О повести Владимира Фёдорова «Скрипка»
…я мельче этих подковок работал:
я гвоздики выковывал, которыми подковки
забиты, – там уже никакой мелкоспоп
взять не может…
Англичане из стали блоху сделали, а наши
тульские кузнецы её подковали,
да и назад отослали.
Н. С. Лесков. «Левша».
«Я люблю Россию до боли сердечной», – признавался Салтыков-Щедрин, не помышляя себя где-либо, кроме России. Вот и для писателя Владимира Фёдорова истинная Родина не там, где комфортнее, а там, где больнее, там, где отчая земля его предков. Говорить о нём довольно трудно, если учесть многогранность и разноплановость его литературного творчества: поэт, прозаик, драматург, переводчик, историк, фотохудожник, геолог, путешественник, стрелок, рыбак и охотник. Вне сомнения, удивительная творческая личность, открывшая свою Антлантиду и Шамбалу – свою собственную Северную Ойкумену! Подобно Гумилёву и Хемингуэю он не раз побывал в Африке, а Камчатка, Якутия щедро обогатили его поэзию и прозу множеством незаурядных тем и сюжетов. Большую часть жизни Владимир Фёдоров прожил в Якутии и, разумеется, главное внимание всегда уделял национальной литературе. В 2021 году ему было присвоено почётное звание «Народный писатель Республики Саха (Якутия)». Владимир Николаевич – лауреат Государственной премии Якутии (2000), Большой литературной премии Союза писателей России (2003).
Надо сказать, что писателя Владимира Фёдорова привлекают сильные личности, сильные характеры, незаурядные судьбы. Книга «Ночной целитель» (Москва: «Вече», 2016) – тому убедительный пример, подтверждающий его выразительную русскую мысль, весомость и оригинальность его русского слова. Что волновало автора? Прежде всего, глубинное постижение жизни России, желание донести знание о русском народе «в самую его глубь», что в своё время являлось характерным для самобытного писателя Н. Лескова. Вот и повесть В. Фёдорова «Скрипка» (1983 г.) показала таких же крепких, удалых, талантливых русских людей. С переполняющей его душу любовью наслаждается он одарённостью русского человека и гордится им. В повести «Скрипка», как и в повести «Гражданин №1 навсегда исчезнувшего города», по мнению автора, заключаются истоки его писательской и человеческой личности. Основой сюжета произведения «Скрипка» стала реальная история жизни его прадеда и деда, которую он узнал в детстве от своей прабабки.
Мы не всегда готовы понять промысел Божий. Скудомыслие нашего ума в отличие от бесконечной мысли Творца подчиняет нас рациональным законам. А ведь изначально человеком управляло воображение, мечта, миф, фантазия. Сердце – камертон истины – заставляет нас почувствовать нечто прекрасное в этой красивой, светлой и одновременно трагичной истории. «Она висела в главном углу нашей деревенской избы рядом с большой, взятой под стекло рамой, где были развёрнуты веером десятка два фотографий – вся семейная родословная в лицах. <…> Особенно притягивала она, скрипка. По малости лет я не мог знать истории её появления в доме, но каким-то чутьем угадывал, что самая тесная связь у скрипки – с прабабушкой, нашей бабой Зиной», – так начинается эта «маленькая повесть». Скрипка – живой тончайший организм, обладающий собственным неповторимым голосом, который не умолкает на протяжении всего повествования. Оживала она по вечерам: «По ее изогнутым бокам начинали двигаться малиновые блики, а смычок, отделившись от темных бревен стены, зависал в воздухе. И тогда мне чудилось, что я слышу ее пение. Оно казалось каким-то особенным, волшебно-прекрасным, наверное потому, что в нашем селе на берегу Лены никто не умел играть на этом инструменте, и он никогда здесь не звучал», – сказочное описание происходящего завораживает.
Почему же столь необычный инструмент, неожиданно ставший чем-то самым главным в доме простого сибирского мужика, до сих пор был дорог бабе Зине? «Лицо бабы Зины, будто высеченное несколькими ударами топора из старого лиственничного дерева, было покрыто густой сетью морщинок. И такой же паутинкой трещин была усеяна лакированная поверхность скрипки», – обращает наше внимание на их обоюдную «тесную связь» автор. Но разве в детстве дано понять невидимые связи человеческих судеб, запутанных в тугой узел противоречий? Произошло непоправимое – скрипка от одного неосторожного прикосновения раскололась в руках мальчишки на несколько частей, чтобы потом он долго испытывал чувство неизбывной вины, пока не догадался собрать инструмент и унести на погост к прадеду Ивану и прабабке Зине.
