"ЖИТЬ СО СВЕЧОЙ В ДУШЕ". Глубинная Россия

Любовь как поиск истины в лирической прозе Николая Олькова

Поезд в российской шири — падающая звезда...

На глубине Сибири дремлет в снегах вода.

Дремлет в водице память пришлых и корневых.

Сколько же звездам падать — чтоб растревожить их?..

Чтоб различило ухо в пропасти русской, как

Тихие зерна духов стронули первый такт?..

………………….

В снежном затишье бора, в трепете ковыля —

Слышишь? — вступленье хора, долгого, как земля?..

Чувствуешь? — стало тесно в воздухе — гул и вой:

Скоро — начало текста в музыке мировой!

Вслушиваюсь, как только вслушиваться могла б,

Медной струною тонкой, пристальной, как игла.

Медленно и сурово среди большой зимы

Явит ли Бог нам слово? Иль недостойны мы?..

                                                Елена Безрукова. «Омская зима»

    Всегда интересны и восхищают люди, которые в жизни и в творчестве достигли определённых высот. Согласитесь, сегодня на литературной ниве, в особенности в прозе, в жанре крупных и малых форм, сделать нечто значительное – дело непростое, прежде всего сопряжённое с колоссальными личными авторскими достижениями. К таковым труженикам пера, вне всякого сомнения, я бы отнесла сибирского писателя Николая Максимовича Олькова – имя, признанное в современном литературном мире – лауреат нескольких региональных, республиканских и международных премий. Среди них: премии имени Д. Н. Мамина-Сибиряка, Н. А. Некрасова, В. И. Белова, А. И. Куприна, П. П. Ершова, «Имперская культура». Он является автором более трёх десятков книг, основная часть которых вошла в пятитомное собрание сочинений, изданное «Российским писателем» (Москва, 2018). Прозаик сделал более чем достаточно. Возможно, ещё рано подводить итог его многолетнего творчества, его обстоятельного диалога с предшественниками и современниками. Но вместе с тем хотелось бы в очередной раз детально напомнить о тех произведениях автора, которые по праву можно считать подлинными жемчужинами русской литературы – лирической прозы глубокого дыхания.

    Казалось бы, писатель, столь широко публикуемый и столь активно пишущий, как Николай Ольков, уже хорошо в литературном мире известен. Однако в его творческом наследии есть непрочитанные страницы, мало изученные, даже самые обширные издания автора далеко не полны, многообразные стороны его дарования освещены недостаточно глубоко, а порой и слишком односторонне. При всём при том Николай Ольков – художник эпохального размаха. Так, благодаря его «Сибирскому роману» стало очевидно присутствие в русской прозе крупного таланта, невероятно сильного по своей мощи, абсолютно незаурядного по стилю и манере изложения. Зададимся непраздным вопросом: что человеку, пишущему в краткие моменты отдохновения, доставляет истинное удовольствие? Ответ будет прост и незамысловат: чтение. А впечатление от прочитанной книги – дороже всего! Этим непременно стоит поделиться, чтобы приобщиться к настоящему национальному мироощущению, почувствовать, что эта сила не иссякла, что она жива и по-прежнему бьётся напряжённым нервом души.

    Каждый писатель творит во имя безусловного социального и эстетического идеала. Николай Ольков – человек со своим выбором пути, прежде всего, пути исторической памяти, создающей снова и свою собственную историю. Причём он уникальный мастер владения сюжетом, широтой восприятия глубинного постижения жизни, ныне напрочь утерянного. Ушли большие художники, хотя ему удалось сберечь приверженность традиции, тонкость души, преданность родному языку, запечатлеть свободомыслие русского народа. Да и сам Николай Максимович родился в селе Афонькино Тюменской области, имеет знак «Почетного аграрника», сегодня живёт в сибирском селе Бердюжье. И не случайно читатель воспринимает его произведения как нечто личное. Во многом это спокойное, размеренное бытописание в традициях деревенской прозы. Необъятны, широки и плодородны её поля. Тут и Виктор Астафьев трудился, и Василий Белов, и Валентин Распутин, и Василий Шукшин. Только извечная беда – «трава забвения» появилась со временем, она пострашнее, чем те же сорняки, от которых гораздо легче уберечь колхозные поля. Однако и литературные нивы нуждаются в постоянном обновлении, в постоянном духовном труде.

Надо сказать, что проза Николая Олькова, точно улавливающая соотношение традиции и современности, стала для читателя вдумчивого и неравнодушного настоящим художественным открытием. Писателя не отпускает пережитое: мы видим в его произведениях пересечение истории жанров, человеческих судеб, мы видим детали времени, места, мастерски вплетённые в душевное состояние героев, судьбу которых ему каким-то таинственным образом удаётся прожить. Пожалуй, пришло время поразмышлять и о судьбе русского современного романа в целом. Какой он сегодня? Может ли он быть достоянием литературной истории? В романах Николая Олькова литература предстаёт как сама история. Философские поиски истинного смысла вещей, явлений природы, главного в человеческой жизни обращают взор писателя к нашему общему прошлому, настоящему и будущему.

1

Николай Ольков продолжает традиции русской классики, но уже в новом веке, сочетая и черти эпохальности, и черты эпичности. Наглядный пример – его книга «Птица, залетевшая в окно», и другие романы» (Вологда: Родники, 2021). Три романа, вошедшие в неё, представляют разное историческое время, будучи объединены одной духовной идеей судеб сибирского крестьянства в ХХ и начале ХХIстолетий. На первый план здесь выходит трагизм русской истории, её самые горькие стороны и моменты. Но кроме осознания трагедии народов Советского Союза, Солженицын когда-то дал оригинальное и очень значимое определение роли литературы: литература переносит «неопровержимый сгущенный опыт: от поколения к поколению… он становится живой памятью нации. Так она терпит в себе и хранит ее утраченную историю – в виде, неподдающемся искажению и оболганию. Тем самым литература вместе с языком сберегает национальную душу». И что бы ни происходило – бытие крестьянства в его извечных проблемах, которые всегда волновали человека труда, народа, государства, всего человечества вообще, становятся насущными, ибо без хлеба, без того, что даёт земля, ещё никто не обходился. Судьба земли и вольного труда на ней – животрепещущие вопросы, для Николая Олькова они приобретают всечеловеческий характер. Таким образом, в своем романе «И ныне и присно» автор создаёт настоящее эпическое полотно, сочетающее размах большой прозы, философских размышлений, в котором он выступает как художник–бытописец и одновременно как художник–романтик, рисуя две разные эпохи, где есть человек, история, природа, Бог и Любовь – всё вместе, создающее неповторимый момент подлинного бытия. «Река долго, тысячи лет и тысячи километров, разбегалась по дикой, необжитой народом степи, чтобы, в предчувствии скорого исчезновения, напрячь накопившиеся силы и метнуть их в мощном броске на Гору, отринуться, понять безнадежность усилий, и тогда попытаться уйти от неизбежного уже слияния с важными водами Большой Реки… Человек, ступивший на край Горы, обомлел от невиданной красоты, кликнул сотоварищей, и молча стояли они у края, обозревая, сколь видно было, желанное место. Умыли лица свои чистой водой незнакомой Реки, поклонились Востоку, и охнула от прикосновения топора белая береза, которой суждено было лечь в оклад первой избы. И назвали то место Зареченька. <…> Река все так же тиха и напориста, радостная в своей синеве; Гора холодна и хмура, все так же огрызается оголенными провалами логов и оврагами; зареченская долина горда зеленью трав и золотом хлебных полей. И многоликая жизнь проносится надо всем, вечная и бесконечная…» – таков лирико-философский зачин этого романа, величавый и в чём-то похожий на древние сказания. Автор и сам верит, что «чудные дива случаются в небесах: солнце разведет по обе стороны от себя собственное отражение, и тогда всему живому на земле явятся три солнца, чтобы устрашить зверя, напугать птицу, смутить думающего человека». А еще он видит с природе вечные нерушимые ценности, что открываются в естественной простоте чувств народа, живущего согласно с матерью-природой, легко и радостно подчиняющегося её законам.

 Стоит отметить, в повествовании немало действующих лиц, важных исторических событий эпохального характера. Следовательно, достаточно и сюжетных линий, ведущих к развитию нескольких тем, рассказывающих о полифонии человеческой души, жизни, целого мира. Михаил Бахтин называл этот феномен многоголосьем. Вы будете приятно удивлены: на страницах романа Николая Олькова оживают тайны старинных сюжетов. «И как круто иногда разворачивает человека», – говорит он о своём абсолютном герое – Брониславе Лячеке, – поляке по происхождению, родители которого служили в Царском селе. По настоянию Николая II для дальнейшей работы с царскими архивами их семья отправляется в Сибирь. И Бронислав преодолевает путь от дворца Государя до своего последнего пристанища на Волчьей горе. Между этими двумя судьбоносными точками: бесконечные дороги России, Сибирь, Гражданская война, тиф, лагерь, вынужденное существование под другим именем и фамилией Арсения Чернухина, Вторая мировая, затем опять лагерь, мир и наконец – возвращение на круги своя – к себе настоящему. Но самое главное здесь – история тайной любви Бронислава и Великой Княжны Анастасии, Станы, как звали её домашние. Благодаря той силе любви, что неподвластна времени, наш герой выстоял нравственно и состоялся как личность. У человека можно всё отнять, даже имя, но нельзя отнять любовь, его внутреннюю свободу и мечту о лучшей жизни. Стана – его единственное «ощущение непреходящего счастья». И это чувство погасить в нём или восполнить чем-то иным так никто и не смог, даже другая женщина, родившая ему дочь и давшая ей имя – Анастасия – имя его любимой. 

 Предвидение будущего – та мистическая черта, какой обладал Бронислав, вызвала гнев Распутина, опекающего больного Цесаревича, этого, по словам пана Лячека, «безграмотного и бескультурного мужика», почитаемого русскими «почти за святого», и принесла их семье тяжёлые испытания. Поляк был перенаправлен в Тобольск для работы с государственными документами. «Мне дано это знание странным путём, и о нём стало известно Распутину. Скоро будет война, потом ещё какие-то события, и потом ваш путь тоже лежит в Сибирь. Я не могу вам этого объяснить, но нас ждёт большое горе», – говорит Бронислав, прощаясь с Анастасией накануне отъезда. Впереди – страшные события, которым будет суждено иметь роковое значение на всю последующую историю России. Автор передаёт событийно-человеческий фон трагедии расстрела царской семьи. Что же к этому привело народ? Почему случилось такое нравственное падение, равносильное его духовной смерти? Данный отсыл к прошлому вполне обоснован. Один беспокойный век сменил другой, принёсший Гражданскую войну и национальную катастрофу, которая отзывается в нас по сей день. До сих пор не случилось покаяния, быть может, поэтому нет возрождения нации и нет никакой гарантии, что это не повторится в будущем. Народу насаждалось революционное, каинитское сознание. Библия – опыт тысячелетней жизни человечества – новой властью не воспринимались.

     В качестве альтернативы весьма интересен образ Тимофея Кузина, сына церковного старосты, грамоте «не особо» обученного, но Библию и другие книги охотно читающего. Библия – это, в сущности, историческая книга. В свои шестнадцать лет он уже понимал всё противоречие советской власти, что была в его представлении: «на земле сегодня и Бог и царь». Тимофей ярко воплощает глубинную нравственность русского народа, для него «не может быть другой идеологии, кроме православия». Вопреки всему он смог сохранить своё сердце, несмотря на ту трагическую безысходность, какая охватила людские души. Труднее пришлось Брониславу, уже Арсению: «Господи, да разомкнётся ли этот круг, по которому окаянная власть гонит его, унижая необходимостью скрывать своё имя, скрывать ум и знания, вздрагивать при каждом незнакомом человеке, любить одну, а жить с другой женщиной, вглядываться в личико своего ребёнка и видеть в нём другие черты…» – сложность противостояния человеческого духа, порождающая конфликты внутренние и конфликты с обществом, раскрывается в этом полном отчаяния и неверия в собственную жизнь монологе героя. Подобные образы подтверждают мысль Николая Бердяева, высказанную им в книге «Судьбы России», которая свидетельствует, что «в славянском мире должна быть и русская стихия, и стихия польская». Арсений и Тимофей как бы предопределяют слияние и единение двух отличных друг от друга, но равноправных стихий. 

Автор изображает не только то, кто в конце концов победил, но и то, кто оказался духовно и морально прав. Победители не всегда оказываются правыми, тем более в такой войне, как Гражданская – войне братоубийственной. Правда будет устанавливаться потом, долго и мучительно, после победы военной. Хотя найдёт ли она когда-нибудь согласие с правдой народной и Божеской? Трудно сказать однозначно. Ясно одно: перед нами– достаточно трагические страницы жизни не только в романе, в судьбе героев, но и в реальной действительности страны, принёсшей людям разделение и братоубийство. История имеет свойство мстить победителям и скорбно удаляется от своей высшей точки. Грех непокаяния, дух вседозволенности, великое историческое противостояние и войне, и коллективизации, и продразвёрстке охватили народ. И тут понимаешь, что без конфликта нет литературы! Гражданская война стала всеобщим помрачнением разума от заманчивых идей революции, когда копились непризнанные, а значит, и нераскаянные грехи. Вот и расстрел императорской семьи ужаснул самим действом столь зловещего убийства. Ведь за убийством царя и его семьи идет шлейф нераскаянных грехов уже не одного поколения. Это преступление было не простым зверством большевиков, за ним стояло нечто значительно большее, чем уничтожение престолонаследия. Будучи преступлением и Божеского и человеческого закона, этот грех и поныне лежит тяжелейшим грузом на душе нашего народа, на его нравственном здоровье и на его ментальном мироощущении.

    Жутким кошмаром было для Арсения известие о гибели Княжны Анастасии, в которое он не мог до конца поверить, надеясь на то, что любимая каким-то чудом осталась жива. «Он заставлял себя думать только о Стане, о встрече с нею, о том странном, незнакомом и непознаваемом мире, в котором она живёт, и он будет рядом с нею, в это верил. Арсений возвращался в реальность, и она была чужой ему, усилием воли уходил в забытье, жил в Варшаве, в Царском селе, видел издали Анастасию, непременно гуляющую с сестрами, мысленно вызывал её на разговор, но она, грустно улыбнувшись, качала головой», – страдания героя не знали границ разумного, а душу переполняла вселенская тоска и одиночество. И события в его памяти более не соотносились со временем, настолько безмерной была эта любовь. Лирическая проза заключает в себе неразгаданную сердцевину – тайну любви, что способна выдержать даже испытание временем.

   Неисповедимы пути Господни, и великое откровение сокрыто в Промысле Божьем. Оказывается, восемь лет лагерей – далеко не все испытания, ниспосланные Арсению судьбой. Впереди – Великая Отечественная война. ХIХ век в истории России был ознаменован многочисленными войнами, но начало ХХ века потрясло всех особенно. По словам автора романа, первая половина ХХ века, как будто олицетворяла собой «неотвратимую Голгофу русского народа». Всё повторилось роковым образом в 1941 году: немецкий радикализм взорвал мир своими решительными действиями и чудовищными замыслами. Образ войны всегда волновал писателя, он не раз обращается к этой многоликой теме. Описывая в романе Мариинский Сиблаг, показывая тесную, плотную взаимосвязь событий, он подробно, в ярких деталях, рисует встречу заключённых – Арсения и генерала Невелина. Второй, к примеру, предпочитал «лучше умереть в бою за Родину, чем гнить в бараке». Хотя тот же Арсений поначалу откровенно недоумевал: «… как можно воевать за власть большевиков, уничтожавших мою родину и создавших страшное государство?». Автор исподволь подводит своего героя к понимаю главной сути произошедшего: «Эта война, сразу названная Отечественной, то есть, за Отечество, за Родину, воспринималась как великое испытание, как проверка на жизнь. <…> Советская власть крепко ломанула народное тело и народную душу, но устоял нравственный хребет, убереглось понимание родины как чего-то неизменного, вне зависимости от названия властей и цветов флагов». Арсений Чернухин вслед за генералом Невелиным, которого прежде чем отправить на фронт, увозят в Москву, преодолевая мучительные сомнения, идёт добровольцем в штрафбат.

    И открылась ему тогда окопная земляная правда под высоким небом, под звёздами: «Вот тут и увидел Чернухин войну во всей страшной силе её борьбы со всем живым, в её способности спрессовывать время и обозначать миг между бытием и отлётом души. Многотонные громады танков неудержимо неслись на людей, бестолково пытавшихся зарываться в землю, стрелять из винтовок и бежать, обезумев от ужаса. Танки настигали метущихся, сбивали их и наматывали на гусеницы». Но «люди шли защищать Родину», и врагу было не понять «феномен загадочной русской души», ибо превыше всего для русского человека – его родная земля, отчий дом. Воевал он, прежде всего, не за советскую власть, а за Россию. В трудную годину народных бедствий русские люди всегда сплачивались. «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя» (Ин. 15: 13), – убеждает Евангелие. Прав автор, когда пишет о том, «сколь тонка грань между грехом и подвигом души…». Господь спас Арсения от позора предательства. Быть может, еще тот дуб, на окраине леса, расщеплённый от боевых взрывов, половина ствола которого была «вырвана навсегда» и который своей непоколебимой стойкостью и мощью символизировал русскую землю, в самый последний, роковой момент вдруг вспомнился ему? «А Россия наша – столько миру положила, столько молодых и красивых жизней оборвалось, до Волги себя потеряла, но нашлась, напряглась, вены вздулись и лопаются от пересилия, обдавая краснотой небо и землю, подобно тому, как во вчерашнем бою сражённый осколком молодой солдат упал прямо на своего товарища и залил его своей горячей кровью», – так думал он, видя перед собой трудный, но единожды праведно выбранный путь.

