речь. Она встала и вышла в ночь. В полной темноте пробиралась она в женскую землянку, сбилась с тропинки, зацепившись за что-то, упала. Зажгла спичку и увидела… сыр, спрятанный немцами при отступлении. Вот был настоящий пир для всей роты! Командир пошутил: «Марине бог послал головку сыра…»
Пусть у войны не женское лицо, но женщинам даже на фронте хотелось оставаться женственными. Их землянки отличались простым уютом и чистотой. Они изыскивали невозможные возможности, чтобы вымыться и выстирать бельё. Летом, в дни затишья, радовались немыслимой для войны бирюзе неба. Солнце купалось в реке, а женщины – в солнце. С распущенными волосами они напоминали золотых озорных русалок, распевавших вместо серенад, задорные частушки:
С неба звёздочка упала,
Прямо милому в штаны.
Ничего, что всё спалила,
Лишь бы не было войны!
Шутки, веселье, смех, как будто не было и нет войны. «Значит, душа ещё не истрепалась», - думала Марина. Её тревожило долгое отсутствие писем от брата Павлика, который служил адъютантом у генерала Чернецкого. Вскоре она получила сразу несколько «треугольников», которые гонялись за ней по всем фронтам. В сумерках, напрягая зрение, читала их до темноты. Утомлённые и никем не замеченные звёзды, робко мерцали на истерзанном войне небе.
Природная весёлость и счастливая наружность Марины всегда собирала около себя множество поклонников. Чрезвычайная способность, вернее дар влюблять в себя, приводил к мгновенной любви-искания, безоглядного решения судьбы, скорого разочарования, ведущего к разводу. Но она никогда не унывала, чувствуя, что где-то ждёт её заготовленное счастье. Маринка надеялась, ждала, мечтала о том, чтоб скорее пришло то, что будет потом. Каждую песню, а в её репертуаре насчитывалось более трёхсот, она творчески перерабатывала своей внутренней энергией, чувствуя, где надо поддать жару, а где и стихнуть. В её голосе, взгляде была неизъяснимая проникновенность. Каждый слушатель думал, что только для него, именно ему она поёт. Вещицкая говорила, что её главной заботой было научить людей любить, остальному научатся сами. Слушая её пение, уставшие, изнурённые, потерявшие друзей, родных и близких труженики войны становились снова людьми, снова светлыми и свободными… свободными умереть героями.
Молодая дерзкая весна 1945 года расправлялась с дряхлой зимой, а Советская армия – с фашистскими захватчиками. Всем хотелось поскорее выгнать войну, вымести её из страны, души, тела. Немцы бомбили отчаянно и выступать в зенитных батареях было опасно. Неунывающие зенитчики ухитрились соорудить на опушке леса высокую деревянную сцену, чтобы в полном смысле слова поднять искусство на высоту. С весенним подъёмом там выступала артистическая бригада в составе шести человек. Марина была на высоте: под звуки гитары, балалайки и аккордеона выстукивала каблуками пулемётную дробь, синей птицей трепетал платочек в её руках и «падал с опущенных плеч», а потом Катюшей «выходила на берег крутой».
После концерта, в маленьком домике, артистов ждал обычный обед: пшенная каша, сухари, водка. Вдруг, воздушная тревога. Бросив ложки, все бросились в лес.
Марина знала, что на войне было одно спасение – о спасении не думать. Она спокойно взяла свой верный чемоданчик и, прихватив гитару, спряталась под развесистой елью. Вещицкую нашли благодаря гитаре. Её желтый бок бросался в глаза среди зелени ёлок-палок. Оборванные жилы струн висли на ветках. Тяжелая контузия. Госпиталь. Марину оглушила пустота. Звучащие внутри мелодии не складывались в песню. Чувства раскололись на осколки. Ей хотелось забвения и нового начинания, хотелось святого слова – МИР. Её отправили домой в Москву с истерзанным телом и сердцем. Молодая жажда жизни и забота матери поставили её на ноги. Но усталость войны не проходила.