«Вот помру, положьте со мной в гроб. Еще с Иваном надо было схоронить, она ить у ево заместо души была, да не смогла я, схотелось память в дому оставить. А уж со мной положьте обязательно ...» – сходу окунаешься с головой, словно в журчащую реку, в сибирскую чистую речь, льющуюся в повести своим плавным потоком. Именно от неё, коренной сибирячки, рождённой в маленькой таёжной деревне, недалеко от Байкала, – язык этой повести, который автор впитал с малолетства. Вот, оно русское наречие, как говорил о нём великий труженик В. Даль, – Божий дар откровения, «похожее на летний луг в чудных цветах пословиц, поговорок, прибауток, присказок», какое заполняет собой и всё пространство повествования В. Фёдорова.
Сон – достаточно частый мистический элемент в творчестве писателя. Бесконечный «долгий-долгий сон», соединяющийся с реальностью, и послужил эмоциональным импульсом к появлению на свет старой истории, долго пребывающей под спудом в его родовой памяти, прежде чем автор её поведал миру. Интрига повести кроется в тайне редкого инструмента, сыгравшего свою загадочную роль не только в судьбе Ивана Звонкова, «столяра от бога», но и всей сибирской деревни. «Вечер в кабаке… и будто прожгло его насквозь», – казалось бы, всего лишь случайность, когда он впервые услышал скрипку, напрочь лишила его покоя, сна, душевного равновесия, вытеснив собой всё остальное. «Какая-то щемящая, радостная боль раз за разом пронзала грудь и снова возвращала в кабак, туда, где сегодня над пьяным гвалтом и разгулом царила она, Скрипка. Иван лежал на спине, всматривался в крупные осенние звезды, словно набравшие вес и спелость к сентябрю, и думал о том, что прожил он немало, а вот почувствовал по-настоящему, охватил своей душой всего-то ничего. И только с нынешней весны как будто возвратилась к нему когда-то давно уже, в далёком далеке позабытая и потерянная настоящая большая радость», – навсегда запала ему в душу скрипка, вовсе несравнимая ни с гармошкой, ни с балалайкой, виртуозной игре на которых не было равных Ивану Звонкову. Да и не просто так запала в душу обычному крестьянскому мужику, а купить захотелось, чтобы овладеть секретами волшебного инструмента. Бесконечный спектр его необычайных возможностей Иван уловил шестым чувством. Тайна самого мистического инструмента – скрипки – непостижима. Звук скрипки божественен.
Музыка, слетевшая с небес не имела в своей красоте никаких объяснений. Музыка, меняющая весь мир и его ничем неприметную жизнь, показывала, какими они огромными могут быть и какими прекрасными, радостными. Она проистекала из человеческого сердца. «А ещё в его огромном и грубом теле крылась восприимчивая ко всему живому, ранимая душа, и незримые нити её чутко связывали мужицкое сердце и с голубой бесконечностью неба, и с каждым трепещущим листком осины за околицей, и с каждой малой кровинкой живой», – гармония человека и природы сродни музыке, преображающей всё вокруг, и душа русского человека словно сливается с красотой Божьего мира. Вопреки жене Зинаиде, не боясь стать посмешищем сорока деревенских дворов, Иван Звонков приобретает драгоценный для него инструмент, заведомо зная, как будет морально тяжела ему непосильная ноша, казалось бы, такой лёгкой, воздушной скрипки. Каких только слов не говорила Зинаида на мужа, а ведь в начале их любви она никогда не была сварливой: «дурень со скрыпкой из цирку», «кловун», «разоритель», «по миру решил пустить!».
Но присутствовало в судьбе Ивана что-то определённое свыше – некто невидимый хранил его. И всплывал в памяти, будто из небытия, страшный случай с медведем, роковая «игра со смертью» – чудом он тогда остался в живых, а возвратясь домой, «три дня не мог выговорить ни слова – онемел». Значит, не в силах был Иван отказаться от своего внутреннего порыва. Преодоление, восхождение, противостояние любому страху побеждали в нём! Возможно, ради того, чтобы вернуть угасающую любовь друг к другу, вернуть радость бытия их сынку Ванюшке, «нежданному-негаданному», Ивану-младшему, чтобы засветились испуганные глаза мальца, настрадавшегося от чужих недобрых людей, но наконец-то нашедшего дом, тепло, любовь в семье Ивана и Зинаиды Звонковых.