Вместе с тем Николай Ольков комбинирует непрерывное разнообразие всевозможных сюжетных линий. Традиционно выделяется здесь– линия исповедальная. Главный герой Бронислав, с таким жертвенным подвигом вернувший себе собственное имя, поведает историю своей жизни писателю и редактору Никите Онисимову. Он признается заинтересованному собеседнику о той поистине значимой роли, что сыграла в его судьбе Сибирь, открывшая глаза и на всю Россию. «Собственник – это синоним слова хозяин. Так было во все времена на Руси. <…> А что касается сибирского мужика – это вообще разговор особый… Земли тут было вдоволь, только работай, потому жили крепко, сообща… Сытый был сибирский мужик, а сытый власть не устраивал, голодным же управлять легче!» – приводит Бронислав малоизвестные исторические факты, интуитивно чувствуя, что эта встреча для него не случайна. Мы видим, сколько места в романе автором уделено крестьянству. «Край сытых крестьян», – коротко и ясно, саму суть в этом высказывании о Сибири выразил Ленин, при этом в дальнейшем не скрывая «неуважительного отношения к мужику». Но возможно ли окончательно отнять у людей свободу?

    История раскрывается и познаётся через человеческие судьбы. Событийная полнота романа создаёт множество философских подтекстов прочтения. Ключевая роль тут принадлежит жизненным взглядам и убеждениям Тимофея Павловича Кузина, свято почитающего Библию и хорошо знающего, что «не учением вера полнится, а сердцем». В нём жила особая черта – благословенность, а ещё всепрощение. Именно онс нескрываемой болью говорит своему другу Брониславу, что «народ очерствел, материализовался», и он откровенно сожалеет о его «великом по греху своему отречении от Бога». И даже храм для него едва ли станет спасением, потому как «человек слаб», понимает Тимофей. Герои повествования Николая Олькова предстают как некая загадка… Благодаря Кузину, который никогда не преступал законов совести, писатель Онисимов прозревает единственную истину – «не со свечой стоять в церкви, а жить со свечой в душе». Есть, однако, измерение, в каком ценность исторических описаний абсолютна, и измерение это – нравственность. В романе присутствует нравственный взгляд на историю. История не может быть парадом побед. В ней есть свои взлёты и падения – это нормально.

Добро и зло – извечный выбор человечества. Противостояние этих категорий исследовал Достоевский, представляя христианскую мораль как суть торжества добра над – тем не менее – неизбежным явлением зла. «Чем сильнее народ, тем особливее его бог. Никогда не было ещё народа без религии, то есть без понятия о зле и добре», – эти «всечеловеческие Божественные идеи», озвученные в монологе Ивана Шатова, одного из главных персонажей романа «Бесы», приоткрывают тайну «загадочной русской души». «И тоска по России, по настоящей. Тоска рождает порой большие чувства», – подобные мысли уже принадлежат герою романа Н. М. Олькова «И ныне и присно» Никите Онисимову. Роман пропитан религиозностью, вера мотивирует действия того же Тимофея Кузина, совершившего «главное дело жизни» – построившего церковь. «Борьба за наши души идёт всегда, и ране шла, и ныне, и присно, что значит вечно», – беречь свою душу завещает он людям, ибо во всех поисках человеку даётся по вере.

    Впрочем, всему своё время – нам ещё предстоит извлечь уроки из этого исторического сюжета. Сквозь призму его финальных аккордов явственно проступает постижение внутренней сути героев, происходит преображение, и само название романа поднимает читателя до некоего духовно-символического ощущения жизни и мира. Эту трогательную, в чем-то поэтическую историю о непостижимости любви и невыносимости утраты, но в первую очередь – о памяти как о том, что придаёт жизни смысл, как о хрупкой нити, связывающей нас с другими людьми и с нашим собственным «я», забыть невозможно. А между тем мир остаётся прежним. Лишь время, по мысли автора, «неудержимо и никому не подвластно, и сегодняшний день завтра станет прошлым, отойдя в тень и набрасывая покрывало забвения на людей и события».Что будем делать дальше… Будем восставать, как Каины, будем погибать в новом очистительном огне. Всё великое рождается в результате великих страданий. Будем верить исцеляющей силе любви, как верил в её уникальную неповторимость герой романа Николя Олькова «И ныне и присно». Будем жить…

Нельзя не отметить и роман, ставший названием всей книги, – «Птица, залетевшая в окно», – в котором Николай Ольков поднимает непопулярную проблему алкоголизма и связанные с ней социально-психологические вопросы бытия. Казалось бы, зачем это автору? Но на протяжении всего повествования он выстраивает острые нравственные коллизии, убедительно доказывая, что пьянство пагубно влияет не только на саму личность, на семью, но и на общественно-экономическую сферу, сегодня напрямую зависящую от пристрастия к «зелёному змею». Никогда ещё так Россия не страдала от этой нездоровой зависимости, как в наши современные времена.

     Заметим, что пьянство никогда не было русской традицией. Отрадно то, что испокон веков на Руси трезвость была неразрывно связана с духовностью, с религиозностью. Последнему Государю, хранившему свой народ, его православную душу, удалось сделать Россию практически непьющей. Не исключено, нам всем пора возвратиться к былой русской трезвости эпохи Николая II, когда словом и проповедью утверждался в народе трезвый образ жизни. Россия до 1917 года занимала 70-е место по употреблению алкоголя на душу населения. Воистину – уникальный случай! За себя говорят и цифры: в 1914–1925 годы душевое потребление алкоголя в стране приблизилось к нулю, составляя 0,1–0,2 л. В 50-х годах прошлого века начался катастрофический рост потребления спиртных напитков, сегодня же каждая пятая смерть – алкогольная. Несколько проклятых поколений после одного пьяницы, что выражается в генетической предрасположенности к болезни и гибели целых родов. Есть о чём реально задуматься! Наше общество достаточно равнодушно взирает на людей пьющих. Скорее у него вызывают откровенное недоверие, вплоть до полного отторжения, как ни парадоксально, – люди, не употребляющие алкоголь вообще, – те, кто ведёт трезвый образ жизни.

    Однако сделав небольшой экскурс в историю этого столь злободневного вопроса, вернёмся к роману Николая Олькова. Любое литературное направление, включающее в себя разнообразные стили и жанры, всегда зависит от общественной системы человеческих ценностей и отношений: социальных, экономических, мировоззренческих. И в данном случае автор предметен, психологически точен, правдиво реалистичен. Он поражает исключительным знанием человеческой души, подчас бесстрастно описывая всю бездну падения главного героя – Фёдора Петровича Ганюшкина – выпускника партийной школы, секретаря парткома крупного совхоза. Почему так случилось, что его вполне успешная жизнь, во всем благополучно складывающаяся, постепенно, а затем и стремительно покатилась вниз, достигнув своей трагической глубины и своего страшного одиночества. Пожалуй, самое убийственное здесь – человеческое безразличие, равнодушие.

 Роман начинается с далеко невесёлого известия: в селе умирает сильно пьющий Кириченок, ветеран войны. «Замены таперича в деревне ему нетука… Он же с вина сгорел. И спору нет», – обсуждали случившееся на завалинке бабы. В какой-то мере прозаик намеренно ослабляет сюжетность, обращаясь к столь щепетильной теме, заведомо предугадывая и некоторое читательское разочарование. Не зря Довлатов напишет в своей повести «Зона»: «Я увидел, как низко может пасть человек. И как высоко он способен парить». И там же даст поразительно точное определение: «Ад – это мы сами». Эти два кардинально противоположных полюса и представляет Николай Ольков. Вот уж верно кем-то сказано: меж двух полюсов мается душа. Да, «злосчастная литература» пишет о проблемах неприятных и малопопулярных. Николай Ольков же как художник слова идёт бестрепетно.

Неоднократно Фёдор Ганюшкин пытался лечить свою болезнь. Первый секретарь Иван Трыль, в прошлом опытный контрразведчик, оказывал ему дружескую поддержку, понимая серьёзность возникшей проблемы. Всё же в доперестроечные времена люди не были безучастны к чужой беде, чувствовалась помощь коллектива, и многое решалось сообща. Что важно: автор обращает наше внимание на то, что тогда актуальные вопросы, касающиеся злободневных явлений и противоречий жизни, не отодвигались на задний план, чего не скажешь о нынешнем, коммерческом времени. Фёдор осознаёт, «что не просто зависит от водки – жить не может, не выпив сто грамм утром, в течении дня бутылка, на вечер вторая». Тут хочется упомянуть роман воронежского писателя Виктора Чекирова «Правдолюбец Миха»: его герою, словно одному в поле воину, приходилось выживать среди повально спившейся общаги. «Один у всех общий рай и ад, и всё родное, общежитейское», – по-довлатовски заключает Миха, потому как везде действует единая, похожая система. Но его вопреки всеобщему помешательству, спасает лишь любовь ко всему живому. Время и жизнь будут «пытать людей любовью» – делает неожиданный вывод Виктор Чекиров. Иначе им не спастись в этом обезумевшем мире. На первый взгляд может показаться, что такие разные персонажи и такие разные условия жизни, но корни беды одинаковые. И Фёдора Ганюшкина тоже ничего не спасет, кроме семьи, любви. Но его путь возвращения к самому себе долог и сложен: дорогу к храму дано осилить не каждому. Ведь он мог умереть в реанимационной палате. Но всё промыслительно на земле и во всём прочитывается воля свыше. Отнюдь не случайно в его судьбе появляется старший товарищ и наставник Тимофей Павлович, возродивший память о погибшем и без вести пропавшем в Великую Отечественную войну – русском воине Петре Ганюшкине – его родном отце. Своим примером он показывает, что читать Библию и жить в духе Библии – не одно и то же.

Что же нужно человеку, чтобы жить в духовном согласии с собой? Как обрести ему спасительные источники радости, не употребляя алкоголь? В чём они заключаются? Ведь и корень зла, и ветвь добра – в руках человека. «Любовь лечит алкоголиков», – находим мы долгожданный ответ в завершение романа. «Лишние люди», к таковым сегодня можно отнести и пьющих, зачастую не нужны никому, подчас даже собственной семье. Социальные корни алкоголизма необходимо искать в процессах, происходящих в общественной жизни. Впрочем, это уже совсем другая история. Медицина, конечно же, способна излечить отдельного человека, но если болезнь принимает массовое явление, излечить её можно только всем миром.

    Символичен финал романа: птица, залетевшая в окно дома Фёдора Ганюшкина, – как посланница небес – в радостный момент их семейной встречи. Славянские образы: деревья, вода, птица, солнце, лес – всё живое и дышащее, и голоса человека и природы… Птицы – они всегда участвуют в сотворении мира, а значит – для нашего героя начинается новая страница жизни. А что дальше – додумайте, дорогие читатели, сами… Что осталось – тёплый светлый день, шагнувший в комнату сквозь открытое окно, и надежда, которую нам дарит автор.

2

Принято считать, что по-настоящему талантливому художнику близки разные прозаические жанры как большой, так и малой формы. Книга Николая Олькова «Деревенские истории» (Вологда: Родники, 2021) как раз включает в себя подобные жанры: повести и рассказы. Эти истории автор словно подсмотрел в зеркале народной жизни – зеркале русской судьбы. Все они пронизаны добром, жизнелюбием, болью и верой.

    Довольно необычна и поучительна история «Серебряный купол в голубом небе», продолжающая тему воздания за совершённые грехи. Начнем с того, что язык произведения прост, – это язык народа, язык земли и леса – та сила, ради прикосновения к которой и читаем мы деревенскую прозу. В повествовании нет ничего казённого, надуманного, мы ощущаем настоящее чувство свободной речи, её неразрывную связь с народной почвой, с традицией. «Деревни в Сибири – как люди, вроде и похожи друг на дружку, а приглядись – далеко не родня. Есть такие, что вдоль озерка одной улочкой выстроены, а в соседней все дома в куче, только переулки и разделяют. Наша на отличку ото всех, две улицы повдоль, две поперек, только у малой речушки Сухарюшки с одной стороны дома поставлены, а на береговом склоне бани прилепились. Это в Зареке, где первые поселенцы облюбовали. Сказывали старики, что из Смоленской губернии переезжали всем селом, не только скарб – церковь деревянную разобрали и на новое место перевезли, сложили и вновь освятили», – вот это незыблемое отношение народа к святыням и будет ключевым моментом сюжета. Мы знаем, русский крестьянский мир Белова и Распутина основательно вписан в циклы природы, добавлю, он так же самодостаточен, завершён и в «Серебряном куполе…» Олькова.

«Что за богатый край сия Сибирь, что за мощный край! Потребны ещё века, но когда она будет заселена, она предназначена играть большую роль в анналах мира», – писал, возвращаясь из ссылки, о сибирском крае, который состарил его, Радищев, но и он же пробудил в нём доселе невиданный восторг. Русская духовность – это народная память, родовая общность, переходящая в историческую, культурную память человека как сущности. На примере своего повествования Николай Ольков поясняет, почему сегодня происходит размывание исторической памяти, которое началось в те революционные времена разрушения соборов и храмов, во времена уничтожения священнослужителей, подвергшихся жёстким гонениям.

    Похоже, что дело обстояло не лучше и в той сибирской деревне, о какой идет речь в этом рассказе, потрясшем любое, даже самое изощрённое воображение. Однако здесь есть и немало назидательного для потомков. «Тогда Костя стал представлять белый, серебряный купол, а потом золотой крест, и у него получилось, серебряный купол на фоне голубого неба принял крест, и они вместе поплыли ввысь, медленно, и Костя глядел, не сморгнув, на это чудо, пока слезы застили глаза, и видение исчезло. Но он по-иному смотрел теперь на бывший еще утром сиротливый купол, хлопающий листами оторванного ветрами железа, на потрескавшуюся штукатурку церкви, они перестали быть чужими и беззащитными, церковь стояла теперь как православный воин после изнурительной битвы, израненный, с пробитым шлемом, одеждой, порванной мечами чужеземцев, почти истекающий кровью, но непобежденный. Костя вытер слезы и увидел рядом однорукого Ивана Березку. — Ты плачешь, дитя мое? Господи, благослови сие мгновение! Ты видел, как серебряный купол с золоченым крестом уходил в небо? Радуйся! И Господу нашему великая радость. Благодать снизошла на тебя, сын мой, сохрани ее, и она проведет тебя по жизни прямо к ногам Бога нашего. Беги с миром!» – таким непостижимым образом пыталась выстоять и сопротивляться коварным замыслам большевиков старая церковь. Но власть не могла отступить, и роковой финал ждал исполнителей её безоговорочной воли. Более того, они все погибают, собственно, как и убийцы, принимавшие участие в расстреле Царской семьи ив последствии понесшие суровую кару. Их род был проклят «до седьмого колена» и платил за это преступление своими жизнями.

     Что же случилось с народом? Ведь русская духовность и русское Православие, (о значении оных нас привыкли неустанно убеждать), духовная история народа немыслимы без истории Русского Православия, Русской Православной Церкви, без истории множества русских святых. Христианство – именно оно давало среднему человеку мерку для понимания и оценки вещей, указывающих путь и границы. Многие годы это было утеряно и попрано. Где выход? На сей счёт впечатляют слова Николая Рериха, завещавшего нам сокровенную истину: «Любите Родину. Любите народ русский. Любите все народы на всех необъятностях нашей Родины. Пусть эта любовь научит полюбить и всё человечество». Вадим Кожинов тоже был убеждён, что без национального самосознания, без собственной культуры не может быть духовного богатства народа, нравственной высоты чувств. Но анализируя современный литературный процесс, сопоставляя его с различными историческими периодами, приходишь к выводу, что сегодня гораздо сложнее в искусстве, в поэзии, в прозе. Время больших целей и ориентиров ушло. Мы оказались на распутье, утратив коренную опору – национальную почву. И писатели это ощутили особо остро.

Современных авторов перестала волновать степень правдивости их произведений. В таком случае невозможно донести истину о человеке. Литература отходит от проблем жизни. В литературе, как и в обществе, превалирует желание: больше взять, чем отдать. С чего начинается настоящая литература? Она рождается там, где начинается Родина. Вот где истоки всего. И только глубинным чистым взглядом, пропуская через себя трудные периоды в русской традиции 90-х и наше ещё более трудное нынешнее время, понимаешь, насколько мы нуждаемся в возрождении, а прежде всего в покаянии. Недаром Глеб Успенский когда-то подчёркивал, что «в русском народе-богоносце живут и святость, и окаянство». Он страстно желал «эту тёмную, инстинктивную народную душу облагородить и осветить нравственно служением правде». Ныне мы наблюдаем моральный упадок народа, моральное разложение приводит и к духовной смерти. Утрачен сам принцип служения духовности. А что может этому помочь? «Отчуждаясь от земледелия, народ теряет свою внутреннюю опору, внутренний стержень», – писал Успенский, наполняя свои произведения органическим единением с великой «тайной земли». Она, по его мнению, состоит в том, что «народ, который мы любим, удерживал так долго свою мощь и кротость из-за господства над ним “власти земли”, над его “умом и совестью”» Если же это утеряно, то нет больше и душевной теплоты, какая от него проистекает, если крестьянин своё «крестьянство» забудет. Народ испокон веков искал спасения во «власти земли». На земле человек обретает себя, худо-бедно, но выживает в самые тяжёлые времена.

Нравственное самосознание русского человека всегда волновало и Николая Олькова. Его повесть «Чистая вода» – яркое доказательство всему сказанному выше. Ещё Дмитрий Лихачёв был обеспокоен тем, что наше общество теряло самобытность, идентичность. Он, как никто иной, думал о сбережении народа. Это так. Самобытность и внутренняя культура, в чём нас убеждает и повествование Николая Олькова, держатся на деревне, на тех, кто работает на земле. Позволяя развалиться деревням, когда человек отрывается от земли, мы теряем в духовных ценностях. Развал деревни произошёл из-за дурной политики в России, а это удар по традициям и религии. Русь бескрайняя, как нуждается она в людях, которые бы вернулись к земле, взяли бы на себя ответственность возделать и полюбить сделанное своими трудовыми руками. Главный герой Николая Олькова – бывший колхозный и совхозный механизатор, бригадир полеводческой бригады, член партии – Григорий Андреевич Канаков – воспринимает всё происходящее с его родным краем как собственную боль. Он испытывает довольно противоречивые чувства: любовь к земле, радость труда, подчас сменяется скорбью, отвращением, негодованием и даже ужасом, которые пришли в его общий сельский Дом вместе с перестройкой.

