ПОСЛЕ ГРОЗЫ
В кипучей музыке грозы
Горбатый город руки моет.
Изорван парка реквизит,
И в гуле улиц слышно море.
Воды и камня разговор
Утих, и в доме свет потушен.
А из-под штор, как из-под шор
Выпархивают наши души.
Чтоб, налетавшись, в уголок
Вернуться, с временем не споря…
Как одиноко мотылёк
Сидит на белом мониторе.
***
Воздух осени –
холодный и хороший.
В небе – стай велеречивые ручьи.
Я без спроса буду пальцами ерошить
эти травы, словно волосы твои.
Знаю нежное, но дорого иное –
что свилось в жгуты тугие от тоски:
злые травы, закалённые на зное,
стебли жёсткие, пустые колоски.
Я не солнце, не земля, не ливень летний –
не умею делать мёртвое живым,
но ведь можно – «целованием последним»
перед снегом, перед светом вековым?..
***
Как меняются листья… постой.
Стало гулко в ночных коридорах.
Где порхал мотылёк золотой –
Тихий прах, облетающий порох.
Все забрала опущены. За
Тишиной никого не осталось.
Лица-ливни, а если – глаза,
То в глазах – неземная усталость…
ОЖИДАНИЕ
Каждый год замираешь: а будет ли снег –
Телеграфная нитка «любимые живы»?
Этот город – как вата, как бегство во сне,
Как горючие слёзы,
плакучие ивы.
Засыпай, если можешь, а мы не уснём:
Кто-то бродит край облака с белой жалейкой
Над почтамтом, над парком, над вечным огнём,
Над озябшей рябиной, над жёлтой скамейкой.
***
Кандинский и Кустодиев. Клубами
Лилового и голубого пара
Распахиваясь, дышат двери клубов
И падают каскадом окна баров,
А дальше, за деревьями – белея
За ёлками, оградками, крестами,
Обитель бьётся мерным древним током,
Как сердце верное, живое пламя.
Оставь себе на память эту полночь:
Сургуч луны на голубом конверте.
Я напишу тебе письмо, в котором
Не будет слов, а будут снег и ветер –
То, для чего не пригодятся губы.
Такая тишь, что молишь: «Только звук бы…»
Прощай, прощай – за ёлками, крестами
Стоит зима, и замерзают буквы.
***
Улыбки облаков теряются из вида,
И небу ничего не надо от земли.
Я не люблю январь за детскую обиду:
Стал рыхлым белый снег и ёлку унесли.
Я не люблю январь за чопорные речи:
«Не мы катались с гор и пели до утра!»,
За то, что царский дар на ропот человечий
Сменился сам собой… за то, что ВСЁ – игра.
Январь – хрустальный гроб, в котором спит невеста.
Ей уколола перст сосновая игла.
Звенящей пустотой сияет свято место,
Но праздник, правда, был, и ёлка в нём – была.
***
Красен снег под рябиной от сорванных ягод.
Будет с красной строки начинаться лыжня.
Подожди, и они обязательно лягут –
Золотые снежинки наставшего дня.
Все, проснувшись, займутся как-нибудь делом,
Будто рыба забьётся в привычную сеть.
И забудется всё – даже красный на белом,
Только б падать и падать, лететь и лететь.
***
Лишними стали слова,
Бесчеловечными – цели.
Отшелестела листва,
И соловьи отзвенели.
Всё ещё ходим по льду –
Прочному – проще
разбиться.
В остекленевшем саду
Спят треугольные птицы.
Вечером в каждом окне –
Искры последнего света.
Всё, что осталось во мне, –
Нежность усталая эта.
Так в опустевшем дому
Празднуешь день разрушенья
И просто так, никому
Шепчешь слова утешенья.
***
Остаться здесь – тяжёлой и живой
Лесной землёй, зернистым рыхлым снегом,
Корой багряной, прелою листвой,
Разбрызганным по всем канавкам небом.
По всем каналам сердца – хвойный хор,
Сосновый сонм… Дышать одним дыханьем
С морской звездой и эхом дальних гор,
Предощущеньем и воспоминаньем.
Гудит оркестр пожаром медных труб,
К зелёным кронам подступают соки.
Мы не умрём, как сосны не умрут
Под этим гулким куполом высоким.
И гул корней, и солнечную взвесь
Лови и дли в пространстве невесомом,
Чтобы обнять весенний воздух – весь,
Как этот март, у горла вставший комом.