Давно известно, человек проявляется в мелочах, именно из них слагается жизнь, а неразрывная связь мелочей с общим устройством бытия вносит в него покой и уверенность. По силе творческой одарённости равных Ивану в округе было не сыскать! Но скрипка – дело иное, тонкое. «Сей инструмент особый, деликатный, не для всякого», – предупреждали мужика. «Не хотела раскрывать своих секретов» скрипка, «непокорные струны» не слушались «горе-музыканта», и тайное обучение игре в амбаре превратилось в сущее испытание. Пожалуй, более безнадёжного звука, воспроизводимого мучительной игрой Ивана, ещё никто не слышал. Между тем упорство, покорное терпение, желание довести начатое дело до конца, издревле свойственные крестьянской натуре, сыграли свою великую роль, как у того же Левши, героя Лескова, делавшего всё так, «чтобы ни одна минута для русской полезности не пропадала». «Иван шёл к цели своим путём – методом проб и ошибок, как известно, требующим всегда наибольших затрат времени, сил и нервов, но рано или поздно приводящим к верному результату», – поддерживает своего героя автор. Не имея ни малейшего представления о нотах, Иван при всём при том обладал отменными слухом и памятью.
Тяга к красоте через сложность – признак большой любви, потому что в сложности тоже есть своя красота. Тишина и пауза жизни была важна для Ивана, без чего невозможно рождение музыки, ведь очень часто идеальная музыка – это молчание. Он интуитивно догадывался обо всём, уже и Зинаида страстно желала, чтобы «скрипка наконец-то ожила». Как бы ни пугала поговорка, что “у страха большие глаза”, но тот, кто не боится, в конечном итоге добивается своего. И непокорная скрипка подчинилась музыканту! Заговорила своим неземным языком, проложив пока ещё хрупкий мостик незримой связи не только к душе Ивана, но и к душе Зинаиды, воскрешая их чувства.
«Недели через две Акулька Лисапет, стоя у колодца, уже размахивала руками и тараторила: – Ей-богу, бабаньки, сама слышала – выучился он, объездил скрыпку-та. Иду вечером мимо ихней избы и слышу – чой-то поет. Да будто не голосом. Вошла потихоньку во двор, прислушалась – так и есть, играет Скрыпач! Да гладко так, справно. Вот вам, девы, и весь смех! Теперича он над нами самими смеяться станет! – Ну, Скрыпач, ну, мудрец лесной! – ахали бабы и спешили домой – поделиться с мужьями, рассказать новость соседям. Скоро мимо Иванова дома все стали ходить внимательно прислушиваясь, а встречая его на улице, не ухмылялись ехидно – почтительно приветствовали, как в былые времена», – значит, настолько сильна в русском человеке связь музыки и жизни, настолько ему необходима сила этой всеобщей связи, как необходим сам воздух, без которого он не может дышать. Гениальная простота вселенской гармонии, раскрывающаяся благодаря энергетике инструмента и филигранности музыканта, как будто становилась проникновенной и тайной подсказкой для самой жизни. Так что же такое наша жизнь? В ней контрастно соседствуют рядом: радость и горе, смех и слёзы. Как видим, Владимир Фёдоров – увлекательный мастер самобытного повествования, обладающий богатым жизненным опытом, не понаслышке хорошо знающий всё разнообразие русской жизни, всех её социальных типов и бытовых укладов, чувствующий её поразительно красочный язык, характерные выражения и речевое своеобразие сибиряков, при этом вникающий в саму природу народного смеха, умеющий порадовать читателя сочным добродушным юмором.