Колоритно, психологически точно рисует автор его портрет: «Да и внешне Канаков был мужик завидный: густая шевелюра темно-русых волос, крупные и правильные черты лица, прямой, не очень удобный взгляд серых глаз, видевший самые глубины человеческой натуры, и голос – властный, громкий и жёсткий». Это человек практической смётки, ему были присущи качества, какие можно смело считать достойными уважения и защиты: любовь, семья, исконные обычаи. Образцовый хозяин первостепенное значение отводит постройке дома, в чём проявляется настоящее искусство народного зодчества – умение «рубить дом». Неудивительно: традиция строительства сибирского деревянного дома, сложившаяся в XIX веке, включала ряд важнейших правил. «Канаков гордился, что родился именно на этом месте, что после войны и гибели отца полтора десятка лет кантовалась семья в завалившемся дедовском ещё тереме, от которого уже не осталось украшений, и лестницу на второй этаж убрали ещё при коллективизации, чтобы не злить партактив. В шестидесятые, когда немного окрепли после войны, выписал передовой колхозник Канаков красного леса через колхоз и срубил крестовой дом, развалив родительские гнилушки. Дом рубили артельно, помочами, когда собирались все родственники и товарищи, хозяин сразу распределял, кто чем будет заниматься, чтобы не толкались без дела и не мешали друг дружке, как случалось порой на колхозной работе, а каждый бы знал своего напарника или место в сторонке, если работа такая. Жену свою Матрёну с сестрами поставил бревна шкурить, какие ещё остались от каждодневной вечерней работы, эта работа несложная, под штыковой лопатой вся корка с сосны отскакивает. Четыре крепких мужика сочиняли обвязку, укладывали на чурки брёвна-окладники в полобхвата, вымеряли шнуром диагонали и дружно перемещали бревна, чтобы получился правильный угол. Ошибись они хоть на четверть – мука будет потом для строителей, и крышу не свести, как следует, тем более, что мужики уже видели под сараем несколько стопок шифера, а под него крыша должна быть как ельчик. И с полами-потолками потом замаешься, клинья вшивать – позорное дело для путнего плотника. Не зря говорили: как бы не клин да не мох, так и плотник бы сдох», – воочию убеждаемся, повесть – крупный литературный жанр – позволяет выразить очень многое, позволяет коснуться корневых основ самой традиции. Конец – делу венец – гласит народная пословица, всегда завершавшая любое деле, а уж «рубку дома» – тем паче. Возникает внезапная параллель со словами русского философа Н. Ф. Фёдорова о незыблемой памяти отцов, о всеобщем воскрешении и всеединстве человеческого сознания. Писатель становится тем более значимым, чем шире он способен охватить живые ценности предшественников и современников, органически их воспринять и обогатить.

    Известно, что полноценное художественное произведение никак нельзя представить без любви. Сквозная тема повести – жизнь в браке, представляющая совместное творчество общения двух любящих людей, с годами переходящее в пронзительную жалость, которую наш герой испытывает к свой супруге Матрёне Даниловне, матери его троих сыновей. Долго ли, коротко ли, но он дождался их рождения. Какой непередаваемый восторг охватывал его, прямо как в сказке, – «три парня подряд: один в зыбке, другой на руках, а третий за подол держится». Именно его Матрёна олицетворяет собой то божественное явление нравственности, что всегда было присуще русской женщине. Ведь народ издавна соборность жизненного уклада определял словом «лад».

Однако автор не стремится нарисовать персонаж во всех отношениях положительный. Впрочем, верность принципам реалистического изображения действительности приводит его к тому, что главный герой наполняется истинно типичным содержанием, неукладывающимся в заданную схему. Таким образом, намереваясь создать идеальный характер, вопреки собственным намерениям, прозаик соткал его из противоречивых элементов. Благодаря чему и стал он живым, сугубо индивидуальным, многосторонним. «Григория давно уже по-за глаза “Чистой водой” зовут в селе», – с лёгкой иронией говорится в повести. Выступая на любом собрании, он прямо называл вещи своими именами – «как есть». «Узнаю – выведу на чистую воду», – без устали повторял Григорий, обращаясь к односельчанам. «А что такое настоящий коммунист? Я так понимаю: кто честно работает на благо, кто в семье достойно ведёт сам себя, кто не уворует у государства и другому не даст, в случае чего выведет на чистую воду. Вот так вкратце», – сам себе давал партийную характеристику коммунист Канаков. И был полностью прав в том, что «человек должен жить достойно, для этого и создавалась советская власть». Автор отмечает его недюжинный ум и характер, чего только стоили Григорию занятия самообразованием – скрупулёзное изучение трудов классиков марксизма-ленинизма Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина!

   Конфликтные коллизии в повести усугубляются и сложными взаимоотношениями Григория Канакова с сыновьями, уверенно ступившими на новую постперестроечную стезю. Старший – Роман – глава сельской администрации: проводит избирательную компанию, заведомо идя на подлог голосов, на выдвижение заранее назначенных кандидатов. Ложь, фальшивые выборы разрушают его жизнь, лишают доверия не только жителей села, но и своей семьи. Средний – Никита – главный агроном, председатель кооператива «Кировский», он возглавляет крестьянское хозяйство, в котором все деревенские мужики отдали свои паи и доли в конкретной земле и технике, полностью доверясь его профессиональной честности. «Так опустился первый раз, была даже мысль сдать завтра в кассу как аванс от покупателей, но папку открыл, посмотрел на зелёненькие бумажки и сник. Жене ни слова, спрятал в ящике для ружья, она туда не лазит», – вот как автор описывает эту свершившуюся сделку по продаже товарного зерна приезжим перекупщикам, какую ловко провернул новоиспечённый председатель. Младший же – Прохор – «погорел» на собственном деле. Благодаря помощи отца выплатив бандитскую дань, незадачливый бизнесмен тут же берёт в аренду сельский магазин и активно разворачивает торговую коммерцию. Что никоим образом не одобрял Григорий Канаков, считая всех торгашей спекулянтами. «Тяжёлые думы теснились в его изболевшейся голове. Как могло случиться, что сменились люди у власти, и всё пошло к смерти? И раньше менялись, умер один генсек, принимает второй, но в стране-то ничего не меняется! Заводы дымят, сев идёт и уборочная», – анализируя перестройку, развал страны, ощущал он сильный разлад и в жизни, и в семье. «Тогда почему почти вдруг ребята его тоже сломались, какая ржа съела их благородный стержень внутри? А может, надо было плюнуть на всё, пропади она пропадом и советская власть, и партия вместе с Зюгановым, если за всякое честное слово, за попытку вывести кого-то на чистую воду он платит сыновьим отторжением? <…> Откуда эта непримиримость? Может, от того, что сам всегда жил честно и чужой копейки в руки не брал, может, потому и бесило его, что тащат не своё, тащат наше, общее, не спросясь, да ещё бахвалясь», – такие противоречивые чувства боролись в нём. «Мы взяли власть, и мы теперь её никому не отдадим», – открыто, без доли малейшего стеснения, подтверждает его наболевшие мысли и чиновник областной администрации, некий Парыгин. Но разве мог неподкупный труженик и коммунист, подчас ощущая смертельную усталость, поступиться принципами, совестью?

   Совесть, какие у неё права? Почему она может заставлять? Почему не даёт ему покоя и удовлетворения собственной жизнью? Встреча Григория с православным священником Тихоном заставляет его на многие вещи взглянуть под иным углом зрения. «… народ должна объединять идея. Христианство – это мощнейшая философия, и грамотные люди, изучив её, приняли, как свою. Иисус предупредил, что в вере нет ни евреев, ни эллинов, никаких других наций, всё отменяет вера в Господа, и все люди равны, все имеют одинаковые права», – на первый взгляд странные для него вещи изрекает отец Тихон, но лишь отчасти. А ещё большим откровением станет тот факт, что и «моральный кодекс строителя коммунизма полностью списан с Христовых заповедей». Русское Православие сохраняет древние догматы «Христианского коммунизма», осуждающие сребролюбие, ростовщичество, оно обращено к поддержке соборности, духовно-нравственного здоровья народа. Крепка только та вера, которая рождается в свободном сердце. Потому что для глубинного понимания себя иногда требуется безверие. Григорий же, будучи атеистом, начинает постигать эти диаметрально разные полюса веры. Он поражается словам священника, что, оказывается, можно «прощать преступника без наказания?». Искренне удивляется и прозвучавшей из его уст притче о разбойнике Кудеяре. «Разбойник был, каких свет не видел, сколько душ невинных погубил, а потом осознал, обратился к Господу и раскаялся. И был прощён», – весь смыл здесь заключается в раскаянии и молитве – как необходимом условии спасения души. «… прощать преступника без наказания!?» – возмущается Григорий Андреевич, проводя параллель с политикой новой демократии. Но услышит убедительный ответ отца Тихона: «Христианство старше демократии».

    Между тем, далеко не сразу и не так просто разрешить внутренние противоречия, не один день копившиеся в душе героя. Праведный бунт закипал в нём, который, возможно, и является самым основным поражением человека. Лютый гнев против расхищения государственного имущества переполнял всё его нутро. Можно по-человечески понять Григория, ведь какую оборону держал он за село, оправдывая свои поступки чувством родной почвы, природной тягой к земле, к упорядоченному крестьянскому хозяйствованию. «Такой славной осени давно не было. Весь август погода стояла как по заказу, ни дождинки, ни росы, только по утрам поднимались тяжёлые туманы, ночами нежившие тёплой влагой фарфоровые груздочки в низинках да весь порядок других лесных грибов: и обабков, и сухих, и даже белых местами. И для хлеба такие ночи в удовольствие: освежит туманчик, даст чуток влаги для жизни, а с первым солнцем уже сухой стоит кормилец, и колос звенит на ветерке, если хорошо прислушаться. Григорий любил эту пору, и каждый год, если позволяла погода, заводил своего старого «москвича» и уезжал к дальним полям, оставлял машину, заходил в хлеб, старательно разгребая стебли, останавливался и слушал поле. Странные звуки являлись ему: поверх перепелиной переклички и звона дежурившего в небесах жаворонка слышал он глуховатый напевный разговор деда Корнилы про великую радость крестьянина среди многообещающей пашни, и грубый мат однорукого объездчика Никиши Тронутого, хлыстом изгонявшего ребятишек с горохового сладкого поля, и неуклюжий «Интернационал», по прихоти колхозного председателя исполняемый на гармошке и двух балалайках в честь женщин, выжавших серпами за световой день по сотне необхватных снопов пшеницы», – это был до сердечной, щемящей боли в груди знакомый ему мир родной природы и земли. В самобытном ключе описывает автор мельчайшие детали и подробности крестьянского хозяйствования: целая ойкумена народной жизни откроется каждому, если внимательно прочесть и представить, как Канаков старший готовил свой двор к зиме. Любимая тема Николая Олькова – тема крестьянская. «Деревенская ветвь» литературы – национальная ветвь в самом её глубоком природном и генетическом смысле. И здесь он выступает продолжателем традиций русских классиков. В его произведениях насыщены колоритными красками картины деревенского быта, своеобычна и причудлива речь. «Как же деревня без скотин? Если на ранней летней зорьке не щёлкнет длинный кнут пастуха, не заскрипят воротички в пригонах, не наделают коровы огромных лепёшек по всей улице, не выскочат бабы, прообнимавшиеся на солцевосходе с некстати замиловавшимся мужиком и рысью погнавшие коров вдогонку табуну, – разве это деревня? Так, выселка какая-то…», – сложно не согласиться с автором и его героем, ведь каждое слово здесь проникнуто любовью ко всему деревенскому, посконному, родному.

 Как ни прискорбно, нынче другой народ пошёл. Мы наблюдаем ярко выраженное обезличивание народа. Беда пришла в деревенские хозяйства. Ох, как сложно не подчиниться диктату чиновников. «Но отступать никак нельзя, дети мои, им ещё один срок дать, и от России ничего не останется», – смело поднимается против чиновничьего произвола коммунист Канаков. Хотя была у него возможность уподобиться остальным, совсем пустым человеком без корней стать. Но нет. Сильный характер сохранил герой: своё личное донное существование в деревне. Кроме того, крайне болезненно воспринимаются в повести и семейные проблемы. «Времена наступили… сын против отца, отец против сына», – сетует Григорий на исчезновение лада из жизни человека и пытается хоть как-то сохранить от полного распада семью, чтобы окончательно не разрушить основы бытия, не потерять живую связь с землёй. Сыновья же, сделав ставку на политику, коммерцию и торговлю, не выдержали «испытание рублем», за что каждый их них заплатил высокую цену. «Где он просмотрел этого ребёнка..?» – с горечью и отчаянием задается вопросом герой, стыдясь перед давним другом и его дочерями за сыновний позор Прохора, преподав тому свой суровый отцовский урок. Почему его дети «не мыслят, как крестьяне..?».  Может быть, не хватает им «твердой веры» и нет у них «упругого характера»? Да, можно вывести сыновей на чистую воду, но «одному всех на чистую воду не вывести…», – таков неутешительный вывод, к которому приходит Канаков старший, изгнав детей из своего сердца. Прав ли он? Судить – читателю. В одночасье опустел и стал после смерти Матрёны Даниловны чужим ещё недавно наполненный родными голосами дом, который без всякого сожаления Григорий оставляет старому другу. Потеряв любимую жену, испытывая тяжёлые моральные страдания, он отправляется к отцу Тихону, в монастырскую обитель.

    «О человек! Сказано тебе, что добро и чего хочет от тебя Господь: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренно – мудренно ходить перед Богом твоим… Не стало милосердных на земле, нет правдивых между людьми», – сказано в «Книге пророка Михея» (8-5 вв. до н. э.). Пронзительно и метафорично завершение повести: к монастырскому роднику, бьющему из земли, вода которого «чистая и тёплая», как «Божья слеза», приходит Григорий Андреевич. Весь путь главного героя – восхождение, причём многоуровневое и сложное, – восхождение от души к Духу, открывающее ему дар исцеления. Автор показывает переломный, критический момент в его судьбе. К чему взывает человек? Добрых людей всегда будет не хватать на земле. Как же удержать жизнь в равновесии? Об этом думал и Валентин Распутин. Как не дать ей скатиться в праздность и пиршество?.. Что в конечном итоге спасёт нас? «До конца, до смертного креста, пусть душа останется чиста», – эти слова русского поэта Рубцова особенно близки герою этой повести. И Николай Ольков открыто говорит о беде народной, о том, что ждёт нас впереди ещё долгий путь к выздоровлению. И не стоит думать, что писатели, когда-то полупрезрительно прозванные «деревенщиками», не знают общей трагедии, охватившей страну, им, как никому другому, известна эта трагическая правда о человеке.

    Совершенно в ином жанре написана повесть «Клад, или Сашко, Пашко и Фрося из Парижа». Это остросюжетная история в стиле деревенского детектива. Причём, она удивляет прежде всего своим неожиданным игровым, смеховым началом. А где границы между серьёзным и несерьёзным в литературе? Смех – отдельная и очень сложная категория. Прозаик будто преобразил обычную деревенскую жизнь. Он лично обозначил себя: юмор, ум, очарование улыбки… Искромётная сила смешного покрывает все горести, какие подстерегают его не совсем обычных героев. И не поверите: «Веселая деревня Сладчанка словно осторожно с Горы спустилась и расставила свои домики в широкой изгибе этой Горы, бывшей когда-то берегом реки или даже моря, как писал местный ученый в районной газете. С другой стороны деревню подпирало озеро Сладкое, большое и глубокое, полное рыбой и дичью. Лучшего места и не найти вовсе. На Горе леса, береза с осиной и широкая гряда сосны с кедром и даже лиственницей. Отсюда и дома в деревне крепкие, высокие, это уж при колхозе после войны стали поскромней строить, а потом и совсем на кирпичные перешли. Грунты в деревне песчаные, дождь прошел, вода скатилась, промыла песок, солнышко выглянуло: чиста деревня, будто уборку хозяйка к празднику сделала. Живут в хорошей деревне Сладчанке двоюродные братья Зуевы, с детства зовут их Сашко и Пашко, хотя отец одного, Филипп, своего в сельсовете записал Сашкой, а родившегося на другой день брательника отец Ефим назвал Пашкой», – думаю, что и читателю, хотя бы ненадолго, нет-нет да захочется оказаться в такой деревне, настолько красочно, с лёгким изумлением живописует её автор. А были ещё и сёстры-близняшки: Фая и Рая, и дочери их Параня и Гараня. Согласитесь, во всём происходящем присутствует нечто сказочное. Достаточно своеобразны и выразительны отдельные персонажи, к примеру: «Митя Зырянов жизнелюб, баболюб, любит водочку и свой трактор». Примиряющая сила смеха, веселый и добродушный, он творит чудеса. Тут нет уныния. Дух радости жизни всегда берет верх в любой ситуации. И в то же время – это смех умный. «Я увидел, что нужно со смехом быть очень осторожным…», – писал Гоголь. Почему – спросите вы? Погружаясь в повести Николая Олькова, в перипетии разных событий, вы очень многое хорошо поймёте и почувствуете – ту тонкую, неуловимую грань между комическим и трагическим. А трагикомедия возникает там, где трагедия уже невозможна. У автора это приобретает некий единый сплав, когда трудно отличить одно от другого, настолько всё правдоподобно и естественно, а самое невозможное становится реальным и осязаемым.