Много несёт в себе новый день. Ведь счастье не должно падать на голову, но оно упало: Победа! Радоваться в одиночку грустно и Марина, принарядившись, вместе с матерью выскочила на улицу. Плакали во весь голос, обнимались с незнакомыми людьми, смеялись, переспрашивая: «Неужели Победа?», чтобы ещё и ещё услышать это долгожданное слово. Рядом с ними начали танцевать, кто-то громко причитал: «Бабоньки, хорошо-то как! Наконец-то земля отдохнёт от войны». Небо дышало и пахло миром. Майский беспредел цветения души. Марина запела. Впервые после войны. Прислушаемся к её голосу – «Так на свободе к сердцу приходит первой любви весна…» Для Марины жить после войны – значит постоянно превращать всё, что нас составляет, в свет и любовь.
24 апреля 2018 года мы отмечали 103-х-летие русской балерины Ксении Триполитовой, для которой Марина Вещицкая спела несколько песен. Ксения, пораженная мощью голоса, поинтересовалась возрастом певицы. «96 лет», - ответила Марина. «Какая молодая», - восторженно воскликнула Ксения, подняв за Марину бокал шампанского. А у Вещицкой во все времена был традиционный тост: «За любовь и чтобы не было войны». Она донашивала свои седины с большим изяществом, оригинально одевалась и любила украшения. Всегда была приветлива и готова обласкать и покормить, осыпать комплиментами с головы до ног. Было радостно приходить к ней в «Теремок».
Нельзя избежать неизбежного. Она покинула нас в четверг, 19 ноября 2020 года в семнадцать часов. Тускло светили звёзды. А может быть это не звёзды, а чьи-то лица? Может быть эти лица тех родных и друзей, которых с нами нет? Вспомнились слова той песни, которая так растревожила Марину:
Когда вы песню на земле поёте
Тихонечко вам небо подпоёт.
30 ноября, понедельник. Крестоносное русское кладбище Sainte-Geneviève-des-Bois. В этот холодный осенний день мы тепло прощаемся с Мариной Вещицкой, которая найдёт вечный покой рядом с мужем Евгением Николаевичем Ивановым. Очень трогательно, что приехали соседи-французы и привезли осиротевшие фиалки из её квартиры. Ирония судьбы или доказательство невероятности жизни? Марина Вещицкая считала войну преступлением цивилизации, а Наполеона Бонапарта – преступным авантюристом. Она не догадывалась, что именно он посеял в душе юной Цветаевой пристрастие к фиалкам. Марина Цветаева вычитала, что перед ссылкой на остров Эльбу Бонапарт пообещал соратникам вернуться в сезон фиалок. Этот цветок стал эмблемой бонапартистов, по которому они отличали своих приверженцев, носивших перстни с эмалевой фиалкой и гравировкой: «Она расцветает весной!». Посвященные подымали тост за «капрала фиалок». Возвращение Наполеона в марте 1815 года в Париж обогатило продавцов цветов: за скромные фиалки платили бешеные деньги, о чём сожалели 15 июля, когда Бонапарт сдался в плен. Проживая в Ванве, Цветаева писала своим друзьям: «С одиннадцати лет я люблю Наполеона. В нём и в его сыне всё моё детство, отрочество и юность». После этого откровенного признания совершенно ясно, почему Цветаева так любила эти цветы. Она была бы очень удивлена, узнав, что в 2017 году выведенный новый сорт получил название: Фиалка Марина Цветаева – лиловый, лучезарный новый свет Поэта. Вот так эта фиалковая история соединила двух Марин – Цветаеву и Вещицкую.
Наша память – одоление всех смертей. Я невольно улыбнулась, вспомнив, как совсем недавно Марина Оскаровна распевала стихи Федора Сологуба:
Я люблю весной фиалки
Под смеющейся росой…
Смерть не рифмовалась с её улыбкой и голосом, с этим траурно - осенним небом, но солнце было у нас внутри. Тишина. Теряли лиловые лепестки-слёзы нежные фиалки, охраняя память Марины Оскаровны Вещицкой.
Рисунок на заставке Галины Бларэ