«В тот вечер Иван долго не мог заснуть <…> он все сидел и играл. Смычок и пальцы сами выводили какую-то очень грустную, жалостливую мелодию. А он вспоминал под неё самый непонятный, странный и страшный месяц в своей жизни…» – вся прожитая им жизнь в одно мгновенье промелькнула перед его глазами. Музыка напоминала о чём-то вечном, учила Ивана увидеть в ней не просто отражение действительности, а её продолжение – высшую, таинственную часть. «Играли не пальцы – вся сущность» музыканта, который растворялся в музыке весь без остатка, сливался с ней чувствами, душой, мыслями. Главное – суметь выразить себя в любой вещи! Тот второй, роковой, случай, когда он, бывалый охотник, «проблудил» в тайге тридцать восемь суток, – природа заманив его в «чёрную топь», «зло смеялась над человеком», – лишь сейчас приоткрыл ему магию сверхъестественного, непознанного. В природе человек, как заключал Пришвин, умирает порой от нападения на него «видимых и невидимых врагов». Значит, природа человеку и мать и злая мачеха. С чего и начинаются все наши сказки. Душа человека всегда живёт в образах природы. У В. Фёдорова природа постоянно присутствует в жизни сибирского мужика, никогда не знавшего крепостного права, изначально ценившего свободу и независимость, может, поэтому и сохранившего в себе художника, его неизбывную тягу к красоте. «Земли-то пустой и сенокосной, и пашенной кругом полно, раздольна и щедра Сибирь-матушка. Всё богатство от рук рабочих зависит», – таков этот мощный таёжный край, не случайно манивший к себе переселенцев из средней полосы России, довольно часто страдавших от неурожаев, от бесплодных пашен и голода.
Как говорится, знал бы, где упасть, – постелил бы соломки. Но чему быть, того не миновать – приключился и третий случай с Иваном, вновь сыгравший с ним злую шутку. Лесков в рассказе «Пугало» метко подмечает, что «во всяком случае, одно и то же приключение без какой-нибудь перемены не может повториться». Оно и произошло с Иваном именно тогда, когда, как ни странно, ничего не предвещало плохого: слава Ивана как скрипача разлетелась по всей округе. Однажды, словно в сказке, возвращался домой со свадебного веселья скрипач, в праздничной радости растворялась его усталость, а санный путь, быстрая езда, зимний полёт по заснеженной тайге, звёздное ночное небо уносили Ивана в иные неведомые пространства, и «нарождалась в душе мелодия», которую он сам создавал. Вдруг в этот волшебный мир звуков ворвалась волчья стая, внезапно нарушив гармонию всего: и музыки, и природы, и человеческой души. Ивану опять повезло, но отведя одну беду, судьба не смогла отвести другую: скрипка хрустнула, дека её проломилась, осколок грифа безжизненно висел на струнах. В народе не зря считают, кого Бог любит, того и испытывает. Новое испытание преподнесла судьба Ивану Звонкову – ремонт инструмента – испытание русского характера на прочность. Если родился музыкант, тонко чувствующий инструмент, то обязательно должен появиться и мастер, сотворивший его! Непостижимый образ старого мастера Фролыча, плотника от Бога, олицетворяет в повести В. Фёдорова всех русских мастеров-самородков. Фомич бережно и трепетно передаёт Ивану старинные секреты лака, унаследованные от своего деда. Откуда в простом русском человеке, не обременённом науками, такое стремление к красоте, которое горит в нём, подобно огню свечи, и которое не в силах погасить никакие, даже самые грозовые ветра судьбы?!
Сегодня очевидны и ничуть не устарели слова мастера Фролыча о том, что народ духовно обнищал, что «красоту ни в грош не ставит». Литературные параллели ведут к лесковским персонажам, размышляющим о смысле бытия, о великом понимании русским человеком своего земного поприща – как подтверждение тому, что нет в жизни мелочей. Вот они баснословные мастера Лескова, умеющие “своё смелое воображение исполнить”, которые “на что взглянут – всё могут сделать”. А самое важное, чтобы было “тут что-нибудь сверх понятия сделано”, чтобы “что-нибудь доброе и запало в ум”. Поэтом, художником можно быть в разных делах. Недаром В. Фёдоров является обладателем всероссийской литературной премии имени Н. Лескова. Но можно жить поэзией, не сочиняя стихи и рассказы, потому что настоящая красота нерукотворна! Старый мастер Фролыч это почувствовал сразу, как только увидел диковинный инструмент, он поверил в Ивана и в его скрипку, поверил в совершенную музыку человеческой души!
Величие человека в его мечте, в стремлении его сердца, его душевных порывов. Таланты выходят из недр народных как явление Духа высших, непостижимых сфер. «Исполнил я, Ванюша, на свете белом главную свою работу. Не зря жил, коли такое чудо мы с тобой оживили. Береги её, как зеницу ока», – как завещание передаёт Фролыч бывшему ученику свои «колдовские» секреты, воплощённые в обновлённой скрипке. Свершилось чудо: «…звук стал чище, звонче, в нём появилась какая-то новая глубина, сочность. Не веря себе, изумленный Звонков всё играл и играл, а Фролыч неподвижно сидел на лавке, закрыв лицо руками».