Причём, вот что любопытно: сама сюжетная интрига и событийность, процесс завязывания фабулы играют в раскрытии содержания важную роль именно потому, что интрига непосредственным образом согласована с персонажами как основными действующими лицами художественного произведения. Итак, складывается вполне определённая картина: три кирпичных магазина в селе Сладчанке, какие когда-то принадлежали купцу второй гильдии Кутельникову, который в период большевистского нашествия, прежде чем убежать за границу, припрятал там золотые слитки, сосредотачивают в себе основные конфликты и смыслы. Впрочем, его письму-признанию, спустя некоторое время присланному из Парижа, советская власть не поверила. Однако в это абсолютно поверили односельчане Сладчанки: деревенский интеллигент, бывший учитель математики, местный краевед Викентий Таратутов, а ещё легендарные братья Сашко и Пашко. Они весьма изобретательно разрабатывают план не просто поиска, но и откапывания заветных кладов. Тема извечная – испытание богатством, судьба человека и судьба денег – неразрешимый вопрос жизни и литературы. Что здесь важно: человек – хозяин своей судьбы, или всё же деньги управляют человеком? Тот же Пашко, кочегар местной котельной, сирота без роду и племени, неуч с восьмилеткой, вдруг приобретает уверенность благодаря найденным мешочкам с золотом, которые он тщательно скрывает от своего брата Сашко. «Деньги делают человека человеком!», – отчётливо звучит вывод удачного кладоискателя, охваченного жаждой внезапного обогащения. «В последний вечер отправлю Сашко в котельную, а до клада сам доберусь. А потом скажу, что ничего там не было», – тут же, ни минуты не сомневаясь, решает Пашко. Оказывается, «когда денег много, хочется, чтобы их было больше». Странно устроен человек: чем больше он получает, тем больше ему хочется. Герой и не представлял, что их так «жалко отдавать», пусть даже собственному брату. О чём это говорит? Деньги проверяют человека на моральную стойкость. И далеко не всем они приносят счастье.

   Страстная и нежная любовь, потаённая и явная – постоянно прорывается в повести – любовь Пашко к казашке Гуле, сотруднице банка, помогавшей ему в продаже золота. Осуществляя столь рисковые коммерческие и финансовые операции, Гуля погибает. Эпопея с кладами, так стремительно набиравшая обороты, едва не лишила жизни и Сашко. Классическое развитие и завершение этой детективной истории – месть героя за смерть любимой. Велика его духовная потеря, несоизмеримая ни с какими драгоценностями, не оправдана цена, заплаченная им за полученные богатства. Его мечты о безмятежном счастье рушатся в одночасье. Недаром доверяясь ветхозаветным истинам, Рабиндранат Тагор мудро считал, что «жизнь получает своё богатство от мира; цену ей даёт любовь». И та же Ефросинья Кутельникова, вдруг появившаяся из Парижа, не смогла облегчить боль Пашко. За один год в судьбе героя перед нами проходит целая жизнь, которую поглотила эта «золотая лихорадка». Поздно любить и прощать. Понимать – не поздно. Автором сказана главная правда – о расчеловечивании человека, о боязни человека – быть человеком. Он любит своих деревенских героев горькой любовью и ничего не таит от пристального взгляда читателя, чтобы то, что будет завтра, отличалось большей человечностью. Чтобы на земле появились, наконец, её подлинные хозяева, стремящиеся передать знания о земле, природе и простом человеке. Надежду на лучшее нам оставляют Сашко и его жена Аниса, с любовью и верой создающие свой новый крестьянский дом и ожидающие рождения ребёнка – будущего хозяина этой земли.

Писателю удалось поднять детективный жанр до уровня настоящей, серьёзной прозы. Впечатляет заключительный финал повести: «Он любил грозу, и она показала себя во всю мощь. Молнии ударяли в землю, и она содрогалась, а громы разрывались прямо над головой, даже уши глохли. Пашко ждал ливня, и он хлестанул, выплескивая широкие потоки воды, купая и омывая одинокого человека посреди большой жизни». Гроза – мощная и спасительная стихия в прозе Николая Олькова, символизирующая внутренний катарсис и всю остроту его поступательного движения – как свежее дыхание традиции, освобождающей героя от чувства вины, раскаяния и дарующей ему свет надежды на возрождение.

 

3

Творчество Николая Олькова отобразило всё жанровое многообразие русской литературы: рассказы, художественные этюды, поэтические миниатюры, этно-краеведческие очерки, романтические зарисовки, семейно-бытовые истории, фольклорные сказы, а так же социально-психологические романы, лирико-философские повести-раздумья. Здесь слилось большое и малое, великое и простое, смешное и трагическое. Фёдор Абрамов, Виктор Астафьев, Василий Шукшин, Валентин Распутин, Владимир Солоухин, Василий Белов… Сегодня этот ряд хорошо известных имён продолжает имя сибирского писателя Николая Олькова. Русская почва, традиция взрастили в нём лучшие национальные качества – пристальное зоркое внимание к жизни, национальное умение видеть Божий свет в любом его преломлении, сострадание к людям и понимание их, нравственную чистоту, честность и глубину, прозрачную красоту русской жизни. Книга «Про жизнь и про любовь. Рассказы и сказы» (Вологда: Родники, 2022) открыла, пожалуй, ранее неизвестные грани его таланта – таланта рассказчика и бытописателя-летописца, редкого знатока народной культуры, языка. Чтобы жить и любить, надо тоже иметь талант – то особое искусство, требующее от художника всей глубины чувств. Книга состоит из двух частей: первая – «Про жизнь…», вторая – «…И про любовь». Замечу, у автора каждая вещь жёстко структурно выверена. Он пишет принципиально ясно, понятно, не нагромождая тексты усложнёнными стилевыми конструкциями. В житейской прозе Николая Олькова много обыденной справедливости. И, как подтверждает история, народ всегда знает правду. Он её оберегает. На все своих путях.

Погружаясь в широкое пространство его текстов, мы словно переходим к другому миру, древнему и таинственному, – миру сказа. Эти песенные сказы, насквозь пронизанные народным говором, поистине – глоток родниковой воды, зачерпнутой из самих криниц народной мудрости. «Любо да мило смотреть на родные наши места, сколько годов живу, а не могу насладиться. До чего же все по порядочку: и речка, и озерки кругом, все рыбное, едовое. И луга заливные, когда снегов много, с высоких мест стекает водичка в низину и в речку, а та в разлив – особая, видать, страсть: раскинуться, плечи расправить... Та сторона, что к деревне, летом в зелени разнотравья, для молодняка разного подкашивают люди, а задняя лесом прикрылась, так вот, заведено еще в старые времена, чтобы тут дерево не трогать. Каждый год обходил лесник и помечал, какие березки, осинки и сосенки убрать надо. Зато ягоды в первых лесочках – какую душа желает: и клубника, и костянка, и смородина с ежевикой. Там подале и мокрые места есть, любители забираются вглубь за клюквой и прочей вкусностью», – мелодично и плавно течёт певучий зачин сказа «Красная Поляна». «Я зовусь Антоном Николаичем, вечный колхозник, стахановец, краешек большой войны захватил…», – обозначает рассказчик свои исторические корни, и как старожил этих мест поведает он знатному трактористу Володьке, Владимиру Надцонову, о «Красной Поляне» – крестьянском кооперативе, о нём ещё говорил его отец, когда после войны все колхозы в деревне объединили в один. «Видно только в русском мужике и есть та сила, чтобы над собой подняться», – оглядываясь назад, Антон Николаич в своих воспоминаниях зримо и точно представляет ту историческую ситуацию. Ведь во имя земли и смирялись, во имя земли и терпели. Трагическая борьба русского крестьянства закончилась именно смирением во имя идеи самого крестьянства, во имя земли. В то же время смирение расценивалось как неучастие в общей лжи. Могучее многотерпеливое мужицкое сопротивление, питаемое самой землёй, которая всегда надеялась на русского мужика, помогло ему выстоять.

   «Все ждали выхода в поле. Природа всегда испытывает крестьянина на терпение. Солнышко пригрело, согнало снежок, на пашню только в болотных сапогах, но идет мужик, ковыряет оттолкнувшую землю. Лежит сорняк, вида не подает, значит, ждать долго. Тогда еще раз посмотреть сцепы борон, покачать гусеницы на тракторе – не прослабли? А потом в склад, весь день все ворота и окна открыты, сколько позволяет площадь, распихивают семена широкими лопатами, чтобы согревались. Надцонов улыбнулся: в детстве гоняли ребятишек из школы, чтобы зерно разгребать, и называли это ученым словом яровизация. <…> И гордо, и страшно, ведь до самой малой капельки знал он всю эту беспокойную стосуточную жизнь, от первого весеннего боронования, до потока зерна из бункера комбайна в кузов самосвала, и теперь ему одному придется пройти весь этот путь», – Владимир стал продолжателем дела хлеборобов, подлинных «кормильцев России», возродивших вместе с ним кооператив «Красная Поляна». Он ответственен за свой хлеб, выращенный собственными трудовыми руками. Стоит сказать, умение автора живописать не только историческими красками, но и живописать тончайшими красками природы, живописать словом уже проявилось в полной мере, уже сложилось в манере письма. Жизнь возвращается под защиту родной земли. И на просвет видна крестьянскому пристальному взгляду душа человеческая, прямая ли, лукавая, оседлая или бродячая: душевная и духовная зрелость, чистота и просветлённость, душа, незамутненная страстями, примиряющаяся с русской жизнью, согласная с традицией, с восстановлением её глубины, будто бы на краю хлебного поля мы слышим – дыхание наливающихся спелым зерном колосьев. «Надо Поляну к жизни вернуть… родная наша Красная Поляна, вернём мы тебе и красоту твою, и имя твоё», – до самозабвения «заразился» Владимир идеей возрождения этой кровной ему земли. Светится сказ: красные маки, «красивые цветы» издревле покрывали её свободное поле. И станут вновь его украшать: хлебороб обязательно высеет семена мака, добросердечно подаренные сибирякам из далёкого Сочинского института декоративных культур.

   Нужно всем нам понять, что память и любовь к Отечеству, к Родине едины. Любовь воспитывается на исторической памяти. «Любовь к своей Родине – это не нечто отвлечённое; это, – замечал Дмитрий Лихачёв, – и любовь к своему городу, к своей местности, к памятникам её культуры, гордость своей историей». Учёный говорил: «Подобно тому, как личная память человека формирует его совесть, его совестливое отношение к его личным предкам и близким – родным и друзьям, старым друзьям, то есть наиболее верным, с которыми связывают общие воспоминания, – так историческая память народа формирует нравственный климат, в котором живёт народ». Зрит в корень, оберегая память своих предков, и герой сказа Николая Олькова: «Поклянемся же, чтобы жила наша земля! Пусть размножится род наш крестьянский, как размножатся нынешним летом цветы на Красной Поляне! А имя деда Антона будет жить в сыне моем. И земля наша не переведется во веки веков! И цветами мы ее укроем. Клянусь!» Слова эти будто поднимаются из глубин праотеческой земли, и лирический герой явственно слышит зов родной земли, он впитывает её силу и мощь, её кровь и скорбь.

Продолжает эти мысли о родной земле и сказ «Крестовый дом на Голой Гриве». Он вместил в себя невероятно много: Гражданскую войну, людские судьбы, историю целой страны и историю одного, отдельно взятого человека. О том немилосердном времени главный герой Павел Петрович скажет сыну простую истину: «Вот, пожалуй, горькая память, а наша. Другой нету». Она подтверждает и суждения Дмитрия Лихачёва: «Память – одно из важнейших основ бытия, любого бытия: материального, духовного, человеческого… Память противостоит уничтожающей силе времени… Память – преодоление времени, преодоление смерти. В этом великое нравственное значение памяти… Без памяти нет совести».

Философией мира, природы, единением человека и леса проникнут сказ «Мои грибы». «Хожу по утреннему сонному лесу. Грустно хрустит валежник под робкой ногой. Еще год назад живые ветки потрепанных временем берез пали, чтобы стать прахом», – такое вот удивительное собирание грибов, такие тургеневско-аксаковские блуждания на природе, когда врачующей грустью обволакивает душу, а впереди – бесконечная дорога жизни. И таинственный гриб, согласитесь, дано лицезреть не каждому. Вспоминается повесть «Другие берега» и набоковское «грибное счастье», единственная «травинка», «родимый мох», пропитанные ностальгической тоской по родине. Хотя у Николая Олькова гораздо больше внутреннего одухотворения и жизненного подъёма: «Не грибы в радость, а встреча с ними», – искренне признается автор.

   «Давно заметил, что люблю быть в лесу один. Встретив первый гриб, режу не сразу, осторожно очищу от листвы и травы, полюбуюсь, поговорю с ним…», – это ли не чуткая простота человеческой души, остро чувствующей мать-природу?! Слово о её красоте – царственной красоте леса – некая скрытая системная целостность природы – как спасение от мирового зла. «Я любви к живому не нарушу», – есть пронзительная строка в стихах отца Романа. И каждый сказ Николая Олькова полон тихой очарованности, сопричастности тайне, будто новые краски в бесконечном исследовании русской особенности, судьбы всеобщности – мира природы и человечества. Сегодня наступил кризис этой столь тонкой и сложной взаимосвязи. Ведь именно природа спасает от хаоса, несёт гармонию, свою развивающуюся естественную закономерность бытия и различных исконных явлений.

«Свидание с лесом подходит к концу, надо возвращаться в мир людей, жесткий и беспощадный. Морозным зимним днем соленые груздочки напомнят об этих минутах. Положу их в обширное блюдо, на деревянный поднос вывалю вареную картошку. Погрущу, а может и поплачу. Что гриб, вроде пустяк, а вот на размышления наводит…», – сколько же мудрых мыслей рассыпано в поле сказа, отражающего как яркую жизнь самого автора-героя, этого вечного дознавателя истинного, грибника и писателя, так и впечатляющего ярким примером – вдохновенной поэтической прозы. Но, может быть, самое драгоценное его слово – всё же слово о жизни, о любви к жизни. Сама жизнь, подчас важнее всяких чувств, невольно осложняющих её первую и безмятежную радость. И нам всем дано единственно возможное счастье на земле – быть человеком, неотделимым от природы.

С долей доброго юмора входят в душу светлые и грустные сказы «Семья», «Дядя Федя, тётя Таня». Социальное время ломает людские судьбы, и человек должен, чего бы это ему ни стоило, выстоять. Всё то, что существует горького и несправедливого на свете, неумолкающая борьба за жизнь, должно уйти во имя хорошего и вечного. И одинокий старик с чистым сердцем, без уныния помогает молодой вдове поднимать детей. Автор, честно говоря о бездонной пропасти, которая отделяет человека друг от друга и делает чужими, тем самым помогает нам найти ощущение мира в душе. Как бы ни была невыносима и тяжела описываемая действительность, мудрость умножается на своеобразное смирение и веру в лучшее.

Неизгладимое послевкусие оставляет после себя и самобытный сказ «Про английскую королеву и молосное масло». Писатель подкупает художественной правдой изображения нравов и быта провинциального уезда, оригинальным народным говором. Сказ наполнен ценными сведениями и мельчайшими подробностями жизни людей ХIX века. «Ярманка … – это праздник, тут схлёстываются купцы со всех краёв, тутошние крестьяне со своим товаром. Мясные туши на вешалках, и скотские, и свиные, и бараньи. На прилавках птица всякая: куры, утки и гуси, индюки… Зерно, само собой, пшеничка со здешних увалов влёт уходила, оттого что хлебы из той муки выходили пышные да скусные. Но особливо… был интерес к молосному маслу, ныне его сливочным зовут», – вот он, сок и смак бытовых частностей и всевозможных деталей, раскрывающих жизнь и нравы народа, его культуру. Перед нами предстаёт неведомый, канувший мир той забытой царской России.

Нельзя не отметить в приведённом отрывке и мастерство Николая Олькова-пейзажиста: он умело рисует картины русской природы, причём колоритные жанровые сцены переданы им в слове так же впечатляюще, как Борисом Кустодиевым в живописи. В своём сказе прозаик будто предвосхитил сюжеты и краски таких цветасто нарядных полотен художника, которые невольно всплывают в памяти, когда открываешь его сказ «Про английскую королеву…», поутру не садившуюся за стол без русского масла. Это не просто этнографический интерес к прошлому, а возвращение и сохранение крестьянского уклада жизни, так необходимого в будущем. Целый эстетическо-краеведческий пласт русского бытия поднимает писатель. Вселяет доверие и естественная интонация рассказчика повествования, много на своём веку повидавшего и весёлого и грустного, ложится на душу мелодичная сказовость, образный язык, необычайная речь того старинного уклада жизни: «Я хоть и не застал, а от добрых людей наслышан, какая в старые годы, при царизме ещё, торговля была. Особливо завязло в памяти про Никольскую ярманку в уезде». Мы зримо видим живое древо языка, которое не может расти без корней, питающихся соками земли. 

Буквально во всём ощущается любовь и уважение к старине, читатель проникается интересом к былому, окунаясь в чисто русское простодушие и мягкосердечность. Вполне приемлемо провести стилистическую параллель и с книгами Мельникова-Печерского «На горах», «В лесах», где изображены история и быт Заволжья. У Николая Олькова мы тоже встречаем весьма любопытные, захватывающие моменты описания – наглядный пример: лавка купца Изместьева, виртуоза торгового дела, который «прямо играл за прилавком». А ещё, как водится, секреты приготовления масла, искусной выпечки хлебов, по какой могли оценить мастерство хозяйки. Тут вам и юмор, и наша современность, подчас противоречивая, потому как своё утратили, а другого, увы, пока и не создали. Только русскому ли человеку унывать, а вместе с ним и нашему герою? Как говаривали в старину: «Ну, поживём – увидим», – вот на такой мажорной ноте и завершает автор этот сказ.

 Доскональное знание о той потерянной Руси, о которой мы никогда не знали и которая до сих пор остаётся под спудом, являют нам и «Ферапонта Андомина сказыванья», что писаны внуком его Матвеем. Раскручивается довольно сложная повествовательная цепочка, поражающая чёткой индивидуализацией характера заглавных героев: письмо учительницы, нашедшей эту рукопись, проясняет историю её замысла. Автор же в свою очередь предлагает читателю художественно осмыслить то, что доселе было для него неведомо и в диковинку. И тут играют свою главную роль радетели русской земли, истинные заступники народа, знатоки русской жизни, что под стать серьёзным краеведам, – сказители, чувствующие плоть и фактуру слова. На то они и мудрецы – пространство их мыслей располагается выше повседневности.

