***
Моему дедушке Зайцеву М.М. посвящается
Здравствуй, дедушка Марк, принимай шаловливого внука,
Почитай, сорок лет я не гладил сухую ладонь.
Дай, подчищу вот здесь, подравняю, приглажу, а ну-ка,
Дай, смахну паутину, в лампаде затеплю огонь.
Ты такой же большой и такой же по-прежнему строгий:
Так и вперил в меня беспристрастный, но искрений взгляд.
Позади у тебя — та война и дороги, дороги…
На «полуторке» в тыл покалеченных возишь солдат.
Ангел смерти крылат — разгулялись опять мессершмитты —
Между бомб и снарядов виляя, как заяц-русак,
Мчишься с передовой, сослуживцы иные подбиты,
Меж воронок несёшься, молясь: не попасть бы впросак.
Ты доедешь тогда, как уже доезжал не однажды,
Хоть смешался в ушах самолётов и раненых вой.
Сам был ранен осколком, представлен к награде, но каждый
День леченья считал, чтобы выйти и ринуться в бой.
Ты почти не стрелял в ту войну, не сгибался в окопе,
Не бежал вслед за танком и дотов немецких не брал,
Но как все воевавшие поколесил по Европе
От звонка до звонка, мой любимый солдат-генерал.
И неважно, что грудь не пестрела от орденских планок:
Те награды ценнее, что были в сердцах матерей
Тех, к которым когда-то тобой увезённый подранок
Возвращался, женился, отстраивал хату скорей…
Спи спокойно, дедуля, умаялся: годы-то, годы…
Где-то тренькают птицы, и солнышко в небе манит.
Помнят, помнят тебя и твой сын, и твой внук безбородый…
…Я с колен поднимусь и поглажу могильный гранит.
***
Два аиста застыли во дворе -
Пернатая застенчивая пара.
Деревня оживала на заре,
Избавившись от солнечного жара.
Стояли чинно, клювы изогнув,
(Бери мольберт — готовая картина),
Свой взгляд куда-то в землю окунув,
Как стражи у жилища господина.
Дорога рядом, сельское жильё
Птиц не смущали: тишь кругом царила.
Их перья — черно-белое бельё,
Что сохнуть свесят под лучи ярила.
В наш край родной они летят всегда
За тысячи нелёгких километров,
И как бы не сложились вдруг года,
Нам аисты — хорошая примета.
Им вторя, той земле я поклонюсь,
Что вырастила, силой напитала —
Мой отчий край, моя родная Русь
Ценней мне драгоценного металла!
***
Есть города, где отдыхает сердце,
И есть другие, — где парит душа,
А Полоцк — это ключ к заветной дверце
Души и сердца: внемлют не дыша.
Под толщею двенадцати столетий,
Пронизанною галереей лиц,
Как повод для легенд и междометий,
Я преклоняюсь, упадая ниц.
Средь множества красноречивых храмов,
Средь знаков и отметин всех эпох
Царит поэзия, как след и клад Адамов,
Знать город сей благословил сам Бог.
Недаром здесь творила Евфросинья
И Симеон – птенец сего гнезда:
В кварталах и Придвинья, и Задвинья
Стихи звучат и нынче, как всегда.
Истории у Полоцка в достатке,
Зеленый город величав и тих;
В него влюблен сердечно, без оглядки,
Души моей — непревзойденный стих.
***
Не шуми ты, сад широкий,
Веткой влажной не хрусти.
Я судьбы постиг уроки:
Мне расти ещё, расти…
Изучать премудрость жизни,
В слово ближнего вникать.
Ветка яблони, не висни
Прямо надо мной опять.
Я сумею разобраться
И понять, в чём суть и соль;
Нет способней новобранца,
Истину открыть изволь.
Терпкость яблочного сока
И кислинка на губах
Открывают мне до срока,
В чём сильны и Босх, и Бах.
В чём вобще силён творящий,
От искусства человек…
Сад шумит, он — настоящий,
Смотрит, будто из-под век.
Что ж, посмотрим друг на друга
И о главном промолчим;
Хлещет бытие упруго:
Ты учи меня, учи.
***
А вдруг я стану не поэтом
И вмиг заделаюсь как все.
Я буду размышлять при этом
Лишь о деньгах и колбасе.
Я увлекусь автомобилем
И к тряпкам стану тяготеть,
Семь футов будет мне под килем
Грибов, рыбалки, дачи клеть.
Пропахну враз, как нафталином,
Своей работой горловой.
И буду в быт вонзаться клином,
Вгрызаться крепкой головой.
И утешать себя при этом:
Такой я в мире не один,
Не подаваться же к поэтам,
Когда — успешный мещанин.
Зачем ночами слушать звёзды,
Просторы неба изучать,
Ведь есть на даче ягод грозди,
В квартире — рук моих печать.
Не поддаваться ж на соблазны
Марать бумагу все года…
Мне мир такой однообразный
Смертельно скучен, господа.