Жизнь шла, подчас медленно, или, как говаривали в старину, неторопко, подчас слишком быстро, а скрипка по-прежнему пела, звучали любимые народные песни такие, как «Священный Байкал», «Лучинушка», «На сопках Мачьжурии», появлялись и придуманные самим Иваном всё новые и новые мелодии, его собственные песни. Играл музыкант даже в храме. Его жизнь и впрямь налаживалась. Чего же больше желать работящему сибиряку? Но произошло ещё одно неожиданное событие, всколыхнувшее покой их размеренного деревенского уклада. Губернское управление решило отправить Ивана Звонкова на смотр музыкантов-самоучек и народных певцов, которое должно было состояться в Иркутске, в Дворянском собрание. Словом, на этот раз Ивану, как и тому Левше, нужно было показать “русское искусство, в котором ты нашу нацию прославить можешь”. Победителей, «натуральных мастеров», награждали ценными подарками. И здесь Иван, как говорится, не ударил лицом в грязь, наряду с хорошо всем известными произведениями, он исполнил собственное сочинение, чем неслыханно удивил искушённую дворянскую публику! Да и не просто удивил, а вызвал бурю восклицаний по поводу столь профессиональной игры на скрипке: «Мужицкое ли это дело?». Действительно, ведь впервые такое чудо игры продемонстрировал не кто-то иной, сведущий в подобной музыке, а самый настоящий деревенский музыкант-самоучка. В этом эпизоде повести явственно проявляется авторский интерес и симпатия к обычному, “маленькому человеку”, вопреки всему происходящему, сумевшему подняться над своей судьбой. Вспоминается чеховская “Скрипка Ротшильда”, но герой этого рассказа благодаря своему скудоумию, как раз так и не нашёл пользы в жизни, подвергая всё вокруг голому рационализму, в отличие от Ивана Звонкова, открывшего в музыке целое мироздание, единственную возможность взлететь высоко в небеса.
Именно эта истина и стала для него главной. Породистый серый красавец-жеребец – награда победителю конкурса – ничего существенно уже не могла изменить в его жизни. Было важнее то, о чём пела и рассказывала скрипка музыканта, которая уже жила какой-то своей отдельной, независимой жизнью, подчинённой таинственным законам гармонии. Музыкант играл, и «невидимые волны» музыки накатывали одна за другой. «Она была проста и незатейлива, но одновременно несла в себе накую-то особую силу и глубину, подвластную только чисто народному творчеству, не искушенному в технических приёмах, по идущему от души и для души создаваемому. О чем была эта музыка? Наверное, обо всей жизни Ивана Звонкова, о его бедах и удачах, о его счастье и боли», – вероятно, по мысли автора, она была обо всём на свете, что только может вобрать в себя человеческая жизнь. Вся судьба Ивана отразилась в ней, вмещая прошлое, настоящее, будущее: революция, работа председателем колхоза, который при нём стал передовым, ссылка на поселение в далёкую и неведомую Якутию, нелепая и смертельная гангрена, героическая гибель в Сталинградском сражение сына Ивана…
Голос скрипки поднимался к небу, а люди, вообще, склонны к тому, чтобы воспарять. Захватывала сверхмелодия скрипки – магическая полифония жизни – просветлённая и трагическая. «Мелодия была грустной, но, странное дело, чем больше я её слушал, тем легче становилось на душе, будто она, снимая с себя слой за слоем, медленно освобождалась от чёрной ноши...» – ничего странного, что автор повести услышал эту забытую мелодию скрипки на погосте, где покоятся его прадед и прабабка. Музыка загадочной русской души, сумевшей соединить земное и небесное! Удача, счастье, страдание – глубина их постижения – категории неосязаемые. Музыка – язык души высшего мира, Божьего, общий на Земле язык, связанный с тем миром, куда когда-то мы все уйдём. Ничто, наверное, больше, чем музыка, не говорит нам о том совершенном мире. Автору гениально удалось уловить её магические краски, удалось сохранить вместе с ней родовую память о самых дорогих ему людях. Повесть прочитана, а музыка осталась в душе…
«Но в самые тёмные ночи я иногда слышу скрипку», – пронзительно завершает свою повесть Владимир Фёдоров. Слышим ли мы, дорогой читатель, музыку нашего далёкого детства, тихую музыку своей души?