«Интересно обустраивалась наша Сибирь-матушка, доложу я вам, столь забавно, что в двух верстах друг от дружки выстроились две деревни, только не просто версты их разделяли, а Гора, считают ученые люди, что в старопрежние времена вся низина была залита водой, а нынешняя Гора была берегом», – весьма увлекательно, с краеведческим подходом рассказывается в повествовании о переселении крестьян в Сибирь с берегов Онежского моря, среди них были и предки Николая Олькова. Это его мир – отчая деревня, родной сибирский край. В нём живёт искреннее сознание своей причастности к народной душе. Национальная идея тесно связана с понятием образа жизни. Автор постоянно находится в близости к сибирской природе. Переселенцы даже везли с собой на новое место церковь. Николай Ольков построил небольшую православную церковь Рождества Пресвятой Богородицы (освящена 20 сентября 1998 года) в селе Бердюжье Тюменской области, где сейчас живёт и работает. Именно кровная земля, любимый край призвали в свое время и Василия Белова, который восстановил заново деревенскую церковь и сам выполнял все плотницкие работы. Николай Бердяев некогда подметил это «религиозное углубление жизни», присущее русскому человеку. «Душа – она от Бога… <…> Видно, кроме памяти ещё что-то есть в человеке, чтобы душу волновать», – говорится и в сказе Николая Олькова.

События, начинающиеся исподволь, приобретают всё большую значимость и широту всего многообразия жизни. «А деревня наша чисто вологодские родные кружева повторила, строчкой домиков прошлась вдоль узенькой старицы, которую назвали Сухарюшкой, потому что первый дом поставил Никитка Сухарев, дома от речки отодвинулись, но лицом к ней, улочка получилась однобокая», – здесь всё своё, самобытное – и религия, и характеры, и одежда, и пейзаж. И люди тут – знающие себе цену, скупые на слова. Край древний и таинственный, где даже «в лесу свой хозяин есть», и надобно мужику просить Лесовика, «чтобы он разрешил нам лес валить на благое дело». «Дома ставили, как уже в Сибири заведено, нагляделись: стало быть, сруб рубится из свежих берез, сразу вкрест, чтоб изба, горница, сенки теплые и казенка, кладовка по-другому. В избе и в горнице внутреннюю сторону бревна стесывают аккуратно, и стена выходит ровная, любо посмотреть», – ибо дом – это уголок Вселенной, оберегающий человека и его семью от рождения и до смерти. Воистину – земля необыкновенная и щедрая! «Сибирь – она Господом создана для людей, потому не сразу её и разоблачили большие народы, а малые жили тут, как дети», – не счесть чудес этого края. В народных представлениях и обычаях находит писатель неподдельную поэзию чувств. Он воспевает народ как подлинного хранителя незыблемых моральных ценностей. Читатель извлекает из той давней жизни сибиряков массу любопытнейших фактических достоверных знаний. Он знакомится с историей и обрядностью, народными обычаями и поверьями, узнаёт, какие промыслы были тогда развиты, как говорили в этой местности, чем занимали нехитрый и краткий досуг. 

Травы, ягоды, грибы, и по давнему обыкновению «в каждой семье свой порядок», казалось бы, чаепитие, но сколько своеобычных секретов, или то же искусство «ладить ульи», многое из которого теперь забыто. Мужики верховодят в миру, в доме распоряжаются женщины, удивляя не меньше: супы, студень, хлеба, квашня, сладости, квасы, пиво. При всём том замечается, что «пьяных не было». «Хлеб завсегда был самым главным продуктом», – подчёркивает рассказчик. И делает ключевой вывод: «Из всех крестьянских работ самая серьёзная – это жатва». Действие протекает в особой атмосфере, которая ведома была немногим. Например, свадьбы – целая народная мудрость, включающая порядки, нравы, типы, давно ушедшие в прошлое. «… а народа мудрее, никто не мог быть», – чрезвычайно точно передаёт автор все оттенки народной мысли, языка и местных говоров.

    За внешней оболочкой быта, обнажающей внутренний смысл, открывается духовно-нравственная глубина человеческих взаимоотношений, самопознания жизни героев и самого автора. Когда, не будем забывать, внешняя оболочка произведения – лишь описательность, а вот внутренняя – вещь архисложная. Николай Ольковкак раз дарит нам древнерусское, национальное, хлебом и землёй пахнущее, изначальное, кондовое, дремучее, родное – патриархальное. Тут вся глубина русскости, густота языковая – млеко народной речи, не знающее пределов своей питательности. Что важно: моральная цельность народного характера. «В каждом человеке есть такая чаша», которая зовётся совестью и верой, без которой «гибель тому народу», – в этих словах, кажется, заложено зерно всех дальнейших размышлений. Но душа, подобна ручейку из чистого деревенского родника, так или иначе всё равно вырывающегося наружу. И будет она взращивать и поливать колосья, посеянных живых зёрен, и падая на почву, эти зёрна дадут свои всходы.

Человеческая жизнь интересна тем, что в ней всегда возможны варианты. Хотя порой и не без основания на то, она способна завести в тупик. Нет, не романтиком, а суровым реалистом выступает Николай Ольков в рассказе «Встреча», который, несомненно, отличается писательской смелостью. Он достаточно своеобразно касается в нём темы любви. Рассказ предельно обнажает нашу действительность, пугая своей пронзительной правдой. Главный герой Владимир Порфирьевич Венгерский, руководитель строительной фирмы, возвращается в родной город, чтобы осуществить выгодный проект. Но судьбой предначертана встреча с давней любовью. Это, видимо, способность предчувствия, о какой упоминал Валентин Распутин. Удачный бизнесмен явно обескуражен: некогда любимая девушка Катя, привлекавшая его своей жизненной энергией, сегодня – убитая бременем неразрешимых проблем постаревшая женщина. Работа уборщицы, нищенская пенсия, больной муж, сын, воевавший в Чечне, а потом оказавшийся в тюрьме, – во всём ощущается знак беды, видна невыносимая бедность и тяжесть постперестроечного бытия. Её святая простота потрясает и одновременно убивает Венгерского. Чашу молчаливого терпения переполняет история со злосчастной «бычьей головой», купленной Катей по дешёвке на рынке, и искренне предлагаемой ему в качестве экономии семейного бюджета как самого дешёвого и доступного продукта питания. Важнейшей для постижения характера героя является сцена, произошедшая с ним позже: «В машине он долго крепился, потом охватил голову руками и завыл», – некое магнетическое поле абсолютно противоположных полюсов пересекается в рассказе Николая Олькова, заполняя всё вокруг внезапно вспыхнувшей острой болью. На сей счёт уместно привести высказывание Вадима Кожинова: «Это не литература, говорящая о жизни, но жизнь, говорящая о самой себе». На самом деле, что доказывает и повествование «Встреча», – жизнь гораздо заковыристей, непредсказуемей. Она вдруг обнажила всю несостоятельность происходящего. Быть может, в принципе на земле ничего разумного невозможно построить? Лишь горькое откровение возвращает человеку истинное сострадание и понимание себя как человека.

 А для чего вообще «жизнь человеку дана?» – размышляет другой персонаж в рассказе «Володькины книжки», не находя окончательного ответа. «Володька где-то прочитал, сильно поглянулось: не все догадываются, что сидеть и ждать – безнадежное дело, если сам не приколотишь к каблуку поношенных ботинок потерянную доходягой-одром истертую подкову и не станешь упираться, как тот носитель подковы. А, потоптавшись и умяв почву под ногами, выверишь свою тропинку, и пойдешь по ней, спотыкаясь, падая, сдирая локти и коленки, разбивая лицо, вытирая пот, слезы и кровь. И как только человек душой и сердцем почувствует, что это его стезя, его дорога – расправит плечи, соберет в горсть усердие и примется улучшать и расширять ее. А кто не поднимется над собой, кто с младых ногтей удовольствуется тем, что есть, уготована жизнь пресная, тоскливая и даже надоедная. И пройдет его время стороной, не захватив, не закружив, не порадовав страстью нестерпимой, оравой добрых друзей, кулачной дракой на чьей-то свадьбе. Все тускло и серо, вплоть до самой жизни», – довольно необычные философские мысли посещали его в одиночестве, когда в старой бане скрываясь от отца, который не поощрял подобного праздного занятия сына, он читал свои любимые книжки.

Автор предлагает нам многоаспектный анализ системы образов рассказа, его композиционной структуры. Среди персонажей своей приметной особенностью выделяется лирическая героиня – учительница Анна Петровна, именно ей суждено сыграть определённую роль в жизни любознательного Володьки Рюмина. Странное дело, деревенский мальчишка преодолевает трудное детство и добивается очень многого: становится известным учёным, профессором с мировым именем. Это в его честь Анна Петровна, теперь уже директор, организует в школьном музее специальный почётный стенд. Её образ олицетворяет трепетную и волнующую тайну любви. Воспоминания о тех мимолётных чувствах, что так молниеносно между ними возникли и так же молниеносно оборвались, ни на миг не покидали женщину, заставив через десять лет вернуться в родное село. Но в человеческой любви нет знания, которое есть в книгах. Иначе как объяснить, что изо в день она рассказывает «об удивительной судьбе деревенского мальчика, ставшего мировой знаменитостью»? Книги, что тогда ещё юная учительница носила Володьке, новогодняя ночь и несколько поцелуев, «застивших всю остальную жизнь» – вот, пожалуй, и всё, что у неё осталось. И речь здесь идёт не об одном дне, принесённом в жертву безрассудной страсти, а о целой жизни, принесённой в жертву безответной и в то же время трогательной любви, но которая при этом не даёт счастья, не объединяет людей. Подумав, можно провести параллель и с рассказом Ивана Бунина «Холодная осень». Его героиня всю жизнь помнила «только тот холодный осенний вечер». «И это всё, что было в моей жизни – остальное ненужный сон», – подытожит она прожитое, выделяя в нём лишь свою короткую и единственную любовь. 

Разностороннюю тему любви, начатую в первой части книги, автор продолжает развивать и во второй, которая имеет одноимённое название «… И про любовь». Задумаемся: умеет ли человек любить? Открыто любить и сострадать может – только Бог. Он создал весь мир, и Он создал людей. И Он знает, как любить. Но как бы там ни было Николай Ольков ставит перед собой задачу – раскрыть тайну (или тайны) людских сердец, проникнуть в глубины души. Большинство его произведений начинается с изображения незначительных событий, ничем не примечательных на первый взгляд персонажей, с неторопливого, спокойного вступления, какое необходимо для подготовки основного момента, посвящённого тому или иному образу, затрагивающему интересные психологические перипетии, подлинные страсти.

   Почти чеховская история – «Букет», – которая произошла с Дмитрием Борисовичем Витюковым, «редактором маленькой районной газеты в маленьком и не очень перспективном районе». Причём ему даётся любопытная характеристика – «человек без будущего, но успешный и состоявшийся». Прочитывается некая скрытая тоскливая безысходность и вместе с тем надёжная стабильность, что нынче тоже в цене. «Дмитрий Борисович и сам уже верил, что жизнь прошла, вялотекущая действительность его мало волновала, как, впрочем, и дом, и жена. Все стало привычным, ровным, скучным. <…> Дмитрий Борисович и сам забыл, что когда-то был немножко другим, чуть энергичнее, чуть эмоциональнее, в Уральском университете, где он учился на журфаке, в самодеятельности читал со сцены, имел успех, особенно по патриотической тематике. Маяковский в его исполнении был неповторим, голос и чувство завоевывали внимание слушателей, и зал обычно взрывался аплодисментами. На одном из студенческих концертов он увидел белокурую девушку, которая в паре с молодым человеком танцевала какой-то остроумный сюжетный танец. Стоя в кулисах, Дмитрий наблюдал за ней и восхищался, так она была грациозна и легка, мила и шаловлива», – автор представляет две разные ипостаси своего героя, и в нём превалируют качества неуверенности в себе, подчас беспомощности, боязни какой-либо инициативы. Из всех занятий Дмитрий Борисович предпочитал – книги и чтение. Ведущая концептуальная и сюжетно-композиционная роль в рассказе отводится внутреннему миру персонажа, жизни его противоречивой души, с одной стороны – желающей любви, а с другой – испытывающей страх перед силой нахлынувших чувств, ищущей спасения в одиночестве.

Пожалуй, надолго сохраняется в памяти одна яркая деталь: мокрая ветка весенней сирени, которую любимой девушке Дмитрия Витюкова – Лиле – в день её рождения дарит случайный гость. Случайный ли? Как знать. Хотя Дмитрий потерял Лилю, прошла и померкла эта любовь, а жизнь всё длится, однообразная, монотонная, в которой нет ни радости, ни печали. Жена к нему безразлична, холодна, считает его «слишком деревенским», чрезмерно скучным. Да, он интуитивно догадывался, что «в книгах часто описывают счастье, о котором он так немного знал». На протяжении, и в особенности в завершении всей этой истории ощущается какая-то чеховская безысходность, и ясно, если принять неизбежное, значит – нет уже шансов и нет последней надежды что-либо изменить.

    Совершенно в ином ключе написан рассказ «Елена из прошлой жизни»: изображение роковых часов, мгновений в жизни человека, когда загнанные в глубину страсти – безразлично, добрые или злые – прорываются неистовым потоком и ломают жизнь героев. «Страсти, как болезни, нельзя ни обвинять, ни прощать: их можно лишь описывать с тем всегда новым удивлением, к которому примешивается лёгкий ужас перед первичной мощью стихийных сил…», – говорит Цвейг в исторической любовной драме «Мария Стюарт». Оценивать страсти с моральной точки зрения такая же бессмыслица, как требовать отчёта у грозы, или пытаться остановить ход времени. Убеждён ли Николай Ольков в неподсудности страсти в своём рассказе? Решать читателю.

Центральная часть каждого повествования – почти всегда у автора – рассказ от первого лица. Более того, монологи действующих лиц психологически оправданы, поэтому веришь искренности и ненарочитости исповеди главного героя Андрея. За всеми переживаниями проступает кропотливый самоанализ. И его персонаж попадает в хаос страстей, в неразбериху собственных поступков. Раскрытие личной тайны, выбор – любовь и деньги – загадочный чеховский вариант испытания судьбой – вот те жгучие составляющие, что определяют художественную интригу. Молодая и красивая Елена Николаевна – образ крайне выразительный, пылкий и целеустремлённый. «Конечно, не просто о женщине вспоминаю, а о женщине сильной, страстной и любящей», – признается наш герой, понимая, что когда-то безвозвратно потерял нечто настоящее, неповторимое. Речь идёт о силе женской любви, её жизненности, мне кажется, что больше и впечатляюще высказаться нельзя. Сильные финальные позиции рассказа убеждают нас в том, чем чище, чем выше, чем самоотверженней страсть, тем она губительнее и несчастнее. Очевидна вся пропасть трагедии Елены: из «отважной красавицы» она превратилась в спившуюся старую женщину. «У меня не получилась жизнь, вам этого не понять», – скажет Елена перед смертью, сожалея о несостоявшейся любви, а вместе с ней и целой жизни.

Властным, очистительным явлением природы – грозой, – свидетельствующим о новом значении реалистической традиции катарсизма, – ознаменовано начало и окончание рассказа «Последняя гроза». «Гром больно ударился о металлическую крышу и гулко упал в пустую бочку для дождевой воды. Братищев уже не спал, разбуженный грозой, но от грохота над головой вздрогнул. Молнии совались в каждое окно дома. Он знал, что сейчас, вот через минутку хлестанет дождь. Он будет шквальный, потому что с ветром, сильный, иссохшая земля не успеет впитать влагу, и она скатится по кюветам и ложбинкам в озеро, взмутив его до самого дна. Понял, что уснуть уже не придется. Дождь обрушился разом, через раскрытое окно потянуло запах горячей земля, охлажденной упавшей водой, забулькало в бочке, берёзки под окнами ещё минуту назад позванивали полусухими листьями, теперь заговорили весомей и радостней. Грома больше не было, скатившаяся гроза прощалась всполохами неслышных молний. Дождь успокоился после первого рывка и сыпал густо и ровно», – ясно, что эта столь волнительная сцена разыгравшейся природной стихии психологически готовит читателя к будущим, вероятно, тревожным событиям. Главный герой Дмитрий Братищев, первый секретарь райкома, видный в области человек, депутат, всегда считающий «свою жизнь идеальной, а партийную работу важной…», добивается значимых успехов в чиновничьей карьере. Но неожиданная встреча с родной дочерью, о которой он ничего не знал или не хотел знать, кардинально меняет эту прочную многолетнюю ситуацию. Жизнь имеет опасное свойство – рано или поздно призывать к моральному ответу за совершённые ошибки. «Хочу, чтобы вы знали, сколько горя оставили после себя. Чтобы вспоминали маму», – так от собственной дочери Дмитрий узнаёт о смерти её матери, Галины, некогда любимой им женщины. Вернёт ли последняя гроза прежнюю радость, станет ли она для него последней расплатой за потерю человечности и справедливости? Многое можно забыть, но предательство любви –едва ли. Выходит, что Братищев сам себе и душеприказчик, и судья. Рассказ пронзает острой постановкой моральных общечеловеческих проблем, непосредственно касающихся нравственных основ личности. Зачем жил человек? Для чего, а самое важное – для кого?

