Светлой памяти матери Анны Васильевны Куриловой
Мама-Сталин
Мне пять лет...
По лунной тундре едет кибитка.
“Кибитка” – это, конечно, сказано для красного словца. Мы с мамой возвращаемся из поселка Тустах-Сень в стадо. У нас несколько оленей, запряженных в обычные нарты. Просто для меня заботливой маминой рукой сделано что-то вроде маленького домика. Мне в нем довольно просторно, а в дырочку можно наблюдать за звездами и луной. Правда, через эти прорехи, как мне кажется, проникает и жуткий волчий вой. Повоют – и перестанут.
Я их не боюсь: вон как уверенно вышагивает рядом мама! Пусть только сунутся! И я пою...
О чем? Во-первых, о том, что у меня такая мама. Она никогда не держала в руках ружья, а волки при виде ее поджимают в ужасе хвосты. Во-вторых, о том, какая она статная да красивая. “С чем бы сравнить ее красоту?” – задаю я себе вопрос и тут же получаю ответ: только с красивым, черным узором-бахромой на праздничных женских нарядах. В-третьих – и это самое главное – я пою о том, на кого похожа моя мама.
О, есть один такой человек, с кем можно сравнить Ее! Это Он присылает нам такой вкусный хлеб, конфеты-подушечки, одежду. Это Он победил проклятых фашистов и совсем скоро избавит от рабства братьев-негров в Африке...
Да, мою маму можно сравнить только с великим Сталиным. Я очень горд, что у меня такая мама!
Стыдно признаться, но иногда обижаюсь на маму. Не потому, что она у меня плохая, иногда. Видимо, это я сам плохой: вечно прихожу домой в мокрых торбазах, с царапиной, а то и с небольшим синяком под глазом (впрочем, справедливости ради надо признать, что синяки не всегда бывают небольшими). Мама обычно смотрит на меня несколько удивленно и начинает (очень редко!) делать вид, будто хочет вытащить из-под шкур-половиков тальниковые прутья. Я прекрасно знаю, что дело до соприкосновения некоторой части моего тела с упругими веточками не дойдет, но капризно кричу: “А-а, хочешь меня обидеть?! Вот подрасту и тебе – старенькую – тоже тогда буду обижать!” Конечно же, мама начинает смеяться и ее ласковые глаза смотрят на меня так тепло и лучисто, что у меня и впрямь, кажется, начинают подсыхать торбаза. А когда она гладит своей доброй рукой мои ссадины и синяки, они тут же перестают болеть, даже будто зажмуриваются от удовольствия.
Но все же бывали такие случаи, когда я всерьез обижался на маму. Ясно, что из-за пустяка, но я все же сердито бормотал: “Эньиэ1, мама, ты старик Местов2, вот ты кто...” Надо сказать, что сравнение это было вовсе не безобидное – сей “почтенный” человек занимался в нашем поселке самой грязной работой, от него всегда очень плохо пахло, а уж ходил он... – тут даже сравнение не могу найти. А ведь мама наша одевалась очень опрятно ( может, и не богато, но – чисто, красиво), и, разумеется, не ходила, переваливаясь с ноги на ногу, как старик Местов. Ее походку можно было сравнить разве что с гордой поступью снежно-белой священной важенки...
Интернат и мама
Она не хотела отдавать меня в школу. Вернее, всячески пыталась отдалить день неминуемой разлуки. Председатель сельсовета терпел-терпел, но однажды угрюмо заявил в принятом тогда у начальников всех рангов безапелляционном тоне: “Что ж, Анна Васильевна, за неподчинение Советской власти под суд пойдешь... “ Мама не хотела терять меня таким страшным манером. Она за себя не боялась – боялась за меня. И я оказался в Андрюшкинской семилетней школе, в “нулевом” классе.
Мамы не стало рядом, не стало и привычной пищи. Постоянно почему-то подгоравшая каша впрок моему организму не шла.
В первый же приезд из тундры в поселок мама до того ужаснулась моему виду, что решила под свою ответственность забрать меня домой: “Будь, что будет!” И, знаешь, из-за чего она все же оставила меня в школе? Из-за своей доброты, как бы это парадоксально не звучало. Молоденькая воспитательница ударилась в слезы: “Анна Васильевна, меня засудят! Я же отвечаю за них, за каждого...” Наказав, чтобы приглядывала за мной получше, мама быстро уехала.
Человеку, выросшему в тундре, выросшему по сути свободным дитем природы, очень трудно приспособиться к таким понятиям, как “распорядок дня“, “побудка“, “отбой“ (и тому подобным интернатским премудростям). Улучив минутку, сбежишь к знакомым и полакомишься вместо опостылевшей каши свежим мясом, рыбой, заботливо оставленными для тебя мамой – и тут же следует расплата. В лучшем случае это стояние в углу, в худше мытье немеряных интернатских полов.
А какие бывают в тундре полы?! Разве что из травы и цветов, которые сами себе смоют живительной росой – только попроси.
И в первое время я все жалкие свободные часы интернатчика проводил на берегу Алазеи. Почему? За спиной – глухой лес, а за рекой – родные мне тальники, значит – и тундра. Я был уверен, что именно с той стороны среди кустов вдруг появятся оленьи рога. За ними – лицо матери!
Но я ошибался. Мама сжала меня в своих обьятиях, появившись не с противоположной стороны реки, а именно со стороны леса. Мама, мама... Ты была близко, как всегда!
Мамины уроки
Как только вспоминаю маму, она предстает передо мной всегда что-то напевающей. Не поющей, как на сцене, а тихо-тихо напевающей. Это были песни-раздумья о жизни, о далеких предках. И пела она повсюду, где только не находилась, но только – не за столом или когда готовила пищу. Такого она никогда не допускала, могут обидеться те, кто подарили нам охотничью удачу. Те самые могут подумать, что мы пренебрежительно относимся к Их щедрым угощениям.
Мама говорила:
Никогда не выкидывай что-нибудь из еще пригодной для употребления пищи.
Никогда при разделке рыбы не наступай на ее чешую.
Знай, что пожалев для нуждающегося кусок мяса, ты потеряешь целого оленя.
Проходя по лесу, тундре почем-зря не ломай ни одной веточки, травинки. У всего в мире есть душа, дух иччи.
Детей не воспитывай, как птенцов – будущими беззаботными пташками. Человек от своей Родины не улетит, а птице вольно лететь куда угодно.
Человек всегда должен прокормиться своим трудом. Переметной сумой на чужом олене долго не продержишься.
Мамины советы... Заветы... Как могу, пытаюсь передать их своим детям. И теперь рад, что они не растут “беззаботными пташками” – каждый уже думает о своей будущей профессии, жизни.
“Пусть сбудутся мечты детей, и продолжится в них достойная и гордая жизнь Мамы. Ведь человека без матери – нет...
Перевод с юкагирского Ивана Иннокентьева
____________________________
1 Эньиэ – мама (юкаг.)
2Фамилия изменена.