АФРОДИТА
Ты вышла из моря, сияя
Величественной наготой,
Вся в брызгах и в пене, босая,
Как будто бы вызов бросая
Природе своей красотой.
От нежного светлого тела
Зарделся зарёю восток.
Земля под тобою запела,
Цветами навстречу взлетела,
Травой расстелилась у ног.
Сквозь камни и льды вековые
Ростком потянулось добро.
Рассыпались идолы злые.
Тогда-то, быть может, впервые
Схватился поэт за перо.
АЛЕКСАНДР ГРИН
Усталый взгляд. Орлёнок на плече.
Волнующее кружево рассказов...
Его мученья стоили свечей,
И он мечте не изменил ни разу.
Казалось бы, нещадно била жизнь
Наотмашь, по щекам и по хребтине,
Как будто говоря: поберегись,
Не суйся ввысь и не перечь судьбине.
Но так уж был устроен этот ум,
Его влекли пленительные дали,
И если сам он часто был угрюм,
Мечты его улыбками сияли.
Стелилась жизнь сплошь чёрной полосой,
Жестокостью давила и обманом,
А он мечтал, голодный и босой,
И даже в тюрьмах бредил Зурбаганом.
Судьба в него, как в музыку кирпич*,
Швыряла издевательства и боли.
А он мечтал, и даже паралич
Не отнял у него б его Ассоли.
Он вынес все позорные столбы,
Он выстоял под пулями насмешек,
Не сгинул под ударами судьбы,
Не растерял себя в аду ночлежек.
И потому живёт портовый Лисс,
И корабли резвятся на просторе,
И со страниц свистит солёный бриз,
И брызги дарит гриновское море...
Мечтатель умер, но мечта жива,
Под алыми несётся парусами;
И помним мы заветные слова,
Что чудеса должны мы делать сами.
_______________________
* По аналогии с рассказом Александра Грина «Кирпич и музыка».
ГРИБНАЯ ОХОТА
Сентябрь – самое начало,
Но лес прелестно посветлел.
В тайге всё восторжествовало
От солнечных лучистых стрел.
Скорее в лес! С ведром, с лукошком –
Туда, где прячутся грибы,
Где не исхожены дорожки
И ёлки свесили чубы.
Кедрач, кустарник, буреломы,
Блестят на ветках кружева
Из паутинок невесомых,
Пружинит прелая листва.
Ну, вот и первый гриб – волнушка
Тайгою преподнесена:
На кочке – словно бы ватрушка,
И рядышком – ещё одна.
На влажный мох и зелень листьев
Как будто плюхнулся желток.
Растет, сияя шляпкой чистой,
Его величество груздок.
Упругий, твердый, в мохнатушках,
А ароматный – боже мой!
Куда там скромненьким волнушкам
И прочей челяди грибной!
На сердце сразу потеплело –
Взыграл охотничий азарт.
Нет увлекательнее дела,
Чем испытать таежный фарт.
Еще груздок! Еще семейка!
Еще охотничий трофей!
Грибной охотник не ищейка.
Грибной охотник – корифей.
Ну, вот и полное лукошко.
Охотку сбил – пора домой.
Зимой отведаю с картошкой
И вспомню этот лес хмельной.
* * *
Ты во мне.
Ну разве это скроешь?
Светится улыбкою душа.
Разве настроение такое
Можно в себе силой удержать?
Это чувство через три ступеньки
Будет резво прыгать и скакать.
Колокольчик счастья будет звенькать
И стихами наполнять тетрадь.
Чувство будет петь громкоголосо
Или, может быть, наоборот:
Иногда в рассеянность забросит,
Иногда в задумчивость втолкнёт.
А порою на волне блаженства
Вознесёт до самых до небес.
Ты во мне живёшь, как совершенство,
Ты во мне – как чудо из чудес.
Ты во мне – изысканная фея,
В глиняном горшке – янтарный мёд.
Форма содержание лелеет,
Форма содержанием поёт.
В ТАЙГЕ
В тайге якутской столько сочной силы,
Когда её сентябрь подзолотит!
И чтоб она мне душу воскресила,
Спешу тайге я нанести визит.
В тайге якутской чуть щебечут птахи,
Деревья водят пёстрый хоровод.
Иду туда, где осень-парикмахер
Пока что красит больше, чем стрижёт.
Я к этой встрече с красотою броской
Шёл терпеливо весь прошедший год.
Привет, берёзка с модною причёской!
Мелированье так тебе идёт!
Алеют красноталовые пятна –
Горит на солнце каждый лепесток.
Воркует речка, речь её понятна:
«Живой водой наполни котелок!»
Мох – как матрас из тысячи пружинок,
Чуть припорошен палою листвой.
У важных елей, местных старожилок,
Я на диван усядусь моховой.
И буду слушать, как тайга родная
Осеннюю мелодию поёт…
Сентябрьский лес мне душу напитает
Своею красотой на целый год.
СКУЛЬПТОР
Она ему позировала молча,
А он её глазами пил,
Лепил.
Хмелел,
От вдохновения всклокоченный,
И в пальцы
Весь свой пыл
Переносил.
Он глину мял, и словно бы
Касался
Её
И, повторяя идеал,
В далёкую эпоху Ренессанса
К Венерам, Афродитам
Улетал.
Она ему позировала молча,
Но излучала совершенства свет.
И он ловил его
Сосредоточенно,
Лепил очарования портрет.
И глина оживала под руками,
Копируя собой живую плоть,
Чтоб воплотиться в бронзе или камне
И этим самым
Тлен перебороть.
Какое чудо – в девичьей фигуре
Расцветшую однажды красоту
Остановить
И сохранить в скульптуре.
Увековечить
Нежность, чистоту.
Увековечить пыл и вдохновенье,
Восторженность
И творческую прыть.
Увековечить вечное стремленье
Святую красоту боготворить.
Господь, вдохнувший в лунный свет и звёзды,
Во всё иное красоты черты.
Изысканнее ничего не создал,
Божественнее
Женской красоты.
ЖУРАВЛИНАЯ ИСТОРИЯ
Всё начиналось с девочки. Однажды
Она болезнь мечтала одолеть,
Но сотни журавлей её бумажных
Не победили атомную смерть.
Теперь она стоит на постаменте,
И бронзовый журавль в её руках,
Как журавлиный клин из киноленты,
Как крик душевный, рвётся в облака.
Трагедия войны звенит набатом
И бьёт во все колокола Земли.
В Японию летит Расул Гамзатов –
И в жизнь его влетают журавли.
Пути господни неисповедимы
И творчества божественный полёт,
Но песня начиналась с Хиросимы,
С её печальных и протяжных нот.
Стихи, переродившись в русской речи,
В мелодии бессмертье обрели.
И вот, расправив крылья, словно плечи,
Летят, летят солдаты-журавли.
Смешались в песне Гребнев и Гамзатов,
Ян Френкель, незабвенный Марк Бернес.
Скорбь по погибшим на войне когда-то
В мелодии взлетела до небес.
От острой грусти никуда не деться.
Летя путями творческих аллей,
Прошли слова и музыка сквозь сердце
И превратились в белых журавлей.