Приоткрывает тайну любви своей окончательной правдой, своим обнажённым часом позднего признания и дорожная история «Последнее откровение», тоже содержащая в себе это магическое слово, что исключает какое-либо продолжение. Старый классический приём в русской литературе, к которому обращается и Николай Ольков, – долгие исповедальные разговоры в пути, в купе, в самолёте, да мало ли где, когда человек знает, что больше никогда не встретит своего случайного попутчика. Его герой Вениамин Матвеевич Миргородский, заместитель губернатора, оказавшись в непогоду в аэропорту, и ожидая следующего рейса, поведает дорожному попутчику и писателю Устичеву давнюю историю любви. «Скажи, писатель, инженер моей души: почему женщина тридцатилетней давности вдруг приснилась и столько замутила в сознании? Я тебе все расскажу, не отказывайся, иначе я запью горькую и в губернию не попаду», – однажды решился он открыть – то сокровенное, потаённое, что столько лет копилось в душе. Всему виной была Лариса, его одноклассница, у которой тогда как-то не заладилась семейная жизнь. «Понимаешь, было у меня ощущение, что это именно та баба, какая мне нужна. Красивая, чистюля, что на ней все скромненько, но приятно посмотреть, что в магазинчике её. И страстная, откровенная в чувствах, я терпеть не могу жеманниц», – инстинктивно, но точно высказывает Миргородский неопровержимую истину любви. Но, оказывается, «какие шутки выкидывает жизнь»: несмотря на длительную разлуку с любимой, через много лет судьба подарит им новую встречу. Причём в его родной деревне, в Луговой, в фермерском семейном хозяйстве Ларисы. Её уютный дом, эта дружная и трудолюбивая семья поразили героя. «Понимаешь, Леонид, вот тогда я понял, что упустил свое счастье. Жена, дети выросли, а семьи не было, и нет. Да, я сделал карьеру, на мне огромная ответственность за аграрный сектор, миллионами распоряжаюсь, как своими. Многое могу позволить, а радости нет. Может, это было мое место в жизни около Ларисы?», – горькими духовными разочарованиями, осознанием ушедшего счастья, упущенных возможностей наполнен этот обращённый к писателю монолог Вениамина. Он уходит от жены, живет один на даче, и вскоре Устичев узнает о внезапной кончине Миргородского, во время полета, в самолёте, по всей видимости, дало о себе знать слабое сердце. Финал повествования открыт. И можно смело сказать, что рассказ Николая Олькова «Последнее откровение» достоин занять своё место в современной антологии лучших прозаических произведений короткой формы.

 Исключительно уникальные мысли о человеческой судьбе, о любви вызывает сказ «Черёмухи цвет». «Мне рассказал эту незатейливую на первый взгляд историю, но полную загадочных совпадений и немыслимых поворотов сюжета, пожилой уже журналист, с которым мы оказались в одном доме отдыха…», – таким вступлением предваряет свою историю прозаик, в которой тоже присутствует герой-рассказчик и тоже писатель. Художнику дано познать чувство, и дан талант передать это словом. А слово является чем-то особенным – это образ Божий в человеке, который проступает в нём наиболее явственно. Поэтому для автора имеет значение эмоциональная выразительность слова, его своеобразие. Важно, что в его лирической прозе нет вычурности, претенциозности.

Сложная исповедальная история звучит из уст героя этого сказа – история поздней любви, каким-то таинственным образом возвращающая нас в тургеневские времена. Уже достаточно солидному журналисту, Петру Петровичу, словно в душу заглянула молодая и бойкая доярка Марина. «Был чей-то промысел, чтобы свести меня с этой девушкой хотя бы раз», – и он вопреки всему забывает о существующей между ними возрастной разнице. По-человечески это очень понятно – любовь была для него слишком большим искушением. «Самое тяжёлое в жизни – собственное сердце в руках держать», – внутренняя сила чувств и красота делают совершенно иным внешний и внутренний мир влюблённого человека. Впрочем, Пётр Петрович сам обрывает их отношения, он то страдает, впадая в депрессию, то ищет встречи, то плачет «над собой, над жизнью своей никудышней…» Некая фатальная неизбежность прочитывается в его размышлениях: «Мне кажется судьба специально так нас развела, чтобы меня не загонять в угол, не было у неё другого выхода». Да, трагедия не произошла, а на сердце – боль и горечь потери. Странно томится душа человека, утратившего любовь. Что успокоит её, может быть, разве что сладость боли? «Незавершенность, незаконченность развития сюжета всегда была одним из ловких приемов в литературе, почему бы ей ни быть таковой в жизни?», – скажет автор от имени своего героя, на подобной двойственной ноте заканчивая этот лирико-философский сказ.

    Можно попытаться разгадать тайны разума, даже некоторые странности души, хотя как мне представляется, любовь постигнуть нельзя. Но то, что в любви заложено стремление к бессмертию, то, что она вне времени, подтверждает рассказ «Анна». Кроме того, писатель показывает непростую женскую судьбу деревенской женщины, осужденной на полтора года работ в северный леспромхоз. Фургон, на котором телятница везла сливки, попал в яму, и ценный для колхоза молочный продукт испортился. Много ли было в её непростой жизни радости? И вот нежданно-негаданно в сорок пять лет Анна становится законной женой, да ещё кого, – заместителя председателя колхоза Степана Фёдоровича Золотухина, обладателя натуры сильной и темпераментной, способной на неординарные поступки. «Любовь такая, что я без неё за стол не сяду и в постель не лягу», – на излёте своего седьмого десятка, совсем по-новому открывая всё нравственное богатство женской любви, признается он. После смерти мужа Анна сразу озвучит племяннице свою заветную просьбу: «Степину могилу откроете, там мое место».

Любовь – земная, поначалу – чувство неясное, неуверенное и неопределённое, в конце концов достигает высот Божьих. Мир тогда вспыхнет пламенем и станет крепче смерти. Но превыше всего, даже звёзд и небес, – излияние духа Любви. Ибо пламя истины Любви не угасает. Отрадно, что рассказанные автором истории остаются в памяти, прочитанный текст перестаёт быть просто текстом, где герои – обычные люди – убедительны, а чувства их подлинны и понятны каждому. И правда в том, что книга «Про жизнь и про любовь» – это книга настоящих радостей, открытий, потерь и утешений.

 

4

Творческий багаж Николая Олькова насчитывает более трёх десятков прозаических сборников: один из них – «Подарок судьбы» (Вологда: «Родники»,2022) – среди всех других выделяется особым современным жанровым подходом, насыщенной полнотой и ритмом жизни, сопряжёнными с мучительными поисками истины, с предельным эмоциональным напряжением чувств. Авторское сознание отражает критическое переосмысление различных временных периодов, происходящих в России, в родном сибирском крае. Писатель идёт от высоты выстраданной и прочувствованной правды: бытия, себя, героев своих произведений. Иными словами, здесь вы не встретите проходных текстов. В исторических условиях начала третьего тысячелетия Николай Максимович Ольков поднимает тему «маленького человека», столь плодотворно разрабатывавшуюся литературой ХIХ века. Его главный принцип – последовательность. Единожды взявшись за какую-то тему, он не бросает её. Принцип второй – актуальность. Принцип третий – определённый круг читателей, прежде всего вдумчивых и преданных художественному слову, всегда органично сливающемуся с сюжетом. Общеизвестно, в прозе обычно главенствует сюжет.

  Достаточно многослойна по своему построению, не однолинейна по содержанию написанная в жанре сказа повесть «Мать сыра земля», которая в 2013 году была отмечена Дипломом и статуэткой литературной премии УРФО. В ней явственно проступают черты русского народного эпоса. Люд русских губерний, крестьяне-переселенцы принесут с собой свои обычаи, приметы жизни, богатое языковое разнообразие, песни, прибаутки, пословицы, поговорки. Это, всё преображённое, возникает в сказовом пространстве его книг. Обращение к мифологическому полю легенд, сказов, быличек в сочетании с простотой и достоверностью изображаемого позволяет автору выйти на новый уровень литературного развития, полнее воплотить национальное самосознание, привлечь широкого читателя и прочно закрепиться в плеяде писателей-«деревенщиков». И опять же в сказе «Мать сыра земля» персонаж-рассказчик, дед Максим, поведает нам историю, в свою очередь переданную ему из повествований его предка, деда Маркела, которую, затаив дыхание, и впитывая каждое её слово, слушает главный герой Лаврик Акимушкин, совсем ещё юный деревенский паренёк.

«Так вот, дед Маркел Епифантьевич как-то рассказывал, мы еще сопливые были, а слушали люди справные, солидные, и мы между них. Сказывал, что отец его Епифан Демидович шел в эти края аж от Онежского моря, он грамоте был обучен сурьезно, показывал мужикам холстину, по которой изображен был тот путь. И за место это земельному начальнику преподнесена была икона древнего северного письма, вся в золотой ризе и каменьями изукрашена, начальник тот за подарок поклонился, икону развернул от рукотерта расшитого и приложился трижды с крестным знамением. Сказал, что примет и сохранит, а как церковь построит общество, то привезет икону и на коленях к иконостасу приставит. Так и сделал потом, не обманул», – памятью отцов живёт подлинный художник, оставляющий читателям свидетельства былого, памятью родимого края, памятью поколений, творивших историю. «Вот так мы в этих краях образовались, так и род наш попёр, слободный да работящий. Акимушкины далеко знамениты были маслом коровьим живым и топленым, заграница сторговывала пудами, да мясом, да пашеничкой, да мукой-крупчаткой, такой, что булки из той муки, бывало, хозяйки из печи вынуть не могут, так поднялись, что не входят в печное устье. А отчего? От того, что робили мы от зари до зари, на солнышко не заглядывали, а только по команде старейшего можно было остановиться. Вот и вам, робята, предстоят дни и годы трудов и радостей на родной матушке – сырой земле», – наряду с любовно описанными подробностями быта автор просто мастерски строит и повествовательную интригу. Из народно-языческого пантеона заимствует он символические образы Матери Сырой Земли, которая несёт человеку любовь и душевный мир.

Однако в эту, казалось бы, размеренную, налаженную жизнь врывается война. И нашему герою Лаврентию, заблудившемуся в хаосе войны, прогрохотавшей над его Родиной, выход подсказан самой природой – путь земли, путь возвращения к миру и к отчему дому, к успокоившимся берегам предков. А пока выпала ему доля – исполнять самоотверженную и крайне необходимую службу солдата-повара: «… ты оставлен готовить обед, потому что после перехода возможно, батарея сразу вступит в бой, а после боя у солдата две нужды: пожрать и поспать. Вот первую и обязан удовлетворить, так, кажется, сказал капитан…». Да, это было что-то всеобщее – то существование, какое было больше и важнее его судьбы, ибо касалось всякого человека на войне. Тут даже умолкали свидетели грозной правды, хорошо знающие, что не на войне убивают, а война убивает. 

«Потом снаряды падали еще и еще, но ты уже ничего не слышал, был высоко над боем, над этой равниной, над Россией. И летал ты как бы безразлично, наблюдал за всем без содрогания, а надо бы. Кончили батарею. Целиком. Как упал на землю, не помнишь, но была боль по всему телу, как нарыв. Только вечером пришла полуторка, похоронная команда зарыла весь личный состав батареи, только тебя признали живым и кинули в кузов», – вот так впервые Лаврентий узнал страшную суть войны. Но «солдата сразу тянет ближе к матушке сырой земле», подмечает его наблюдательный и пытливый крестьянский ум. Не те ли это подземные и спасительные токи, что идут от матушки сырой земли? Ещё во времена славянских богов герои обращались к Матери Земле. Ей поклонялись былинные богатыри, просили у неё силы и заступничества. Часто упоминалась она и в заговорах. Родную землю как святыню носили с собой в ладанке на шее или в кармане. Землёй клялись, закрепляя клятву поеданием земли, и к ней припадали в минуты скорби и войны. «Каждый человек должен встать между войной и родиной, только так спасёмся», – убеждён герой повести. И снится ему провидческий сон, когда слышит он голос погибшего командира: «Скажи, одолели наши фашистов, или напрасно приняла нас матушка сыра земля?» И, как наяву, звучит его ответ: «… одолели, и земля наша свободна от врагов».  

Читателю предстоит иметь дело с необычным образом, почти блаженным, или вовсе беспомощным младенцем, в отличие от которого темечко выжившего Лаврика уже никогда не зарастёт. «Я тебе, Акимушкин, такую пластину вставил, что ей сносу не будет. Только поимей в виду: в одном месте не рассчитал, не хватило до кости, получилось как бы полое место. И будет теперь у тебя до скончания века бить родничок», – немыслимые вещи говорит ему военврач-хирург. Может быть, Создатель в качестве урока посылает человеку страдания и неизлечимые болезни для постепенного отречения от всего земного? Кто знает.

Поэтому вполне закономерно, что созданные автором персонажи жизненно сложны, не однотипны. Филька, старший брат Лаврика, поступает не по-человечески: он бежит с фронта, пытается выжить диким бирюком, скрываясь на кардоне у лесника. Когда младший думает о том, что не дано такого права человеку, однажды предавшему родину, «жить без покаяния», ибо нет в нём страха греха, а значит – нет ему «людского прощения». Война обнажает человеческое нутро. И на первый план выходят внутренние конфликты на войне: вычищение реальной военной истории. Ведь не секрет, что в нашей истории героизм одних неразделимо сплетается с преступлениями других, и в этом тоже кроется неразрешимая проблема. Контрасты в повести доведены до высшей точки. Возможно, только любовь к земле и спасала народную душу. Тот, кто по-настоящему был ей предан, воевал за неё, не жалея собственной жизни. На этих крестьянских людях словно не было печати смерти! Теперь понимаешь, от чего обычных деревенских пацанов не могла одолеть самая умная и жестокая военная машина в истории человечества.

И разве случайно в своём сказании дед Максим делится воспоминаниями, которые с такой трепетной любовью хочет передать внуку? «Это еще в единоличные времена было, Акимушкины пахали на своих наделах тридцать десятин пашни, ты совсем малым был, без штанов лазил, следом за отцом или за дедом ходил свежей бороздой. Земля мягкая, жирная, плужок ее отвалит в сторонку, основание ровное и плотненькое, детская ножонка только влажный следок оставляет. Ты любил присесть на нетронутую твердь, ноги в пахоту засунуть и ждать, когда отец или дед круг сделают и нарочно грубым окриком тебя сшевелят, мол, бездельник, шел бы лучше сорок зорить. Ты уползал иногда на середину пахоты, чтобы никому не мешать, разгребал осторожно потревоженную землю, выбирал росточки беленькие, складывал в рубаху, а еще выискивал червяков, и простых, которых на рыбалку копали за огородами, и толстых да жирных, противных. <…> Ты и сейчас помнишь, как высоко взлетела душа, когда первый пласт вспаханной тобой земли легонько отвалился в сторону, освободив для пахаря и выровняв пашенное основание. Ты легко побежал за плугом, держась за кичиги, так, вроде, называл ручки дед Максим. Грачи, всегдашние созерцатели пахаря, деловито проходили бороздой, будто проверяя, сколь верно пашет новый работник. Иногда они шумно обсуждали что-то, и это тоже было музыкой весенней жизни. В конце гона дед остановил лошадь: – Ну, пахарь, как тебе борозда? На всю жизню запомни энтот день, ласковой да сердешной. Первая в жизни своя борозда. На своей земле, матери-кормилице. А на чужой – ничто не в радость, одна усталость», –вот оно, ключевое слово, о своей земле, какое, как мне кажется, объясняет весь замысел, саму фактическую сторону повествования. Однако по-особому значат краски, запахи, если они служат художнику не только для убедительного живописания, но так же и для оценочного раскрытия личности персонажа, его индивидуального склада, душевной психологии. И «стало страшно и пусто», когда прозвучало из уст рассказчика – «новое слово: колхоз», жёстко меняющее весь уклад крестьянской жизни. Здесь необходимо обозначить важное достоинство Николая Олькова – прозаика – виртуозное владение разговорными пластами русской речи. Писатель нередко прибегает к рассказам, напоминающим былину, пронизанную проникновенным потоком народной поэтики. Фольклорная традиция прежде всего насыщена связанными с ней образами. Вероятно, именно в легендарном символе Земли следует искать забытую славянскую богиню-мать. На Руси Мать Сыра Земля олицетворяла женское плодоносящее начало. Но Мать Земля считалась также и матерью всех живых существ, растений и животных. Нередко в былинах и молитвах её называли Мать Сыра Земля – Богородица.

  Две линии в повести идут рядом, переплетаются, соединяются: чистая, светлая, радостная – жизнь, любовь, дарующая счастье, – и тёмная, горестная, трагическая – война, смерть, накрывающая мир чёрным саваном. Война и женщина – слова, несовместимые, противоборствующие между собой, поднимающие бездну потаённых чувств. Гибель Ляйсан, любимой девушки Лаврентия, с которой он познакомился в татарском ауле, разделяет его жизнь на «до» и «после», став для него ещё более невыносимым испытанием, чем собственное тяжёлое ранение и эта странная болезнь. «Ты побежал обратно, даже обрадовался, что еще раз увидишь Ляйсан, скоро выскочил на знакомую поляну, пробежал редкий лес, извороченный взрывами, выскочил на опушку и увидел Ляйсан, это точно она, но почему она лежит? Сбросил с себя провода и автомат, упал перед ней на колени, хотел повернуть на спину, но все тело смялось, истерзанное осколками, вот и свежая воронка рядом. Посиневшие маленькие ручки у самого онемевшего рта, застывшие, окровавленные, и провода оголенные, на диком морозе задубевшую изоляцию срывала ты белоснежными зубками, так в руках и остались. Видно, не хватило сил, поняла девочка, что умирает, и стиснула провода в зубах, сжатых предсмертной судорогой. Боже, как ты кричал, как проклинал всех, кто открыл эту войну, кто послал сюда эту девочку, кто направил в ее сторону последний снаряд», –великая и нестерпимая боль утраты разрывала Лаврентия на части. Казалось, что не было ему места на этой земле. По крайней мере, как ни прискорбно, даже художественная литература на протяжении десятилетий объясняла убийства людей на войне исторической целесообразностью. Вопреки всему случившемуся главный герой одержим неким воскресительным идеалом: «Ты волком раненым взвыл, зверем диким, нечеловеком. Светлая Ляйсан, через твои тонкие и сладкие губы, через зубки твои жемчужные, через чистое непорочное твое тело отдавались команды, летели матерки, угрозы, обещания наград и расстрелов. Вытирал лицо Ляйсан горячим снегом, целовал ее ледяные губы. Милая, сладкая девочка, разве для того ты была создана, чтобы в последние минуты жизни дать связь какому-то штабу, пусть даже столь высокому и для очень важного стратегического разговора? Какое тебе дело до них, Ляйсан, будь они все прокляты! Белым стало, как у невесты на честной свадьбе, твое смуглое татарское личико, всю кровь свою ты отдала русской матушке – сырой земле, себе не оставила ни капли». Всплывает в памяти военный рассказ Андрея Платонова «Взыскание погибших», его бессмертная Мать земли Русской – само олицетворение неприятия вечной разлуки с любимыми. Вновь возвращаются древнерусские мотивы, связанные со сказочной мечтой об оживлении умершего. Лик погибшей девушки в сказе Николая Олькова приобретает загадочные фольклорно-метафизические черты. Идея сохранения всех живыми является для автора доминирующей. Воспалённый мозг Лаврентия, обречённый на сбои, его подсознание повелевали ему геройски уйти, чтобы осуществить тайную мечту – взлететь ввысь, навстречу любимой. Этот двоящийся образ пронзает человеческое сердце своей доверчивой беззащитностью, подчас граничащей с безумием. Будничная драма Олькова во многом схожа и с пасторальным сказом «Пастух и пастушка» Астафьева, в котором показана вся жестокая, но необходимая правда. В обоих произведениях мы видим трагическое нутро войны, обнажённое как бы изнутри естества человеческой души. Критик Д. И. Писарев полагал, что художник должен творить, «не списывая с окружающей действительности, а выводя эту действительность из глубины собственного духа и влагая в живые, созданные им образы одушевляющие его мысль».

При всём своём грубом реализме мир хрупок и велик. Он пронизан символами. Любовь – тоже символ бесконечного слияния, пространственной неразделённости. Но и смерть – одна их ведущих героинь, которая открыто борется с любовью. При ежесекундном взгляде в лицо смерти всё обострено, всё сконцентрировано в человеческой душе. Смерть умеет соединить несоединимое, разорванное проклятой войной – «этой коварной штучкой, подкинутой человеку дьяволом». Есть ли метафизика в знаменитом сказе Николая Олькова «Мать сыра земля»? Безусловно, тема жизни и смерти заключает в себе глобальное и существенное. Смерть – тайна тайн, никем неразгаданная. «Живёшь ты чудно, двух женщин любишь, одну живую, другую мёртвую», – скажет герою его смерть. Безмолвное горе потери Ляйсан, связанное с тягостным раздумьем о войне, не покидает Акимушкина ни днём, ни ночью: для него она по-прежнему жива. «В твоих глазах я правду увидела про любовь и про жизнь», – во веки не забыть ему признания любимой. А жена Фрося подтвердит это на свой лад: «Ты у меня такой один, и не умный, и не дурак, прямой и честный, и чистый душой, как младенец». Но дело в том, что он не вернулся с той войны, он погиб вместе с Ляйсан. А без сердца, как и героям Астафьева, нечего ему делать.

  И здесь победа открывается как непоправимое поражение. Получается, что русские художники заговорили о том, что из гуманистического опыта человечества, из памяти былого никогда более нельзя искушаться считать войну средством решения исторического вопроса. Русская литература и зарождалась, когда «в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог…».  Она никогда не была литературой победителей, отказав войне в праве на осуществление в человеческом словаре. «Правда будущего века, что война – слово, позорящее человечество и незамолимое перед Богом, что победившей стороны на войне не бывает», – пронзительна и беспощадна строка Виктора Астафьева в романе «Прокляты и убиты». Правда о войне гораздо глубже и страшнее. Пришло время задуматься и многое переосмыслить, в особенности происходящее сегодня. Возможно, на эти неизбежные вопросы нашей современности нам даст ответ та далёкая правда. Но страшна и вся полнота правды о путях достижения Победы. Прав Борис Васильев, сказав о том, что мы, победив в Великой Отечественной войне, потеряли Россию. Слишком уж велика была отдача этой победы, за которую была заплачена сверхдорогая цена. Да, цена победы оказалась так велика, так ужасна, что полвека её строжайшим образом от нас скрывали как самый важный государственный секрет. О цене победы не то, что говорить, заикаться было нельзя. Не стоит забывать, ведь гибнут в войнах в основном пассионарные люди. Встаёт проблема общая, проблема – давняя, но не утратившая и ныне своей остроты и непреходящей боли: цена Победы.

Герои Николая Олькова не дают нам забыть об этой выстраданной правде. В его повести-сказе, настоящей саге человеческой, можно и так сказать, ощущается отсутствие казённого героизма, события изложены достоверно, умно и в то же время метафорично. Более того, развязка многозначительна, приводя в изумление открытым, почти мистическим, финалом: «Фрося улыбалась и плакала, Ляйсан уже шепнула ей, что Лаврик ушел от легионеров и скоро душа его будет рядом, а потом они будут приходить к ней и нянчить общего родного ребенка. Уходящая машина растворилась в воздухе, и табун красивых лошадей во главе с любимой кобылой Ляйсан уже мчался навстречу Фросе…» – вот оно, крылатое «живые и мёртвые», что должно наперекор всему стать реальным и осязаемым.

Судя по всему, у автора получилась лирически-трагическая и одновременно пастельно-мягкая, быть может, новая повесть о Дафнисе и Хлое – своя классическая история о мире и войне, о любви и смерти.

 Несомненный факт, что и романы, и повести, и рассказы Николая Олькова – это на редкость богатая галерея глубоко индивидуальных характеров, судеб, личностей, так же не похожих между собой, как могут быть несхожи деревья одной породы, растущие водном лесу. Писатель способен подняться до художественного анализа важнейших и острейших явлений современного общества, услышать поступь самого времени. Впечатляющий пример – социально-психологический роман «Дурдом», второе название которого «Кошкин дом». Драматичен, напряжён сюжет, напрямую затрагивающий вопросы нашего бытия, сложные ситуации взаимодействия человека с государством и властью, непосредственно связанные с экономикой, с общим уровнем жизни.

Основные действующие лица романа – врачи. Это сильные и вместе с тем человечнейшие, милосердные люди. Такие, как профессор медицинского института, заведующий неврологическим отделением областной психиатрической больницы – Шмуль Меирович Бяллер – умница, энтузиаст своего дела, высокоинтеллигентный человек. «Светя другим, сгораю сам» – яркий и жертвенный девиз голландского доктора Ван Тульпа полностью отвечает гуманистической, подвижнической деятельности врача Бяллера. Именно он помогает главному герою –самому способному студенту-ученику, а в скором будущем – талантливому невропатологу и психологу Артёму Белославцеву, начавшему медицинскую карьеру простым санитаром и после защиты диплома получающему ставку врача.

Ещё одна ось: детально представленные автором властные структуры администрации области. Здесь привлекает внимание своей характерной монументальной красотой типаж государственного старожила – Анны Ивановны Волоканцевой – заместителя губернатора по социальным вопросам. Вовсе не случайно приобретает она «статус непотопляемого» руководителя, и, будучи «хорошим аппаратчиком», задаётся конкретной целью экономии госбюджета! В сферу интересов чиновницы попадают малые деревни. Весь злосчастный парадокс заключается в том, что столь «экономически эффективная акция» определяла их жителей как «экономически неэффективное население». Вступает в действие новое слово оптимизация, а проще – ликвидация, сокращение, претворяющее в жизнь придуманный Волоканцевой «оптимальный вариант бюджетных затрат». К сожалению, о нормальной жизни сельских людей, об их насущных нуждах, их своевременном лечении здесь речи не идёт. Причём, подруга Волоканцевой – Нина Николаевна Соколова – главный врач областного офтальмологического диспансера, пользуясь неоспоримым влиянием своей покровительницы, делает солидную карьеру.

Перебирая мысленно перипетии романа, приходишь к выводу, что на фоне произвола административных чиновников абсолютно по-иному выглядит личность Белославцева, человека увлечённого, отдающего всего себя любимому делу психиатрии и обеспокоенного тем, что молодые специалисты-медики «хотят дипломов», а не знаний. Врач, по его профессиональному мнению, «вообще не имеет права на ошибку». Стремясь жить в союзе со временем и эпохой, Артём Белославцев выступает инициатором внедрения медицинских инновационных технологий, модернизирует устаревшее оснащение больницы. Сюжетно-фабульная организация повествования выводит на первый план сугубо реалистические моменты, раскрывающие суть жизненного пути героев. Мы чувствуем полное авторское вживание в роман, активное развитие интриги – как результат: шантаж власть имущих, нацеленный на то, чтобы незаконно обвинить и убрать талантливого, но неугодного врача со сцены. Недаром следователь, прежде чем тот будет оправдан за отсутствием состава преступления, откровенно выскажется: «… хорошего человека от чиновных лесбиянок спасать – не доводилось». Нам открывается широкий охват действительности, проникающей в сущность скрытых общественных процессов и явлений жизни. И наш герой вынужден оставить достаточно престижное место работы руководителя областной психиатрической больницы, согласившись возглавить находящуюся в плачевном состоянии, мало того, совершенно заброшенную администрацией психиатрическую лечебницу, прозванную в народе «Кошкиным домом».

Сквозная тема романа – любовный треугольник с изрядно запутанными случаями и сложными коллизиями. Настоящее время счастья – встреча Артёма Белославцева с русской красавицей Полиной, натурой вольной, решительной в свободе выбора. Всё на свете происходит внезапно и любовь, и разрыв, и новые чувства. И здесь автор обращается к осмыслению стремительно начинающегося периода перестройки, когда жизнь советского человека стала изменяться до неузнаваемости. Перестройка ударила по самым важным аспектам повседневного существования людей. Удивительно густо населены романы Олькова людьми, и на редкость просторно в нём каждому персонажу – с его характером, философией, привычками и странностями. Одним из них, которого можно считать сосредоточием ключевого замысла романа, является, страдающий «манией величия», юрист Бархатов, пациент «кошкиного дома», когда-то унизивший невозмутимую чиновницу Волоканцеву, резонно назвав её «безграмотной сумасбродной женщиной». Благоговейно, истово служа идее правовой законности, он не постиг ещё той очевидной истины, что идея и люди, призванные её воплощать, не всегда одно и то же. Личность и обстоятельства – вот тот вечный вопрос, который всегда присутствует в творчестве писателя Олькова. Разумеется, «интересная личность» Бархатова не может не привлечь к себе внимания умного психолога Белославцева, после вынужденного перерыва продолжившего свою научно-исследовательскую работу, нацеленную на подготовку докторской диссертации. В результате опытных наблюдений он делает неопровержимое заключение: социально-экономические перемены оказывают прямое влияние на рост уровня психических отклонений, нервных заболеваний, эмоциональных срывов, а также на рост резко учащающихся случаев суицида. Пожалуй, образ Бархатова, страстного правдоискателя, этого недостижимо самообразованного человека, на фоне всех персонажей выглядит наиболее глубоким, внутренне наполненным, по-философски содержательным.

  История – прошлое, настоящее и будущее, подчас похожее на утопию, – вот нескончаемый круг тем исследуемых Бархатовым. Ведомственная общая история для него была не так существенна. Он единственный нашёл в себе силы и смелость вспомнить о том, что история и право принадлежат народу, за что и был упрятан в психиатрическую лечебницу, будучи при этом абсолютно нормальным человеком. Стало быть, власть и народ находятся по разные стороны правды. «Право – это нравственная идея», – согласитесь, сегодня данное изречение звучит достаточно странно, тем паче из уст юриста. Добрая и справедливая воля, по его мысли, и есть право. Бархатов изучает неимоверное количество всевозможных источников, приводит в своих дневниках, письмах и заметках отрывки из трудов известных философов, выдающихся мыслителей, правоведов, государственных и общественных деятелей, мировых писателей. Он ссылается на Гегеля, Толстого, Достоевского, Кони, Столыпина. Этот список можно продолжать до бесконечности.

И, собственно, опорой не только поиска правды жизни, но и её реальным утверждением, стало пространство романа. Проблема кроется в том, что отношения власти и народа оставляют желать лучшего. Народ и власть давно сосуществуют параллельно. «Страна живёт – за чертой милосердия», – говорил Василий Белов, понимая, что это когда-нибудь приведёт к расчеловечиванию народа. И сегодня во времена геополитических потрясений он оказался провидчески прав. Убедительное доказательство – непростая, изломанная судьба Ивана Бархатова в романе Николая Олькова «Дурдом». Само пережитое им постепенно теряло отчётливость, всё более превращаясь в общие идеи добра и зла, лишённые подробностей и красок. «Дело власти – обеспечить право», – весомо заключает юрист. Впрочем, «нежелание властей ввести в основу государства и общества право и нравственность» лишало людей веры и надежды на что-то лучшее. «Чиновник больше всего боится незнакомого текста, человека, времени», поражая «интеллектуальной серостью и неспособностью к переменам», что в полной мере и проявилось у той же Волоканцевой, в конечном итоге покончившей жизнь самоубийством. «Высочайшее право есть высочайшее бесправие» (Summajus, summainjuria, лат., из утверждений римского права, которое сейчас лежит в основе социального мироустройства большинства стран). Стоит напомнить и «Зону» Довлатова, на примере которой прозаик показал всю систему выстроенную государством, от самого верха до низа.

Но лишь тот, кто следует Истине, кто имеет в душе веру, тому и открываются праведные пути. Герой романа Олькова Бархатов не идёт за толпой, зная истинную ценность Слову. Отсюда проистекает его предельная искренность, правдивость и бескомпромиссность. У него всегда присутствует независимая, неподвластная чужим взглядам и убеждениям, оценка происходящего. «Белославцева сбили с толку обилие имён, а также некая зашифрованность информации. Зачем Бархатову прятать смысл за витиеватыми выражениями, если он пишет для себя? “Слово – ключ ко всему (интегральная формула Сергея Апполинарьевича Герасимова, коммуниста, не большевика, актёра, кинорежиссёра, Героя Социалистического Труда, тремя словами – талант Божьей милостью). Слово вначале было от Бога. В середине – от человека: «Слова убивают душу» – сказал Генрих Бёлль. Не помню, может быть, до того, как приютил Солженицына, а может в беседах с ним. А матерное слово сегодня уже не только ключ, но и инструмент душевного убийства детей на первом вздохе души детёныша человека, но и пространство духовной погибели”», – оказывается, что в такие весьма необычные записи своего пациента, постоянно думающего о человеческой нравственности, серьёзно погружается и сам доктор. Возможно, настало время обратиться к истокам русской духовности, в центре которой находится категория правды. Правда – это единство истины, добра, красоты и справедливости. Истина – сама по себе, с позиций русской философии, не совсем истина, если она не подкреплена критериями добра и красоты, гармонии мира. Социальная справедливость есть дальнейшая конкретизация категории добра в его системно-социальном качестве. Правда в духовном мире русского человека, вместе с совестью, занимает высшее приоритетное место. Михаил Васильевич Ломоносов сказал о ней следующее: «Люблю правду всем сердцем, как всегда любил и буду любить до смерти». А Владимир Иванович Вернадский, как будто продолжая мысль М. В. Ломоносова, спустя более сто пятьдесят лет записывает своё сокровенное: «Ищешь правды, и я вполне чувствую, что могу умереть, могу сгореть, ища её, но мне важно найти её, эту правду, как бы горька, призрачна и скверна она ни была!»

Русскую духовность как духовность Правды Истории пытается отыскать и герой Николая Олькова – Иван Бархатов. «Русская деревня управлялась обществом, общиной, а сибирская деревня вообще не знала эксплуатации, помещиков тут не было. Столыпин не учитывал особенностей Сибири, и мы сильно пострадали. Общинное владение землёй было ликвидировано, появился частный собственник, появилось разобщение населения, в деревню пришёл капитализм. Нетрудно найти аналогию в действиях сегодняшних демократов в деревне. Колхозы и совхозы разогнали, кто-то сумел урвать трактор, кто-то с помощью властей десятки тысяч гектаров земель. Мы имеем сегодня деревню, гибнущую при дюжине богатых так называемых агробизнесменов», – так самодостаточно и независимо мыслит он о роли и значении для России Петра Столыпина. Но что бы ни происходило в мире, сильные личности и характеры оставляют свой след в истории. Мы не заметили, как утратили свои национальные корни, обычаи, традиции, язык народа. Человек живёт родовыми чувствами. Предельно метко сказал Троцкий: «Россия есть страна вечно догоняющая просветительскую Европу». Нынче срабатывает принцип глобальной кажимости, когда буквально во всём происходит подмена. В современном мире главенствует не знание, а именно голая информация, не дающая стимула к размышлению.

Тут важно каждому вспомнить свою органическую связь с родной землёй, с кровными истоками. И слова Ивана Бархатова, адресуемые своему внуку, как раз вселяют уверенность: «Я хочу хотя бы одного человека поднять на принципах гуманизма и права». Образ правдоискателя завершает написанная им книга «Актуальные проблемы гражданского общества в России». После длительного лечения, опять-таки благодаря усилиям доктора Белославцева, он возвращается в ту действительность, в какой ему вновь придётся учиться жить. Абсолютно здраво и реалистично звучит фраза одного из пациентов «Кошкина дома», метко брошенная вслед уходящему юристу: «Не ходи туда, Ваня, ты посмотри, как у нас стало хорошо. Не ходи, Ваня. Наша психушка лучше». К тому же стараниями энтузиаста Белославцева место заброшенного пустыря, где располагается лечебница, превратилось в сад! Непременно должны быть «надежды на улучшение жизни», считает врач, заботящийся о состоянии своих больных, при этом он не применёт отметить «пагубное влияние внутренней политики государства на психическое здоровье нации». Гёте неоднократно повторял, что тот, «кто болеет за дело, должен уметь за него бороться, иначе ему вообще незачем браться за какое-либо дело».

Нельзя не подчеркнуть в творчестве Николая Олькова роль внешней детали, которая не всегда может быть значительной. Ведь подробности встречаются всякие, иногда они убивают правду характера. Главное – автору удаётся передать духовное состояние человека через те или иные эмоционально-психологические подробности. Прозаик идёт от подробностей – к цельности. Вот такой цельный образ и явно обновляющий литературно-художественную структуру – это образ врача-терапевта Ирины Николаевны Дзюбиной в его остросюжетной повести «Подлог». Центральная героиня является человеком, повседневно, ежеминутно совершающим свой гражданский подвиг. В русле заданной им социально-медицинской темы писатель аккуратно прочерчивает мысль о сходстве судеб людей, продолжая исследовать нравственную проблематику человеческой личности. «Больше всего на свете, – утверждал Юрий Герман, – неприятны моему современнику характеры вялые, пассивные, те люди, по глазам которых видно, что «их хата с краю»… Делом, творимым на земле, определяем мы качество человека, а не должностью его». 

Между тем, и Николай Ольков поднимает актуальные и не стареющие с годами моральные вопросы, не умозрительно, а во всём многообразии общественных и бытовых реалий. Его повесть «Подлог» отвечает духу отображаемого времени. В самом её начале заложена тайна, обещающая острую интригу: давняя загадочная история с копией диплома, принадлежащего красивому молодому специалисту-медику Ирине Николаевне Дзюбиной, которая приезжает в российскую глубинку, в незнакомый сельский район. Девушка сразу удивляет огромным желанием, бьющей через край энергией помогать людям и действительно оказывается на редкость талантливым организатором в области здравоохранения, точно знающим медицинские потребности населения. В ней не было и следа обыденной мимолётности, равнодушия. Как видим, автор уже пунктирно прочерчивает основные сюжетные линии будущего развития повести. Итак, Ирина Николаевна Дзюбина назначена заведующей Березовской участковой больницей: вскоре она начинает новостройку дополнительных лечебных корпусов, реорганизует фельдшерские пункты, обслуживающие население на местах, даже во время уборочной страды. «Медицина должна быть рядом с человеком», – убеждена доктор, потому что такова психология сельского жителя, который хочет получить помощь рядом со своим домом, не делая перерывов в работе.

 Параллельно в повести развивается линия знакомства и сближения героини со стариками Александрой Ивановной и Александром Ивановичем – Ивановичами, как она их называет, хозяевами квартиры, где поселится Ирина Николаевна. Дед Александр много и подробно рассказывает ей об истории сибирского края. «Она никогда раньше не интересовалась историей, а книги и фильмы воспринимала как развлечения, нисколько не задумываясь о их связи с жизнью, о том, что художественность есть образный способ отображения действительности, о писателях и режиссерах вообще не имела представления. Школьные уроки литературы пролетали мимо ушей и души девушки, увлеченной не столько науками, сколько постоянным представлением себя в ослепительно белом халате знаменитого доктора в окружении учеников и благодарных пациентов. После первого рассказа Александра Ивановича о крестьянском восстании и войне с Колчаком она впервые осознала, что до сегодняшнего дня были и другие – грубые, кровавые, жестокие. Вот здание сельсовета, старинный купеческий дом с высоким крыльцом на второй этаж, и с этого крыльца, говорил дед Александр, сбрасывали коммунистов и активистов, а внизу охотники из восставших ловили их на пешни и пики. Она несколько раз заходила в сельсовет, значит, шла по крови казненных, сквозь их крики и предсмертные стоны, потому что живых тут же и добивали. Потом пришли красноармейцы, и бойня продолжилась, только теперь не топили в прорубях, не привязывали к хвостам полудиких лошадей, а цивилизованно расстреливали из пулеметов и пушек. Она видела братскую могилу со звездой на ржавой пирамидке и корявой надписью: «Жертвам кулацко-эссеровского мятежа 1921 г.», и сразу возник вопрос: а те, кто восстал и погиб в боях или расстрелян после разгрома – где их могилы? Почему не нашлось для них ни креста, ни камня? И вот это противостояние начальников и простых колхозников, о котором сегодня говорил старик – не есть ли продолжение той ненависти к простому мужику, его жене и его детям?» – выходит, что гражданская война, оставшаяся в далёком прошлом, вновь даёт о себе знать. Эта коллективная – братоубийственная история, внятно изложенная в повести, подчас заставляет милосердное сердце Ирины обливаться кровью от людских потерь. День сегодняшний убеждает нас в том, что история никого ничему не учит.

  А тем временем перед нашей героиней стоит важная задача: «Как в небольшой сельской больнице можно решить серьёзные вопросы медицинского обслуживания населения?». Вместе с тем у неё возникает идея объединения усилий двух совхозов. Читатель видит стремительный рост Дзюбиной: от заведующей участковой больницей, которая приобрела статус образцовой в области, до главного врача района, а чуть позже заведующей областным здравотделом, лауреата государственной премии. Будучи на хорошем счету в районе, она готовит большой проект новой современной больницы. В немалой степени этому способствует помощь и дружеская поддержка первого руководителя области. Программа «Север», разрабатываемая Ириной Дзюбиной, в первую очередь имела цель – сохранение и улучшение здоровья людей. Как женщина-врач она предлагает создавать оздоровительные профилактории непосредственно на рабочих местах, а как талантливый организатор активно решает практические задачи жизненного переустройства, понимая, что хорошее самочувствие человека – это категория экономическая. Казалось бы, образ Ирины выписан по методу «положительной героини». Но тем не менее ощущается неповторимость характера, который раскрывается в психологических противоречиях. Мы вовлекаемся в непростые любовные ситуации, в профессиональные и производственные вопросы. Кроме того, наконец-то налаживается личная жизнь героини: она – любимая и любящая жена, мать четверых детей, её муж – успешный руководитель высшего ранга, счастливая семья, достаток – во всём полная чаша. Подобная сюжетная линия, представляющая внутренний и общественный рост Ирины, прерывается другой – авантюрной, связанной с поддельным дипломом. Её пытаются уличить в грехе юности. «Она села в глубокое кресло и один за другим стала перебирать аргументы. Высокая оценка ее трудовой деятельности ни у кого не вызывает сомнения. Начиная с Березовской участковой она делала из медучреждений картинки. Пореченский район представил ее к ордену, и Трудовое Красное Знамя она получила. Уже здесь за умелую работу по развертыванию профилактических учреждений в сельской местности и при промышленных предприятиях, давшую значительный экономический эффект, она стала лауреатом государственной премии. Кто подсунул ей эту глупейшую идею с ученой степенью? Как она могла так легко на это пойти, неужели не понимала, что копия диплома определенно вызовет подозрение и будет проверена? Зачем вообще согласилась участвовать в этой авантюре? Неужели от славы голова поплыла? И вот результат: с одной стороны успешный руководитель, заслуженный врач, лауреат, орденоносец, жена заместителя губернатора области. С другой – авантюристка, сделавшая карьеру с помощью поддельного документа об образовании. Кажется, это на языке юристов называется подлог». Когда-то студентку Ирину из-за конфликта с преподавателем исключили из комсомола, устроили позорное судилище и отчислили из института. Подруга предложила Ирине, посещавшей после работы лекции в мединституте, снять копию с её диплома, что девушке и сделал один добрый нотариус, пожелав счастья и удачи. И теперь, много лет спустя, женщине помогает само Провидение: на помощь приходит глава администрации – руководитель области Кандауров. Она получит настоящий диплом, но самое главное – заслуженный, чтобы однажды всё то, что с ней произошло в молодости, забыть навсегда, как «страшный сон».

 Таким образом, автор проводит свою героиню через определённые испытания судьбой. Хотя не только яркая сила характеров и драматизма их столкновений делает повествование интересным. Вдобавок ко всему в нём прочитывается неоднозначный философский подтекст. Да, за всё в жизни нужно платить. И какую цену для расплаты ты предъявишь, – то и получишь. Пройдёшь испытания достойно – будешь победителем. Впрочем, стоит помнить и нестареющий чеховский завет, обращённый к каждому из нас: «Берегите в себе человека».

Нравственно-психологические темы, исследуемые Николаем Ольковым в перестроечный и постсоветский период, наполняют эти произведения внутренним единством, подтверждают жизненность их материала, своеобразие стилистики. Его повесть «Гиблое дело» – абсолютно самобытная, блистательная проза о деревне, которую не пощадила бесславная эпоха перемен. Перед нами – писатель-реалист, не чурающийся самой жестокой и грубой правды жизни. А главный герой этого произведения– сибирский крестьянин Семён Фёдорович, запоминающийся читателю своей присказкой – «гиблое дело», – достоверно отвечающей нынешнему состоянию деревни. Любопытно то, что он «думать любил», а «скоротечность и неуправляемость жизни больше всего волновала Семёна». «Вот почему жизни нет простому русскому мужику?» – задаётся столь необычный мыслитель отнюдь не риторическим вопросом. «Почему плохо живёт мужик в деревне?» – спрашивает себя, ведя постоянную и неустанную работу ума и сердца. Размышления этого чеховского «маленького человека» точно подытожит председатель колхоза Григорий Гурушкин: «Оказывается, мы жили плохо, теперь всё перестроят, чтобы жилось лучше».

Жизнь и люди уходящей советской деревни – вот что в первую очередь привлекает Николая Олькова в его большой литературной деятельности. Они же стали и в центре всего художественного творчества писателя, где деревня – основное место действия и едва ли не центральный образ повести. Он по-прежнему является певцом одной темы – русской деревни, одного времени – военных и послевоенных лет двадцатого века, творцом одного исторического характера в литературе – характера советского крестьянина. Несомненно, пишет автор и о новом тысячелетии, хотя вдохновение черпает в минувшем, остро чувствуя тесную связь прошлого, настоящего и будущего человека с происходящим сегодня. «В глухих урманных местах спрятались три деревни, сказывали, не то пугачевские, не то разинские недобитые казачки сюда утянулись с Урала, баб по пути понабрали, да и обосновались. Леса богатющие, низины травой зарастают – литовку не протащить, а подлески да поляны распахали, рожь дуром дурит, перепелки выпорхнуть не могут, пешком выходят, колос с ладони свешивается. Все это Сема знал от стариков, всегда интересовался прежней жизнью, когда своя не особо удалась. Будь пограмотней, записал бы, в потомство пустил, а так только сам и знал, да иногда рассказывал вместо баек. Про колхоз его рассказ записал какой-то заезжий писака, три дня бражку пили у Семена, записал и рассказ вставил в книжку, когда советской власти не стало, и распечатывали всякую чушь. Книжку ту он хранил и всякий раз показывал свой рассказ, хотя, очевидцы свидетельствуют, много всего Семка прибавил или писатель от себя тиснул. Но Сему это не смущало: история тем и интересна, что каждый ее может дополнить, если ума хватает», – Сибирь, её природа, история заключают в себе само движение нашей земли. В этом крае как будто бы отразилась и вся судьба героя, которая в свете вечной тайны Сибири приобретает совершенно иную окраску. Да и судьба родного колхоза означает для него нечто большее, чем личное существование. Действительно, жизнь отдельного человека, по мысли Вадима Кожинова, не может быть оторвана от жизни целой страны.

 Николай Ольков делает портреты людей крепкими словесными мазками. Мы лучше понимаем и Фёдора Достоевского, ведь в поучениях того же старца Зосимы, персонажа его романа «Братья Карамазовы», тема страданий оказывается неразлучима и с темой радости. Не унывает и герой повести «Гиблое дело», которому придают силы еще реальные, конкретные воспоминания: «Колхоз – штука прочная и надолго… Да, мы жили не очень богато, но ровно». Именно тогда создавался единый социально-экономический организм деревни. С перестройкой же он был разрушен. «Новоявленные собственники по сути жулики», – справедливо считает председатель Григорий Гурушкин, поскольку знает, что «основные средства колхозников передавались или продавались чужим, посторонним людям». Другая страшная беда, пришедшая с эпохой перестройки, – наркотики, наводнившие деревню, расположенную по близости с Казахстаном. Именно они стали причиной быстрой и страшной гибели местных жителей. Наступило смутное время, когда начала процветать и новая философия, явно указывающая на то, что «колхозы и колхозники – это чёрная дыра, в неё хоть сколько вливай, всё равно никакого толку».

Предельно убедителен финал повести: отказываясь от полномочий председателя, Гурушкин не подписывает продажный, преступный документ, окончательно убивающий колхоз. В этом есть и нечто жизненно утверждающее, не лишающее нас надежды: «Я тут останусь, вы пришли и ушли, а тут родина моя». Автор глубоко проникает не только в сложную диалектику человеческой души, в «тайное тайных», как говорил Всеволод Иванов, но и в существо общественных явлений и обстоятельств. Николай Ольков с неизменным вниманием относится к духовному состоянию своих героев, отыскивает в них и бережно поддерживает всё возвышенное, доброе, истинно человеческое.

Вообще, будем откровенны: всякий раз художника волнует конкретно-чувственная сторона жизни человека. Писателю важен опыт совмещения крупных тем, проблем с предельно лаконичной и психологически ёмкой формой их выражения. Как понять язык Творца и найти Истину? Вся литературная деятельность Николая Максимовича Олькова отмечена неустанными и смелыми исканиями, нередко на грани творческого риска, злободневного эксперимента. Причём вот что любопытно: в его рассказе «Подарок судьбы», ставшем заглавием всей книги, уже изначально подразумевается увлекательная интрига, в основе которой лежит уголовное любовное дело. Он начинается и заканчивается странным происшествием, случившимся на трассе: ЧП, связанное с гибелью известного композитора Попеляева, легковушка которого «заскочила под фуру». В чём причина ухода из жизни композитора? По всей видимости, самоубийство, решает капитан милиции Шешунов. Он же по логике рассказа является и автором данного оригинального изложения, обладая весьма неплохими литературными способностями. Постепенно, шаг за шагом, нам открывается вся «полифония чувств и страстей», разыгравшихся в этой поистине загадочной истории.

Но что это, в сущности, такое любовь? Опять же, быть может, промыслительный подарок судьбы? Что кроется в этой многоликой, многогранной, многозначной тайне бытия? Мы вдруг обнаруживаем, что творческой манере Олькова свойственно сочетание реализма и романтизма, пронзительной лирической новизны с весьма привлекательным детективным элементом. Автокатастрофа – это как бы одна рамка. В неё вписана вторая рамка, параллельно представляющая историю жизни и судьбы героя рассказа – композитора Попеляева. А значит – всегда, по мнению тех же французов, неизменен извечный замысел бытия, гласящий: «Ищите женщину!» Поэтому и не даёт покоя читателю чья-то невозвратимая жизнь, потеря чужого счастья, чужой любви. Прав следователь Шешунов, считая, что практически ни одна детективная история не состоялась бы без этой краеугольной интриги.

  Рассказ необычен своей таинственной сутью соединения творчества и любви – подлинно двух великих страстей. Человеческая жизнь, музыка, любовь – бесконечная симфония, или восхитительный подарок Вечности! «Ваша симфония – это «Черный квадрат» Малевича, можно пройти мимо и не заметить, а можно с умным видом стоять часами и глубокомысленно напрягать остатки мозга. Музыка не просто сумма звуков, это и нервы, и боль, если человек не вздрогнул, не уронил слезу, кулаки не сжал – разве это музыка? Я не буду обращаться к нашей классике, вы её должны знать не менее моего, прислушайтесь, присмотритесь, в ней жизнь во всех её проявлениях, и в прекрасных тоже», – скажет однажды композитору всю правду о творчестве незнакомый, случайный старик, искушённый в искусстве и внёсший сумятицу в его душу. С этого момента ему придётся обратить «Чёрный квадрат» в истину настоящего творчества, в истину единственной любви. Музыка того далёкого города, что вдруг зазвучала в судьбе лирических героев, Попеляева и Нины, зазвучала своими улицами, своим дождём, своим неожиданным чувством, изменив целый мир, который был дан им в подарок. Унося боль, похожую на жалость, казалось, она уже не отражала прежние времена убывающей любви.

Средоточием повествования становится творческий человек, музыкант, композитор, иными словами, одинокий художник. Есть в этой профессии какой-то непостижимый трагизм. «Я начинаю новую жизнь», – уверенно провозгласит Попеляев, написав историческую оперу «Гриша Атаманов», посвящённую родному сибирскому краю, торжеству сверхмелодии жизни и любви. Но на самом деле невозможно избежать горькой иронии судьбы, страха сильных чувств. «Судьба – злодейка», – по словам художника, забирает свой подарок – любимую женщину. «А любовь – она живая, её поддерживать надо», – западает в сердце, врезается в память откровение героини.

 Не стану сознательно раскрывать фабулу большинства моментов этой пронзительной любовной истории, так выразительно и проникновенно изложенной прозаиком. Пусть читатель насладится. Пусть он поймёт: здесь важна не направленность страсти, а её грандиозность, её мощь. «Потеряв любовь, я теряю жизнь. Прощай», – напишет композитор любимой в последнем послании.

Таков завершающий и трагический аккорд рассказа. Каждый идёт к любви своим путём, но настоящая любовь – избирательна. Ведь в поисках любви и в поисках счастья, их ошибках, радостях и печалях мы часто узнаём себя…

5

  Произведения и книги Николая Олькова не оставляют впечатления исчерпаемости, ибо их автор служит высоким идеалам человечности и справедливости, в нём живёт стремление осмыслить текущее время в общем контексте интеллектуальных исканий разных эпох. Писатель по-прежнему сохраняет особенности нации, родного языка своей многострадальной земли. И легко предвидеть, что и читатели, и критики наши, взяв в руки сборники его лирической прозы, обнаружат скоро, что Николай Ольков, при всей своей и ныне немалой популярности, пока ещё недооценён нами. О жизни его героев, о пространстве его книг, завершая это литературное исследование, можно сказать словами Владимира Набокова: «… тогда я почувствовал нежность мира, глубокую благость всего, что окружило меня, сладостную связь между мной и всем сущим… Я понял, что мир вовсе не борьба, не череда хищных случайностей, а мерцающая радость, благостное волнение, подарок, не оценённый нами».